Марион Фай - Энтони Троллоп

— Мне остается только спросит вас: когда вам удобно будет оставить Траффорд-Парк?

Лорд Гэмпстед, выходя от отца, решил как можно любезнее сообщить эти вести капеллану. Но мистер Гринвуд был ему ненавистен. Его манера стоять среди комнаты, потирая руки, сидеть на кончике стула, мотать головой, не говоря ни слова, внушала ему живейшее отвращение. Заяви он смело свой взгляд на свои права, Гэмпстед попытался бы быть с ним полюбезнее. Теперь же он далеко не был любезен, прося его назначить день своего отъезда.

— Вы хотите сказать, что меня выгонят.

— Несколько месяцев тому назад вам было сообщено, что отец мой более не нуждается в ваших услугах.

— Меня выгоняют, как собаку… после тридцати лет!

— Не смею вам противоречить, но должен просить вас назначить день. Ведь вам же не теперь в первый раз предложили это!

Мистер Гринвуд встал, лорд Гэмпстед был вынужден последовать его примеру.

— Дадите вы мне какой-нибудь ответ?

— Нет, не дам, — сказал капеллан.

— Вы хотите сказать, что не выбрали дня?

— Не уйду я с двухстами фунтами в год, — сказал старик. — Это бессмысленно жестоко!

— Жестоко! — крикнул лорд Гэмпстед.

— Я не тронусь, пока не увижу самого маркиза. Нечего я думать о том, чтоб он выгнал меня таким образом. Как мне жить на двести фунтов в год? Я всегда считал, что получу Апльслокомб.

— Никто никогда не намекал на это, кроме вас самих.

— Я всегда на это рассчитывал, — сказал мистер Гринвуд. — Я не уйду отсюда, пока не буду иметь случая обсудить вопрос с самим маркизом. Не думаю, чтоб маркиз так отнесся ко мне — не будь здесь вас, лорд Гэмпстед.

Это было невыносимо. Гэмпстед почувствовал, что унизить себя, защищаясь против взводимого на него обвинения, — даже защищая отца.

— Если вам не угодно назначить дня, мне придется это сделать, — сказал молодой лорд. Каплан сидел неподвижно к только потирал руки. — Так как я не могу добиться ответа, а должен буду сказать мистеру Робертсу, что вам нельзя оставаться здесь долее последнего числа этого месяца. Если в вас осталось какое-нибудь чувство, вы не навяжете нам такой неприятной обязанности во время болезни моего отца.

С этим он вышел из комнаты.

Мистер Гринвуд задумался. Двести футов в год? Лучше взять. Это он прекрасно сознавал. Но как ему жить на двести фунтов, ему, который век свой жил на чужой счет и тратил триста? Но не эта мысль в данную минуту преобладала в уме его. Не лучше ли бы он сделал, осуществив своей проект? Не смилуйся он, молодой лорд не имел бы возможности унижать и оскорблять его, как унизил и оскорбил. Теперь ему не представлялось никаких привидений. Теперь ему казалось, что он бестрепетно бы мог внести его тело в дом.

V. Это было бы неприятно

В Траффорде в этот день, да и на следующий, жилось очень тяжело. Из четырех человек, которые, по естественному порядку вещей, должны были бы жить вместе, ни один не хотел сесть за стол с другими. Положение маркиза, конечно, делало это невозможным. Он не выходил из своей комнаты, куда не пускал к себе мистера Гринвуда и где короткие посещения жены, по-видимому, не доставляли ему особенного удовольствия. Даже с сыном ему было неловко; он, как будто, предпочитал его обществу общество сиделки, да визиты доктора и мистера Робертса. Маркиза заперлась у себя; намерение ее было: насколько возможно помешать мистеру Гринвуду вторгаться в ее владения. Она не смела надеяться, чтоб ей удалось совсем его в себе не пускать, но многого можно было достигнуть с помощью головных болей и решимости никогда не завтракать и не обедать внизу. Лорд Гэмпстед объявил Гаррису, так же как и отцу, свое намерение никогда более не садиться за стол с мистером Гринвудом.

— Где он обедает? — спросил он у дворецкого.

— Обыкновенно в семейной столовой, милорд, — отвечал Гаррис.

— Так подайте мне обед в маленькую приемную.

— Слушаю, милорд, — сказал дворецкий, который тут же положил считать мистера Гринвуда врагом семейства.

В течение дня приехал мистер Робертс и виделся с лордом Гэмпстедом.

— Я знал, что он наделает неприятностей, милорд, — сказал мистер Робертс.

— Почему вы это знали?

— Слухом земля полнится. Он наделал неприятностей маркизу несколько месяцев тому назад; потом мы слышали, что он толкует об Апльскомбе, точно уверен, что его пошлют туда.

— Отец мой никогда об этом и не помышлял.

— Я так и думал. Мистер Гринвуд — самое ленивое существо, какое когда-либо жило на свете; как бы он справился с обязанностями по приходу?

