Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад - Олег Айрапетов

2 (15) мая товарищ председателя ЦВПК Н. Н. Изнар публично «выразил сожаление, что Россия в такой тяжелый момент лишилась видного руководителя и знатока военного дела»29. Его сменил другой любитель театральности и интриг, рассчитывавший обрести такую же, если не большую, память. Потенциальный преемник-социалист был очевиден. Это отнюдь не смущало лидера октябристов. 2 (15) мая он встретился с А. И. Гессеном и дал ему интервью, в котором изложил свои взгляды на грядущие изменения в составе правительства: «Я вовсе не боюсь эксцессов политического радикализма, я не боюсь рискованных политических экспериментов, тем более что дальше идти некуда»30. Таким образом, против Керенского он не выступал. Более того, Гучков считал наиболее выигрышным для страны сценарием развития событий приход к власти однородного социалистического кабинета.

«Он будет пользоваться доверием, – заявил бывший военный министр, – он будет опираться на физическую силу и сможет поэтому принимать твердые решения, делать определенные шаги. Вы спрашиваете меня, будут ли этому однородному социалистическому кабинету подчиняться все? Я думаю, что будут, ибо повелевать будут люди, которых не будут стараться при всяком удобном или неудобном случае взять под подозрение. Я не сомневаюсь, что те, кто разделяет мировоззрение и идеалы Ленина, еще более возненавидят своих вчерашних товарищей и друзей, так как увидят в них ренегатов, но более благоразумные элементы пойдут за ними. Управлять – значит предвидеть. Это старая истина. Дар предвидения в той или иной мере живет в каждом политическом деятеле. И социалисты, взяв власть в свои руки, тотчас же проникнутся сознанием ответственности. Для них станет ясно, что ужас не в том, что происходит, а в том, куда мы идем»31.

Назревший политический кризис стал явным фактом. Вечером 2 (15) мая было назначено заседание правительства. Его программа была озвучена уже до начала работы заседания в виде ответа на уход и заявления Гучкова, опубликованного в тот же день в «Вестнике Временного Правительства»: «Отдавая себе ясный отчет в тех опасностях, которые стоят в настоящее время перед Россией после испытанных ею потрясений, Временное правительство по долгу совести не считает себя в праве сложить с себя бремя власти и остается на своем посту. Временное правительство верит, что с привлечением к ответственной государственной работе новых представителей демократии восстановится единство и полнота власти, в которых страна найдет свое спасение»32.

Заседание началось около 23:00 с часовым опозданием и закончилось глубокой ночью, около 3:30. Приблизительно в полночь заседание покинул Милюков. Как выяснилось позже, он ушел и из правительства. Уход лидера кадетов немедленно поставил вопрос о пребывании в правительстве Шингарева и Кокошкина33. Кадеты были категорически против участия социалистов в правительстве и настаивали на принципе единовластия Временного правительства34. Ожидания подтвердились: однопартийцы Милюкова сделали все для того, чтобы под разными предлогами сорвать переговоры о коалиционном правительстве. Начавшись в 00:30 4 (17) мая, они продолжались практически всю ночь и день и закончились к вечеру. Еще во время ночного заседания правительства было решено поставить во главе Военного министерства Керенского и поручить МИД Терещенко35. Новое правительство, составленное из 6 представителей социалистических и 9 – несоциалистических, явно тяготело к левой политике и потому пользовалось полной поддержкой руководства Советов36.

Смена руководства в Военном министерстве не привела к серьезным изменениям в политике. Преемственность высказываний Гучкова и Керенского вскоре была подтверждена и действиями. Ну а пока деяния ушедшего министра приветствовались подчеркнуто вежливой оценкой в официальном органе Военного министерства. 4 (17) мая «Русский инвалид» опубликовал статью «Гучков и армия», которая представляла собой панегирик его деятельности. Впрочем, этим дело не ограничилось: лидеру октябристов пророчили блестящее будущее: «Отставка Гучкова – это редкий случай, когда человек от кипучей деятельности уходит не в лету, удаляется в историю, в благоговейную память потомков»37. О характере отношения к новому военному министру можно было судить по приветственным завываниям сторонников демократии в «Русском инвалиде»: «Керенский и народ – одно. Имя его – имя вождя. И в этом имени – успех и победа»38.

Новый курс нового правительства

И успеха, и победы Керенский рассчитывал добиться путем углубления начатых реформ на основе новой, революционной дисциплины. Так, во всяком случае, он заявил сам в своем первом публичном заявлении в качестве министра. Появившись на Крестьянском съезде, он обратился к его депутатам: «Товарищи, я никогда не был в военной среде. Я никогда не испытывал, что такое дисциплина, но тем не менее я намерен установить железную дисциплину в армии и я уверен, что мне это удастся, ибо эта дисциплина будет дисциплиной долга перед родиной, долга чести». Его слова были встречены бурными аплодисментами, что явно придало ему уверенности: «Мы не боимся никакой демагогии ни справа, ни слева»1.

