Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь - Дженис Уайнхаус

Тетушка Митчелла, Рени, и кузина Шелли приготовили неимоверное количество чая за те три дня. За мною, Алексом и Митчеллом присматривали абсолютно все. Наш дом был слишком тесным, чтобы позволить всем желающим присоединиться к Шиве, и синагога Southgate Progressive позволила нам приходить туда всю неделю, чтобы вспоминать Эми. У нас были и другие дела: 28 июля полиция закончила расследование и позволила нам входить в дом на Кэмден-Сквер впервые со дня смерти Эми. Это далось нам с трудом – мы все еще пребывали в шоке.

Кухня была не тронута с нашей последней встречи. Я взглянула на разложенные на столе фотографии и прошла в гостиную. Джейн и Митчелл уже были там – Джейн сидела, уставившись на диван. Наоми оставила на нем пять комплектов одежды и записку. Эми должна была пойти на свадьбу Ника Шимански 24 июля, а Наоми как раз уезжала на фестиваль за день до этого. «Повеселись, увидимся в понедельник», – написала она. Я стояла и смотрела на вещи, желая увидеть их на теле Эми.

Ричард пошел в студию на втором этаже, а позже признался, что обругал единственное фото Эми в доме всеми плохими словами. Такой взрыв эмоций был нормальным. Я тоже много раз мысленно ругала Эми за ее смерть. «За что ты так со мной?» – спрашивала я. Но время шло, и я все больше думала, как больно было Эми всю жизнь, раз она дошла до такого, – принять это было сложнее. На кухне не было ни крошки еды. В шкафах были лишь сотни пакетиков мармелада Haribo.

Спальня Эми не изменилась с момента ее смерти – на подушке даже осталась вмятина от ее головы. Ее стошнило в туалете, но никто и не подумал убрать там перед нашим приходом. Еще один душераздирающий момент. Ричард нашел испанскую гитару около ее кровати. Я открыла шкаф и достала оттуда все, с чем ассоциировала свою дочь: поношенные балетки, пару поло из ее коллекции для Fred Perry и два розовых бомбера для боулинга с вышитыми на них «Amywoo». Все остальное было ерундой. И мне не терпелось оттуда уйти. Бродя по комнатам, мы услышали, как фанаты поют «Back To Black» у ворот дома. Я замерла на лестнице, слушая их. Это было прекрасно, все внутри меня сжалось.

В последнюю ночь Шивы мы решили немного отвлечься от похорон и воспеть жизнь Эми в Jazz After Dark в Сохо – ее любимом пабе. Я радовалась сквозь слезы и наслаждалась вечером. Что может быть лучше, чем выступление Марка Ронсона и моего племянника Габриеля в качестве барабанщика, растворяющих нашу печаль в песнях Эми. Некоторые газеты написали, что нам не положено было устраивать этот праздник. В память об Эми я показываю средний палец всем, кто указывает семье, как ей следует переживать горе.

Теперь об Эми мне всегда напоминает ее музыка. Она мне очень нравится. Я люблю Эми, и моя жизнь не будет без нее прежней. Но она ушла, добившись всего, о чем большинство людей, а особенно женщин, могут только мечтать. Я часто вспоминаю строчку из интервью Эми: «Я буду петь, пока не умру», – хихикнула она. Она всегда хотела оставаться верной себе. Храни тебя Господь, Эми. У тебя получилось.

Эпилог. Жизнь после Эми

На дворе 9 утра, и в это чудесное апрельское утро 2014 года я высовываюсь в открытую дверь фиолетового самолета, летящего в четырех километрах над кембриджскими полями. Ветер бьет по моим лицу и телу – зачем же я вообще согласилась на этот прыжок с парашютом? Я сразу же приняла это предложение в 2013 году. А почему бы и нет? Жизнь дана для того, чтобы жить, и я решила, что склероз не помешает мне попробовать себя в этом деле. Но то были лишь разговоры. Теперь, перед прыжком, я чувствую себя иначе.