— Он раз просил отца, и отец категорически отказал ему.

— Может быть, милэди, — не совсем решительно начал мистер Робертс.

— Как бы то ни было, он прихода этого не получит, а выжить его необходимо. Как бы это устроить? — Мистер Робертс поднял брови. — Полагаю, что должны же существовать какие-нибудь средства выжить из дому неприятного жильца?

— Конечно, полиция могла бы его выселить, по судебному предписанию. Пришлось бы отнестись к нему, как к любому бродяге.

— Это было бы неприятно.

— Крайне неприятно, милорд, — сказал мистер Робертс. — Маркиза следует избавить от этого, если возможно.

— Что, если б мы не стали давать ему есть? — спросил лорд Гэмпстед.

— Это было бы возможно, но тяжело. Что если б он решился остаться и умереть с голоду? Это значило бы свести вопрос на то, кто дольше выдержит. Не думаю, чтоб у маркиза хватило духу продержать его двадцать четыре часа без пищи. Мы должны стараться, насколько возможно, избавлять милорда от всего неприятного.

Лорд Гэмпстед с этим вполне согласился, но не совсем ясно видел, как бы этого достигнуть. Когда настало время пить чай в комнатах маркизы, мистер Гринвуд, видя, что приглашения от нее нет, послал к ней записку, в которой просил позволить ему прийти к ней.

Получив это послание, она задумалась. Сильно ей хотелось отделаться от него. Но она не посмела еще обнаружить перед ним этого намерения.

— Мистер Гринвуд желает меня видеть, — сказала она своей горничной. — Передайте ему мой поклон, скажите, что я не очень хорошо себя чувствую и должна просить его долго не сидеть.

— Лорд Гэмпстэд сегодня утром поссорился с мистером Гринвудом, милэди, — сообщила горничная.

— Поссорился?

— Точно так, милэди. Об этом такие толки идут — страх! Милорд говорит, что ни за что на свете не сядет за стол с мистером Гринвудом, мистер Робертс был здесь, все из-за этого. Его решено выгнать.

— Кого его?

— Мистера Гринвуда, милэди. Лорд Гэмпстед провозился с этим целое утро. За этим-то маркиз и выписывал его; никто не должен разговаривать с мистером Гринвудом, пока он совсем не уложится и не уберется из дома.

— Кто сообщил вам все его?

Горничная дипломатически отвечала, что об этом толкует весь дом, а она передает это только потому, что находит приличным, чтоб милэди знала о том, что происходит. «Милэди» была довольна, что получила эти сведения, хотя бы от горничной, так как они могли пригодиться ей в разговоре с капелланом.

На этот раз мистер Гринвуд сел без приглашения.

— Очень мне прискорбно слышать, что вы так дурно себя чувствуете, леди Кинсбёри.

— Это моя обыкновенная головная боль, только сегодня что-то сильнее.

— Я должен сказать вам кое-что и уверен, что вы не удивитесь моему желанию сообщить вам это. Лорд Гэмпстед грубо оскорбил меня.

— Что ж я могу сделать?

— Ну — что-нибудь да следует сделать.

— Я не могу отвечать за лорда Гэмпстеда, мистер Гринвуд.

— Нет, конечно нет. Это молодой человек, за которого никто не пожелает отвечать. Он упрям, необуздан и крайне невежлив. Он очень грубо сказал мне, что я должен оставить дом ваш в конце месяца.

— Вероятно, по поручению маркиза.

— Этого я не думаю. Конечно, маркиз болен, от него я снес бы многое. Но от лорда Гэмпстеда я ничего сносить не намерен.

— Что же могу я сделать?

— Ну — после всего, что произошло между нами, лэди Кинсбёри… — Он остановился и взглянул на нее. Она сжала губы и приготовилась в битве, приближение которой чувствовала. Он все это заметил и также насторожился.

— После всего, что произошло между нами, лэди Кинсбёри, — веско повторил он, — вам, мне кажется, следовало бы быть на моей стороне.

— Ничего подобного я не думаю. Не знаю, что вы хотите сказать. Если маркиз решил, что вы должны уехать, я удержать вас не могу.

— Я скажу вам, как я распорядился, леди Кинсбёри. Я отказался двинуться отсюда, пока мне не будет разрешено обсудить этот вопрос с самим милордом; мне кажется, вам бы следовало оказывать мне поддержку. Я всегда был вам верный друг. Когда вы изливали мне ваши горести, вы всегда находили во мне сочувствие. Когда вы говорили мне, сколько горя причинял вам вот молодой человек, разве я не всегда… не всегда становился на вашу сторону? — Он почти желал сказать ей, что составил план окончательного освобождения ее от ненавистного молодого человека; но не нашел для этого подходящих выражений. — Понятно, что я думал, что могу рассчитывать на вашу помощь и поддержку в этом доме.