Сомнений относительно того, кто может встать на пути этих преобразований, Керенский, судя по всему, не испытывал. Для того чтобы предупредить возможность самостоятельных действий генералитета, 5 (18) мая 1917 г. им был издан приказ, в котором он объявил, что никаких просьб об отставке лиц высшего командного состава, «возбуждаемых из желания уклониться от ответственности, допущено не будет»2. Между тем те советы, в которых большевики уже добились большинства, недвусмысленно угрожали правительству. Так, гельсингфорский совет депутатов армии, флота и рабочих принял декларацию, гласившую о том, что Временному правительству давно пора уйти и что гельсингфорский совет ждет только решения Петросовета, «обещая в любой момент поддержать вооруженной силой требование об отставке Временного правительства»3.

Осложнилось и положение считавшегося сторонником Алексеева и Гучкова Корнилова. Генерал уже не ожидал чудес от нового порядка и не пользовался симпатиями среди левых. У них и у него были для этого основания. Можно сказать, что в Апрельский кризис его судьба была решена: из-за своих разногласий с Советом по вопросу о применении силы в отношении к митинговавшим Корнилов вынужден был покинуть пост в Петрограде и отправиться на фронт. Некоторые из сторонников Гучкова связывали его уход из Военного министерства именно с этим событием4. Так или иначе, но генерал получил в командование 8-ю армию. 7 (20) мая он простился с представителями гарнизона в Манеже. Для прощания был собран батальон лейб-гвардии Волынского полка – первого, перешедшего на сторону революции. Корнилов заявил им, что едет туда, где решается судьба России, – на фронт5. На самом деле судьба страны явно решалась в тылу, откуда в армию приходили все более и более радикальные настроения. Вечером того же дня Корнилов покинул столицу. На вокзале его провожала семья и многочисленные представители штаба Петроградского военного округа6. 18 (31) мая в Петроград прибыл новый главнокомандующий округом – генерал-майор П. А. Половцов7.

Игра в демократизацию армии была особенно опасной на фоне кризиса союзнической стратегии. Провалившееся гигантское наступление генерала Нивелля на Западном фронте еще раз потребовало координации усилий Англии, Франции и России. 1 мая 1917 г. в британском правительстве обсуждалось сложившееся положение. Премьер-министр указал на то, что авторитетные военные Франции (А.-Ф. Петэн) и России (М. В. Алексеев) высказываются против больших атак: «Алексеев указывал, что, по его мнению, Россия не сможет предпринять в этом году серьезного наступления и что в результате союзники на западе окажутся лицом к лицу с основной массой германских резервов; своим наступлением союзники исчерпывают свои людские резервы в операции, которая, не открывая шансов на успех, тем самым ограничивает наступательные возможности на 1918 г.»8

«Власть Временного правительства, – по верному определению Деникина, – в самой себе носила признаки бессилия… Власть подчинилась давлению Совета, систематически искажавшего и подчинявшего все государственные начинания классовым и партийным интересам»9. Особенно ярко это бессилие проявилось в подходе к военному вопросу. Положение генерала становилось все более шатким. Алексеев даже в качестве Верховного главнокомандующего уже не был человеком, с прогнозами которого союзники могли считаться. Уже в начале мая британские военные в лице начальника Генерального штаба сделали правильный вывод о сложившейся ситуации: «.политика этой страны в настоящий момент в значительной мере находится в руках социалистов, воодушевленных пацифистскими и революционными идеалами. Видимый результат подобной ситуации – настолько сильное повреждение боеспособности армии и флота, что ценность России как союзника существенно понизилась, если не полностью уничтожена, и что не только не будет в перспективе предпринято какое-либо наступление, но существует большая вероятность, что она не удержит дивизии противника, ныне имеющиеся на ее фронте. Хотя, возможно, слишком рано еще терять всякую надежду на дальнейшую ее военную помощь, ясно, что, если эти разлагающиеся тенденции сохранятся, то они должны сильно повредить ее способности продолжать войну и могут в конце концов сделать это для нее невозможным, ибо глупо предполагать, что армия без дисциплины, без эффективной службы снабжения может иметь какую-либо боевую ценность, заслуживающую такого названия. Существует также опасность, что социалисты захватят власть в правительстве и попытаются реализовать свою политику на основе лозунга “без аннексий”»10.