Огонь в океане - Ярослав Иосселиани

Он, вероятно, был совершенно поражен, оказавшись лицом к лицу с вооруженными матросами, которые наставили на него дула своих карабинов.

— Что вам надо, товарищи? — повинуясь грозному приказу, поднял руки рабочий.

— Волк тебе товарищ! Ишь, нарядился! Ничего себе — товарищ, — подняли голоса женщины.

— Гитлер тебе товарищ, шпионская морда! — шумел парень с бакенбардами в задних рядах осаждавших.

— Эй, вы! Говорите, да не заговаривайтесь! — наконец пришел в себя «пленник». — Ты меня чего оскорбляешь! Гитлера я тебе покажу, щенок... — Он нашел глазами немало перепугавшегося парня с бакенбардами. — Я ничего не забуду!.. Я твои баки с корнями вырву.

Иван Акимович проверил документы «пленника» и объявил:

— Надо извиниться перед товарищем. Он никакой не шпион, а рабочий Селиванов.

— А почему долго отсиживался?

— Мы его раньше здесь не видели! — заговорили в толпе.

— Я случайно пошел в эту уборную, будь она проклята совсем! — возмущался Селиванов, размахивая худыми длинными руками. — Кто установил, сколько надо быть в уборных? Каждый...

Протяжные сигналы воздушной тревоги прервали нас и заставили разбежаться всех по своим местам.

На этот раз артиллерийское оружие было изготовлено к бою быстро и организованно. Я был очень доволен результатами, но Вербовский не разделял моего мнения.

— В нормативы не укладываются, — недовольно заявил он.

Нормативы никто не проверял, о них трудно было спорить, но от соседних подводных лодок мы не отстали, а, наоборот, раньше их могли открыть зенитный огонь, если бы была надобность. Но разведывательные самолеты фашистов пролетели где-то стороной, над городом они не появились.

— Вы у нас украли сорок минут, — шутил дядя Ефим после отбоя.

— Только тридцать, — поправил я.

— А ловля того... шпиона, — он хитро сощурил глаза. — Это вы моего друга поймали, Ваню Селиванова.

Боевые тревоги на лодке использовались как учения и приносили поэтому определенную пользу. Продолжались они обычно не менее получаса. На боевых постах и командных пунктах шли тренировки и учения. Но все ремонтные работы на это время прекращались.

На коротком партийном собрании, состоявшемся в обеденный перерыв, присутствовали и рабочие-коммунисты. Единогласно было принято решение: обеспечить окончание ремонтных работ к субботе 27 июня.

Это означало сокращение сроков работ на три недели против того, что предусматривал план мирного времени.

После обеда никаких перерывов в работе не было до самого позднего вечера, когда передали по радио первую сводку Главнокомандования.

Вокруг установленного на лодке рупора громкоговорителя собрались все рабочие и подводники. Вероятно, никогда никто из нас не забудет, с каким трепетом мы слушали скупые строчки первой сводки. Она принесла нам больше горечи, чем многие последующие сообщения, содержавшие еще худшие известия.  Каждый из нас ждал вести о победоносном наступлении наших войск на всем фронте, а сводка кончалась тем, что фашисты захватили часть нашей земли и оккупировали город Ломжу.

— Как же так?.. — растерянно произнес Пересыпкин, стоявший ближе всех к рупору. — Значит, они сильнее...

— Ну, уж и сильнее, — возразил старшина Свистунов. — Так нельзя рассуждать. В войне всяко бывает. Приходится иногда и отступать...

— Вы видели своими глазами, товарищи, какой неожиданностью для нас с вами было вероломное нападение фашистских самолетов, — вышел вперед Иван Акимович. — Неожиданность буквально оглушила, мирных людей. Она породила шпиономанию. Вы видели, как ловили «шпиона», который оказался честным нашим товарищем. В городе целый день происходили такие эксцессы. Они мешают работе, вызывают суматоху, напрасную трату энергии. Вместо того чтобы все силы направить на организацию обороны, многие занимаются тем, что ловят друг друга. Им всюду мерещатся призраки шпионов. Это одно из проявлений паникерства и преувеличения возможностей врага. Каждому ясно, что фашисты не могли наши ряды очень уж сильно засорить шпионами. Для этого нет условий в нашей среде. Тем не менее нашлись люди, которые допускают такую возможность.

Иван Акимович говорил спокойно, продумывая и взвешивая каждое слово. Угрюмо сосредоточенные подводники и рабочие, окружившие его плотным кольцом, словно замерли, ловя каждое его слове.

— Несомненно, товарищи, — продолжал комиссар, — фашистские громилы рассчитывали воспользоваться именно паникой, растерянностью, которую вызовет их неожиданное и вероломное нападение. Правда, им это мало поможет, они будут биты и жестоко наказаны, но неожиданностью нападения на первых порах войны они, бесспорно, воспользуются. Ведь наши люди не ожидали вооруженного нападения. Трудились и жили в мире. А гитлеровцы  отмобилизованы, вооружены до зубов, обладают опытом ведения современной войны. Ведь Гитлер уже успел разгромить и подчинить себе всю континентальную Европу, промышленность которой теперь работает на него. И нет ничего удивительного, товарищи, если на первых порах нашим войскам придется временно отступать и терпеть неудачи. Конечная победа за нами!

Я поднял голову и встретился глазами со старшиной Свистуновым. Лоб его был нахмурен, глаза поблескивали. Парторг, как и другие подводники, внутренне не мог мириться с мыслью, что нашим войскам придется когда-нибудь, хотя бы временно, отступать. И он с горечью выслушивал слова Ивана Акимовича.

— Война будет тяжелая и длительная. Если кто думает, что она может кончиться за один месяц, ошибается, — предупредил Станкеев.

Люди переглянулись, но возражать никто не стал.

После окончания беседы свободная от участия в работах часть личного состава должна была идти спать, и дежурный по кораблю громко, по-уставному скомандовал: «По койкам!»

Однако нелегко было заставить людей идти спать: слишком возбуждены были нервы.

— Почему не спите, нарушаете распорядок? — шепотом, но резко придрался я во время обхода к одному из матросов в жилом отсеке.

— Я никому не мешаю, товарищ старший лейтенант, — оправдывался он. — А спать... никак... не получается.

— А чего вздыхаете? — уже мягче спросил я.

— Как можно спать спокойно, товарищ старший лейтенант, когда фашисты уже на нашей земле?

— Что же, всю войну не будете спать?

— Потом, видать, привыкнем. Сразу так... трудно, Я думал, что... совсем иначе думал, а они, оказывается, могут на нас наступать. Город... название не запомнил.

— Ломжа.

— Да, кажись, Ломжа. Заняли?

— Ну, заняли. А мы потом Берлин займем. Вы хотите воевать без жертв, что ли?