Монмартрская сирота - Луи Буссенар

С этими словами она вынула из портмоне тысячефранковый билет и протянула его вдове.

Бедная женщина не знала, как ей быть.

Ей неловко было брать деньги у незнакомой девушки, и она стояла в нерешительности.

Заметив, что ее колебание обижает девушку, она, наконец, взяла деньги и, горячо поблагодарив ее, с достоинством сказала:

— Я принимаю эти деньги во имя того, кого мой муж считал своим приемным сыном. Мы не получали от Неда никаких известий с тех пор, как покинули нашу Бретань. Я не дала ему своего парижского адреса. Он, вероятно, писал нам и не получил ответа. Что он может обо мне подумать!.. Но мы теперь повидаемся с ним, не правда ли мадемуазель?

— Да, я думаю, — ответила Элиза упавшим голосом и протянула г-же Порник руку, прощаясь; затем она подошла к Жанне, поцеловала ее в пылающие щеки и сказала на прощание: — Смотрите, поправляйтесь поскорее, моя малютка! Я пришлю вам сейчас врача! Завтра я опять приду. Позже, когда вы поправитесь, вы расскажете мне про свое горе.

Колибри тоже дружески поцеловала Жанну, и обе девушки, еще раз пожав руку г-же Порник, возвратились домой.

ГЛАВА VI

росим короткий взгляд назад, чтобы лучше уяснить себе события, следовавшие с поразительной быстротой.

Возвращение супругов Дэрош и их друзей из Воздушного Города на ранчо Монмартр мало походило на триумфальное шествие.

Как ни радостно было свидание Элизы с родителями, вырванными наконец из рук Королевы Золота, как ни успешна была предпринятая ею экспедиция, сделавшая семью Дэрош обладателями несметных богатств, счастье было далеко не полно.

Бедная г-жа Дэрош и ее муж слишком настрадались и нравственно, и физически; бедняга Жо был живым олицетворением горя; Элиза испытывала невыразимые муки разбитой, поруганной любви, а Стальное Тело не мог без жгучего стыда смотреть на нее.

Он предполагал, что ей еще ничего не известно, и в первый момент подошел к ней и с искренней радостью протянул девушке руку.

Элиза, желавшая скрыть свои страдания от родителей, взяла его руку, но сделала это так холодно, что у молодого человека упало сердце. Когда они на минуту остались одни, она ответила на его объяснения полным презрения взглядом и сухо сказала ему:

— Я знаю все!..

Он побледнел, смешался и не знал, как себя держать.

Она не сделала ему ни одного упрека и меньше всего походила на жертву. Напротив, ей удалось сохранить вид холодного достоинства и скрыть под ним терзавшие ее невыразимые муки.

— Мои родители и я столь многим вам обязаны, — сказала она, — что вы всегда будете нашим самым дорогим другом. Вы спасли жизнь и мне, и моим родителям… Мы обязаны вам жизнью, богатством, всем…

Он хотел крикнуть ей: «Элиза, моя обожаемая, не говорите со мной так. Я люблю вас, вас одну… клянусь вам…»

Дэрош услышал последние слова молодой девушки и присоединил к ним выражения своей благодарности:

— Да… Наша жизнь принадлежит вам… И если вы нас тоже любите, то не покидайте нас никогда. Слышите?.. Никогда!.. Будьте нашим сыном!..

— От всего сердца принимаю ваше предложение, — ответил Стальное Тело, и они обменялись энергичными рукопожатиями, как бы скрепив свой союз.

Стальное Тело с помощью Черного Орла, Жако и Фрэда, с которым он после короткого объяснения Элизы охотно помирился, занялся переноской клада.

Жизнь в Монмартре вошла в обычную колею и шла своим чередом с той лишь разницей, что хозяйство было поставлено благодаря огромным денежным средствам на самую широкую ногу.

Верная своему решению, Элиза была приветлива, сердечна со Стальным Телом — и только.

Он пытался ее разжалобить, смягчить, но добивался лишь ответа:

— Не говорите так… Не заставляйте меня напрасно страдать… Избавьте меня от бесполезной муки…

Измученный, отчаявшийся, Стальное Тело, как утопающий за соломинку, схватился за последнюю надежду. Он обратился за помощью к Колибри, зная, как дружна она с Элизой.

Маленькая индианка, обладавшая чувствительным сердцем и очень любившая своего «большого друга», так она называла Стальное Тело, только покачала головой и сказала ему:

— Ты чуть было не убил ее… Ты не знаешь, что за муки она испытала по твоей милости… Она тебя слишком любила… Это было больше, чем любовь… Это была ее вера, ее жизнь, ее душа… Погубить все это — просто преступление. Оставь в покое сердце, которое ты разбил…

— Но разве ты не видишь, что я люблю ее больше, чем когда-либо?..

— Значит, ты сумасшедший…

— Да, сумасшедший, от любви, стыда и отчаяния!

Так шли дни за днями; только Элиза и Стальное Тело знали причину тягостного настроения, которое, однако, разделяли все.

Однажды он как-то вдруг и почти грубо спросил ее:

— Элиза, вы еще меня любите?

Она вздрогнула, побледнела, но у нее хватило силы ответить ему упавшим голосом:

— Увы, боюсь, что нет!

Как сумасшедший бросился он в степь и рыдал, как дитя.

С тех пор он ходил мрачный как ночь и избегал оставаться с Элизой наедине.

Между тем стали поговаривать о поездке во Францию.

Элиза видела в ней избавление, но боялась, что Стальное Тело поедет тоже. Дэрош и г-жа Дэрош настойчиво приглашали его, да ему и самому страстно хотелось сопровождать их, но Элиза умоляла его остаться на ранчо.

— Вы требуете этого? — спросил он с болью в сердце.

— Я ничего не могу у вас требовать, — ответила она ему с обычной мягкостью и горькой улыбкой. — Я обращаюсь к вам с просьбой.

Он опустил голову.

— Если вы этого хотите, я останусь, — ответил он глухим голосом.

Семья Дэрош с Колибри и Жако вскоре отправились в Нью-Йорк, а оттуда во Францию.

В момент расставания Элизе хотелось броситься в объятия Стального Тела и крикнуть ему:

— Едемте… Едемте… И не будем никогда расставаться!..

Но проклятый образ Королевы Золота, ее звонкий, насмешливый хохот пришли ей на память в эту минуту, и она сдержала свой порыв.

Они уехали, и Стальное Тело остался дома, вопреки настояниям Дэроша, который не мог объяснить себе этого каприза.

Мало-помалу тоска Элизы стала смягчаться под наплывом новых впечатлений.

Как ни долог был переезд, он нисколько не утомил ее, благодаря замечательному комфорту, доступному лишь богачам.

Весь путь по железной дороге семья Дэрош совершила в так называемом «silver palace» — серебряном дворце, то есть вагоне, обставленном с поразительной роскошью.

На «Gascogne», чудесном трансатлантическом пароходе, каждый из наших путешественников имел отдельную каюту и был окружен полным комфортом.