Хирургическое вмешательство - Олег Серегин

Шаман возвращался, отряхиваясь. Сигарета дотлела, Даниль вдавил ее в мягкую почву.

Тихо здесь было, безмятежно тихо, спокойно, как в колыбели — здесь, на южной границе аномалии. Рыжая лента дороги, сжатое поле да сиреневый лес вдали, обычный среднерусский пейзаж; никак, ничем не походила местность на ядерный полигон. Что могло здесь произойти?

— Мне плохо, мне плохо, мне плохо, — Ксе, тяжело дыша, уперся руками в колени, и Даниль насторожился, не сразу поняв, что имеет в виду шаман. — Вот все, что она в состоянии сказать. Дура же, что с нее возьмешь… — Горьковатая нежность промелькнула в голосе Ксе, и аспирант подумал с улыбкой, что шаман, должно быть, по-своему любит свою «собаку».

— Сейчас этого с ней нет, — продолжал он. — Этого — страшного. Но остался след, и осталась боль. Она не может заживить себя. Это тоже странно, — он поднял глаза на внимательного и сосредоточенного Даниля. — Она очень быстро залечивает свои раны.

— Воздействие не закончилось, — заключил аспирант и вздохнул. — Да, вероятно, иначе за несколько лет аномалия должна была сократиться…

— Что-нибудь еще, — неуверенно начал Ксе, — нужно спросить?

— А у вас самого идей нет? — печально поинтересовался Даниль.

Ксе молча развел руками, искривив угол рта в усмешке: я же не кармахирург.

Кармахирург вздохнул.

— Спектральный анализатор бы сюда… — пробормотал он, запрокинув лицо к вечернему небу. — Да кто ж мне его даст…

«Ларионову дадут», — немедленно пришло в голову. Технологическое оснащение перестанет быть проблемой, когда подключатся авторитеты; и ездить сюда тоже больше не придется, анализатор кинут через точки. Шлейфы аур всех душ, бывших в этих местах за последние десять лет — громадный корпус информации; его еще несколько лет придется обрабатывать, ища единственную зацепку, которой вполне может в нем и не быть… но делать нечего.

— Спасибо, Ксе, — сказал Даниль. — Диагноза, увы, я не поставлю, но вы помогли. И… стфари тоже.

— Вы думали, это из-за них? — тихо спросил Ксе.

— Не из-за них, — уточнил Даниль, снова вспомнив Ворону. — Мы действительно предполагали, что воздействие шло с их стороны, но я не вижу причины не верить Ансэндару. К тому же, возможности богов ограничены, это всем известно. Здесь было что-то иное.

Он направился к машине, возле которой ждали остальные, и шаман, уставившись в землю, последовал за ним.

— Даниль, — сказал он вполголоса, — а вам не кажется странным, что стфари так хорошо говорят по-русски?

Ксе это, очевидно, удивляло, но причина на деле была до смешного обыденной.

— Да у них просто языковые матрицы переписаны, — хмыкнул аспирант. — Причем странно как-то переписаны, не по нашей методике. Норвежцы, что ли, делали?

— Нет, — сказал Ансэндар, усмехнувшись, — не норвежцы… Садитесь, Даниль. До деревни еще два часа езды. Останетесь у нас переночевать, а утром пойдете на поезд.

Аспирант вообразил себе эту деревню и эту ночевку — без душа, канализации и электричества, не говоря уже о компьютерах и интернете, где он любил посидеть перед сном — и понял, что к подвигу не готов. Терпение кончилось, неписаные законы МГИТТ выставились детской игрой, и Даниль решительно объявил:

— Спасибо, люди и боги, но — извиняюсь. Сюда я еще протрясся, но опять куда-то ехать меня жаба душит.

Менгра расхохотался.

— Тут останешься или пешком пойдешь? — ернически уточнил он.

— Пешком, — совершенно серьезно ответил Даниль.

И исчез.

Он не стал сразу возвращаться домой; день выдался богатый на впечатления, и закончить его хотелось не в скорбных думах о страданиях Матьземли, а как-нибудь поприятнее. Кроме того, еще даже не стемнело окончательно. После молчаливых полей и игры закатных отсветов в небесах перспектива завалиться в кабак Сергиевского как-то не прельщала; он понял, что не успел насытиться тишиной и безлюдьем.

Поэтому Даниль вышел где-то на заброшенной просеке и побрел по ней куда глаза глядят, изумляясь сумеречному зыбкому свету и дыханию леса.

9

— Однако, — оторопело сказал Ксе, как завороженный пялясь на то место, где только что стоял аспирант. — Однако. Ну, спасибо, что заплатил вперед…

Жень иронически засмеялся и сморщил нос.

— Подумаешь! — заносчиво сказал он. — Папка тоже так мог. И я смогу. Потом.

— А что это было? — спросил Ксе, подняв голову.

Ансэндар улыбался.

— Бог стоит надо всей страной, — объяснил он. — Физическое тело может находиться где угодно, с места на место его можно переместить мгновенно. Если, конечно, система храмов и инициированного жречества работает как положено.

— Так он же не бог, — недоумевал Ксе.

— Они там много всякого могут, в этом своем институте, — Менгра сощурился на узкую полоску золота, догоравшую над лесом. — И такую штуку, выходит, тоже… Хотел бы я знать, на что они еще способны.

— Думаешь, они могут помочь? — полушепотом спросил Ансэндар.

— Кто знает.

Несколько мгновений все они молчали, глядя куда угодно, только не друг на друга, а потом Менгра влез обратно в машину и, не закрыв еще двери, сказал:

— Забирайтесь, что ли. Скоро ночь настанет, а нам еще тарахтеть и тарахтеть, — и ухмыльнулся, — мы-то так не сиганем… пешком. Крутой парень твой Даниль оказался, Ксе, крутой…

Усаживаясь на ставшее просторным сиденье, шаман подумал, что так ничего и не понял. Ситуация ему не нравилась, и с самого начала не понравился ему аспирант, которому Лейнид, на горе, всучил его телефон. А как интуиция играла! До холодного пота и дрожи… Полученная от Сергиевского сумма, конечно, оказалась кстати, но и без нее прекрасно можно было бы обойтись.

Стфари тихо разговаривали; Ксе впервые слышал, чтобы они разговаривали на своем языке, но понимал их. Ансэндар и Менгра размышляли о том, как вернуться домой.

Жень сполз на сиденье вперед и закрыл глаза; глядя на него, шаман почувствовал, насколько вымотался за день. Хотелось спать и ни о чем не думать. «Вот бы мне тоже так уметь, — сонно позавидовал он. — Раз — и на месте…» В Сергиевском чудилось что-то от Льи: пусть он не позволял себе невежливости, но казался таким же непрошибаемо компетентным; он словно стоял на ступеньку выше всех остальных. Сходство это смутно раздражало Ксе. Впрочем, Даниль, по всей видимости, тоже ничего не понял, и это как-то с ним примиряло.

Дорога стала ровнее — может, здесь меньше ездили и не пробили таких глубоких колей, может, просто подсохла почва. Машину перестало трясти так сильно, покачивающийся ее ход и гудение мотора убаюкивали. Ксе сомкнул веки.