Отступать уже некуда. Мой прыжок уже дважды откладывался из-за непогоды, настала третья попытка. Пару минут назад, когда самолет только начал подниматься в небо над деревушкой Марч, превращаясь в маленькую отдаленную точку, я пыталась выкинуть из головы мысли о силе притяжения. Сейчас мои ноги бессильно свисают над пропастью. Я боюсь смотреть вниз, поэтому сжимаю зубы и поднимаю взгляд в голубое небо. Внутри все сворачивается, но, прежде чем я успеваю испугаться, опытный инструктор, пристегнутый ко мне, прижимает мою голову к себе и выбрасывает нас из самолета.

Мои глаза сощурены в панике, а руки плотно прижаты к груди. Ветер визжит вокруг меня, я падаю, падаю, падаю, испытывая то леденящий страх, то полнейший восторг. На скорости 200 км/ч я едва могу вдохнуть, твердая земля становится все ближе. Наконец парашют раскрывается, и мы начинаем медленно спускаться вниз – я понимаю, что вернусь домой в целости. Всю жизнь буду рассказывать об этом.

Прыжок с парашютом стал заключительным событием в цепочке празднований тридцатилетия Эми. При всем желании я не смогла бы не согласиться на сбор денег для Фонда Эми Уайнхаус, который мы с Митчеллом основали после ее смерти. Спустя три года после основания фонда, из идеи, пришедшей нам в головы спустя пару месяцев после кончины Эми, организация стала местом помощи множеству молодых людей – но об этом я расскажу позже.

Добираться до этого дня было и весело, и непросто. За годы после смерти Эми я смирилась с очевидным для меня фактом: я потеряла Эми задолго до ее ухода. Боль от ее кончины никуда не делась – не думаю, что какая-либо семья сможет пройти через такое, не поранившись. Мы с Митчеллом переживаем гибель дочери, Алекс пытается смириться с потерей сестры – и это не говоря о дядях, тетях, бабушках, дедушках и, конечно, друзьях. Мне говорят, что и мир потерял невероятный талант, но это переживания для других. Эми просто была моей старательной маленькой девочкой с большими мечтами.

В 2011 году, сразу после похорон, когда мы вывезли вещи Эми из дома на Кэмден-Сквер, Ричард и я полетели во Флориду. Путешествие было запланировано задолго до ужасных событий, и мы решили ничего не отменять. Я верю, что жизнь не должна останавливаться, как бы сложно вам ни было, и Эми бы точно не хотела, чтобы я сидела и тонула в бесконечной скорби. Тем летом не было места для отдыха лучше, чем Майами и Флорида – моя точка равновесия в хорошие и плохие времена, место, которое мы с Эми открыли вместе, и место ее судьбоносного брака с Блейком. Поездка туда тем августом с осознанием, что Эми больше нет рядом, придала ему еще большее значение. Боль все время давала о себе знать. Все напоминало о ней – например, бассейн Джоан в Бока-Рэйтон или Коллинс-авеню в Майами. Мы говорили об Эми и плакали. О моей дочери можно сказать одно: историй она нам оставила множество.

Как только мы начали расслабляться, нашу поездку прервала еще одна смерть члена семьи. Мама Ричарда Дорин умерла, пока мы были за границей, и нам, к несчастью, пришлось вернуться с отдыха и вновь скорбеть и организовывать похороны. Из-за жизненных обстоятельств я нечасто общалась с Дорин, однако знала, что в ее сердце есть для меня место, а в моем – для нее.

Мы вернулись в США в сентябре 2011 года, на этот раз в Нью-Йорк, чтобы прийти на шоу Андерсона Купера и обсудить проблему зависимостей и Фонд Эми Уайнхаус, который тогда находился на стадии разработки. Все по-разному справлялись с горем, и Митчелл решил бросить все силы на развитие проекта. Его желание действовать не угасло после кончины Эми –