Звездный мост - Джек Уильямсон

— Это так, — согласилась Вендре.

— Но если это так, то разве можно назвать разумной попытку вдохнуть жизнь в находящийся на последнем издыхании полутруп?

— Этот, как вы изволили выразиться, полутруп, — пылко возразила Вендре, — сокрушил созвездие Плеяд!

— На последнем издыхании даже полутруп может быть опасен. Особенно если он так велик, как Эрон. Тут вот какой интересный вопрос возникает: зачем, собственно, империя напала на Кварнон?

— Плеяды представляли для нас реальную угрозу…

— Ближайшая застава империи располагалась в десяти световых годах от созвездия. Чем Плеяды могли угрожать Эрону? Сама метрополия расположена в трехстах световых годах от этого скопления. Или вы видите угрозу в том, что эта республика была независима, что люди там были свободны? Да, в этом заключена опасность для власть предержащих, однако куда более сильная угроза исходила изнутри империи. Восстание! Вот что требовало небольшой, но победоносной войны. Необходимо было продемонстрировать мускулы.

— Это всего лишь частный мотив. Империя куда более сложный организм, чем тот, что вы тут описали. Как он может издавать зловоние? Я, например, ничего не чувствую…

— А вы спуститесь на нижние ярусы и посмотрите, чем и как живут там люди, — сказал Хорн. — Они скорее похожи на грубых животных, задавленных работой. Их существование от рождения до смерти проходит в вечных сумерках. Они никогда не видели звезд! Вам, наверное, никогда не приходилось видеть плантации на завоеванных мирах, где выращивают сельскохозяйственные культуры. Там трудятся рабы, которых свозят со всех концов вселенной. Вам, наверное, не пришлось побывать в Плеядах — там бы вы увидели горы трупов. Миллиарды… Все подряд — мужчины, женщины, дети, старики. Все города в руинах…

— Я была там и все видела, — тихо ответила Вендре.

— Значит, вы видели и рабов, чья жизнь является попыткой удержаться на тонкой грани между жизнью и смертью. Дайте им надежду, дайте им возможность взглянуть на звезды — и они взорвут все к чертовой матери. Уничтожат все, как взрыв сверхновой…

— И превратят межзвездную цивилизацию в груду развалин. Это что, будет лучше?

— Послушайте, госпожа Вендре. То, что случилось на наших глазах в апартаментах Душана, непременно приведет вас к выводу, что восстание — неизбежный итог текущего хода вещей. Если, конечно, вы останетесь честны сами с собой… Бунт неотвратим, и, возможно, для рабов это будет наилучшим исходом. Вот об этом нам и надо подумать в первую очередь. Есть единственный человек, который способен удержать бунтующие массы под контролем. Только он способен остановить волну разрушений и спасти цивилизацию.

— Кто?

— Освободитель!

— Питер Сэйр? Но он же мертв.

— Я тоже об этом слышал. Если это правда, значит, человечество обречено.

— Я хотела бы быть мужчиной, — страстно заявила Вендре. Она завозилась на коленях у Хорна, и тот затаил дыхание. — Я бы спасла империю и по-другому повела дело. Положение вещей было бы изменено кардинально. Я согласна в том, что дальше так продолжаться не может. Я пыталась поговорить на эту тему с Гартом, он в ответ только рассмеялся…

— Возможно, Душан прав…

— В чем? — напряглась Вендре.

— В том, что он не любил вашего отца.

Вендре немного расслабилась.

— В этом смысле да. Я уважала его, но сказать, что мы были с ним близки, нельзя. Были на то причины. Кое-что достигло ушей Душана, но он знает далеко не все. Я должна была родиться мужчиной. Я всегда мечтала об этом!

— Неужели никто не пытался разубедить вас и доказать, что как женщина вы вполне способны ощутить радость жизни?

— Что вы имеете в виду?

— А вот что, — ответил Хорн и, покрепче обняв ее одной рукой, другой повернул к себе. В темноте она почувствовала вкус его губ — они были мягки, подвижны, сладки. Сердце Хорна решительно забилось, разумом овладело неодолимое желание. И в следующее мгновение глупая, простенькая, все объясняющая мысль явилась к нему. Сразу унялось расходившееся сердце, прояснилось сознание. Если только Гарт и Вендре знали о плане проведения празднования победы на Земле, значит, она и была тем человеком, который нанял его. То-то она так безропотна, даже губки у нее задрожали…

Хорн выпрямился, подтянул мышцы брюшного пресса, словно вот сейчас, немедленно должен последовать удар, ведь он уже почти запутался в ее сетях… Он оторвался от ее губ.

После некоторого молчания Вендре спросила:

— Что же вы?

— Что я? — не понял Хорн.

— Что же вы отодвинулись?

«Хороший вопрос, — подумал наемник. — Главное, уместный, все расставляющий по своим местам».

— Я вдруг вспомнил, что вы одна из верховных руководителей империи, а я простой охранник. Не дай Бог, вы рассердитесь!

— Это было бы неудивительно, не так ли? — задумчиво спросила Вендре. — В вас есть что-то загадочное. Думаю, вы не только и не столько телохранитель. У меня такое ощущение, что мы встречались раньше, мы даже с вами разговаривали. Это происходило где-то в темном месте. Вот как здесь… Но этого не может быть. Наши дороги не могли пересечься.

— Вы решили поделиться со мной девичьими секретами? — грубовато спросил Хорн.

Вендре сразу выпрямилась, напряглась:

— Почему бы и нет?

Кабина начала притормаживать, наконец остановилась. Дверь отъехала в сторону. Девушка первой вышла из лифта, за ней — Хорн. Он вновь оказался в том же помещении, которое покинул двадцать четыре часа назад.

— Нам предстоит много что сделать, — сказал он, — так что на все другое у нас просто нет времени.

Вендре не ответила, ее лицо было напряженно-задумчивым. Она смотрела на задвигающуюся дверцу кабины и словно не видела ее. Прошло несколько минут, и створка вновь поехала в сторону. Из кабины вышел Ву. Он по-прежнему оставался в образе Матала. Старик сразу же обратился к Вендре:

— Ведите нас, дорогая.

Девушка с тем же задумчивым выражением на лице повернулась и направилась к стене. Что она там нажала, наемник не смог разобрать, однако часть стены неожиданно сдвинулась. За ней тоже оказалась кабина лифта, в нее они забились втроем.

Хорн очутился в самом углу. Его стал беспокоить вопрос: почему он вдруг отстранился от Вендре? Почему именно в тот момент, когда они целовались, страх и ощущение опасности обуяли его? Что за странная причуда сознания? Возможно, это чувство собственной вины заставило его поступить таким нелепым образом. Неужели в нем взыграла совесть? Если даже и так — ведь Гарт являлся ее отцом, — все равно в этом странном приливе отчужденности и неприятия была какая-то загадка. Если все это касалось только его бессознательного, вполне может быть, что Вендре не имеет никакого отношения к этому делу.