Князья веры. Кн. 1. Патриарх всея Руси - Александр Ильич Антонов

родной дядя царя по матери боярин Никита Романович Юрьев и шурин молодого царя Борис Годунов.

И совсем немного времени прошло, как Фёдор сел на престол, а Юрьева уже потеснил с первой роли опекуна Борис и постепенно занял его место. Гарь Фёдор этому сам способствовал немало. Он отличал Бориса за ум и характер. И даже полюбил за тонкую душевность, а пуще всего за проворность в государственных делах. Да и царице Ирине было не безразлично, кто правой рукой у государя: сонный и чванливый боярин Юрьев, способный лишь хорошо составлять обеды, или любимый и жизнедеятельный брат. И шептала Ирина по вечерам ласковые слова в пользу Бориса.

Как-то незаметно вскоре отдалились от царя князь Никита Романов, князь Фёдор Мстиславский. Богдан Бельский уже не мелькал во дворце. И их Годуновы оттеснили-затмили. Вскоре же Борис стал править государством именем зятя. А царь Фёдор был сему доволен. Он со смирением предался молитвам, служению Богу и ещё усерднее стал посещать церкви, монастыри.

Князь Катырев-Ростовский однажды сказал Иову: «Да есть ли царь-то на Руси? Всюду вижу токмо правителя». На что Иов ответил просто: «Всему причиной Провидение Божье».

Да, Иов видел, что Борис во всём царственный почёт взял. Как настоящий потентат он принимал послов в своих палатах, выдвигал на должности бояр и дворян, войско сделал чуть ли не своим. Во всём Борис был величав и умён, блистателен и справедлив. И не меньшею честью перед царём от людей почётен был.

Нет, россияне ни в чём не могли упрекнуть Бориса Годунова. Он правил государством честно и боголепно. Он был осторожен в политических делах и проявлял мудрость во внешней политике. Вот и шведов только что утихомирил, которые подбирались к Новгороду и Пскову. Вернулись восвояси и капли крови не пролив русичей. Борис дал отдых народу от опричнины. Он помог обрести независимость русской православной церкви. При нём почти не было казней. Говорил Борис, что он не терпит вида крови, не терпит истязаний человека. Да так и было, не велись при Борисе публичные казни и наказания телесные ведунов, колдуний, чародеев. Даже загадочную метницу он однажды пощадил.

— Умилосердился Господь, — говорил в своих проповедях Иов, — на людей своих и даровал им благополучное время, позволил царю державствовать тихо и безмятежно, и всё православное христианство начало утешаться и жить тихо и безмятежно.

Отмечая боголепие жизни в церковных проповедях, Иов просил Всевышнего, чтобы он продлил царствие земное, принятое государем Фёдором и правителем Борисом.

Почему же на душе у патриарха смутно? Какое поветрие, какая моровая хворь подкрадывается на Русь?

Прошло несколько дней после размолвки Иова и Бориса.

Правитель избегал патриарха, не заходил, как прежде, к нему в палаты, в Благовещенском соборе, где вёл службу Иов, не появлялся, о исповеди забыл. Несколько дней Иов вовсе не видел его в Кремле; уехал, а куда — неведомо. Даже царь однажды на богослужении спросил Иова:

— Отче владыко святейший, не жаловался ли Борис Фёдорович тебе на утомление какое? Не лечиться ли он куда уехал?

— Нет, государь-батюшка, не соизволил поделиться своими печалями раб Божий Борис, — ответил патриарх.

Царь больше не расспрашивал Иова, да было видно, как он расстроен поведением Бориса.

Вскоре всё, по крайней мере для Иова, прояснилось. «Токмо лучше бы оставалось неведомым», — с горечью подумал патриарх.

Тринадцатого июня, в день Акулины-гречишницы, пришёл на патриарший двор из Иосифо-Волоколамского монастыря служка Пётр Окулов. Принёс он от архимандрита грамоту. В ней было прописано: «Владыко всея Руси, святейший патриарх и отец церкви, прими и выслушай сего раба Божьего Окулова. Всё, что услышишь из его уст, — правда Богова. Да не гневайся на его проделки».

У монастырского посланца глазки малые — щёлочки в лучиках, бородёнка драная, щёчки розовые, да и нос заметен — сизоватый. А сам худ — доска горбатая. Винцом попахивает. Поди, прежде, чем к патриарху идти, заглянул на Дорогомиловской заставе в питейную избу. И никак не хочется ни в чём верить сему волоколамскому хитровану. К тому же и характер у Петра Окулова упрямый и драчливый. В молодости, поди, и в драки хаживал. Видно, что почтительностью к патриарху не проникся. Вот уж не приведи Господи на язык ему попасть. А слушать надо: «Всё, что услышишь из его уст — правда Богова».

Иов ждёт, что скажет сеунч.

— Владыко, даруй милость свою, — хорошо начал Окулов.

— Кто ты есть? — спросил Иов.

— Огнищанин я, — ответил мужичок, ведая, что без вины огнищан ни судить, ни казнить нельзя. — А в лапотках моих лежит разрыв-трава. Как не поверишь сказанному, даст знать. С тем и увидишь меня. Выслушай с верой, — словно отгонял сомнения Иова Окулов.

— Еммануил, — ответил Иов, приготовившись услышать хулу на кого-нибудь из священнослужителей, потому как лик монастырского служки так и не внушил доверия.

— Не хочешь верить, не хочешь, вижу. Ну да что поделаешь. Принёс тебе слово от архимандрита, вот и держи его...

И содрогнулся Иов душой, выслушав от Петра Окулова страшный извет на правителя Бориса Годунова. Никакой христианин не мог сей извет придумать, а только вражьей силе дано. И крикнул Петру Окулову Иов:

— На колени, ехидна! На колени! Молись перед концом своим!

Монастырский служка, нисколько не убоявшись грозного гласа патриарха, встал, однако, на колени и смотрел на Иова с блаженной улыбкой.

— Владыко, принял бы смерть от рук твоих с молитвой на устах, да ноне некогда: кашу спешу варить для нищей братии. День такой.

— Отчего же не устрашил тебя? — спросил Иов, уже не чувствуя гнева.

— Да всё оттого, что не грешен я перед тобой, правду рёк. Да говорил, как не поверишь вещему ведуну, скроюсь сей миг.

— Не верю, ни единому слову твоему не верю! — крикнул Иов. — Не мог почтенный правитель к вам, ведунам, за судьбой идти. Вот отведу в подвал, посидишь на воде, другое скажешь.

— И то, и то! Посижу. А ты посмотри, кто там у тебя за спиной крадётся.

Глянул Иов за спину: два огня увидел яркие, холодные, а глаза ожгло. «Господи, спаси мою душу грешную, избавь от наваждения», — прошептал Иов и перекрестился. Огни сей же миг исчезли. И повернулся Иов с торжествующим видом к служке Окулову. А того и след простыл. Изумился Иов, обошёл свой покой, за дверь выглянул: там, в сенях, дремал кустодий. Иов заметил: как открывал