bratia - Gradinarov

– Да вы уж без обиды, Киприян Михайлович! Я сам пока в раздумье. Может, не то сказал. Привык быстро делать выводы в знакомых делах. А тут поспешил. Да, чувствую, попал впросак. Меня шкипер Гаврила уж ставил на место. Распустил я раньше себя в своих суждениях. А теперь сам на себя управу ищу. Встряхнул меня Гаврила крепко.

– А у Петра Михайловича жена – землячка ваша. Повалихинская. Петр ее в пятьдесят восьмом году привез в Дудинское, когда впервые ходил на ваш завод. Авдотья – урожденная Василия Иволгина. Живем в одном доме на две половины: я и Петр. Магазин держим здесь же. А должность моя теперь – вахтер Дудинского складочного магазина. Четыре года вахтую и купечествую по-прежнему. Вроде все идет гладко, как нарты по крепкому насту. Тундру кормим, одеваем, обуваем, рухлядь, рыбу собираем в мен на товары. Но большего хочется. Хотим недра потревожить у Норильских гор.

– Я понял, торг отлажен, и люди ваши довольны. Пойдут ли они за вами, на необжитые места, оставив семьи, промысел, свои станки и чумы? Станут ли вершить непривычную и очень тяжелую работу в темных и сырых штольнях, набивая кровавые мозоли киркой и ломом? – напирал Инютин.

– Должники пойдут безоговорочно, а других, как каменщиков и плотников, возьму высоким жалованьем. Кое-кто из сезонников останется поработать на копях. А вот опытного плавильщика нет.

– И каменщики опытные должны быть, умеющие чертежи машинные читать. А плавильщика завод вряд ли отпустит. Этот товар, как и штейгеры, – поштучный. Попробуйте с Уралом списаться. Заводов там много, может, кого пришлют на первые плавки, – посоветовал Федор Кузьмич.

– Скоро пароход с Бреховских пойдет. Передам письмо Кытманову, пусть поищет плавильщика на Урале, – согласился Сотников.

По возвращении Шмидта с Пелядки Киприян Михайлович с ним, Инютиным и Хвостовым сходили на оленьих упряжках к Норильским горам. Через трое суток они возвратились в Дудинское, проводили Федора Богдановича с Савельевым вверх по Енисею вдогонку за Лопатиным. В дневнике Шмидт записал: «Вблизи реки Быстрой, в ущелье, лежат сотниковские медное и угольное месторождения. В основном ущелье, западнее, залегает мощный пласт угля более чем в две сажени. Восточнее от выхода долины Сотников вскрыл пласт медного сланца больше чем сто шагов в длину и две сажени в высоту».

Восемнадцатого сентября 1866 года они догнали экспедицию в Курейке. А Сотников с Инютиным сели за разработку мер по освоению рудника.

– Я предлагаю бить штольни друг над дружкой на высоте одной сажени одна от другой и наискосок на две сажени, чтобы хоть одной выйти на пласт. Я говорил, если помните, Киприян Михайлович, о возможных промахах при битье штолен. По размеру они будут одинаковы. Ширина каждой книзу – один и шесть десятых аршина, кверху – аршин, высота – два и четыре десятых. Трудно сейчас предсказать длину. Главное – выйти на пласт руды, а дальше, по мере выработки, штольня будет удлиняться. Если сланцы окажутся безрудными, будем делать боковые рассечки, чтобы выйти на рудоносные.

Федор Кузьмич сидел за столом и рисовал на листке расположение будущих штолен, чтобы Киприян Михайлович яснее представлял суть будущей работы.

– Куда будем вывозить породу из штолен? – поинтересовался Сотников.

– Будем грузить на тачки и отсыпать дорогу для оленьих упряжек, – пояснил Инютин. – А может, будем мостить лежневку для тачек и бергальский настил в штольнях.

– Понятно! Теперь укажите, где будет располагаться печь?

Инютин несколько раз крутнул лист бумаги.

– Сейчас мы расставим все на свои места. Самое удобное место для медеплавильни – примерно в ста саженях от будущих штолен – к северу. – И он нарисовал кружок, а посередине буквы «МП». – Чуть ниже печи поставим барак для рабочих, а правее барака – лабаз. Между строениями проложим деревянные тротуары. Да, чуть не упустил! Надо поставить рудный склад, где будем учитывать руду перед закладкой в печь, легкоплавкие добавки и уголь. То есть шихту. А теперь посчитаем, сколько людей понадобится, чтобы подготовить первую плавку.

Он оторвался от бумаг и добавил:

– А вы, Киприян Михайлович, посчитайте количество упряжек под кирпич. Сколько необходимо леса, бадеек, лопат, кирок, ломов, швырка. Расходы на крепеж и провизию прикинем позже.

*

Плотогоны удачно довели плот до Дудинского, подошли к Поганому ручью и баграми подтягивали лес на берег. Енисей пытался скатить лесины в воду, злобно хлестал волнами по плоту. Мужики крепко причалили его за вкопанный «мертвяк». Перво-наперво сняли с плота пожитки, разобрали шалаш, несколько недель служивший пристанищем, сложили вместе лишние багры, перекурили и принялись крючьями вытаскивать бревна, лежащие на плаву. Топорами сбивали железные скобы, поддевали под ушко ломами. Скрежетало железо, скрипели бревна. Они будто стонали, когда из них вытаскивали скобы. Цепляли свободные лесины и дружно, в три-четыре багра, подтаскивали к песчаной косе, выкатывали на берег, поддевая мокрые бревна ломами. Катили, обходя валуны, и укладывали в рядок у подножия угора. Работали до сумерек. Потом разожгли костер, почаевничали, подсушили бродни и легли отдыхать на бревна у костра. Спали по очереди, чтобы не угасло кострище. Четверо спят, один подкладывает сушняк, пошевеливает длинным посохом угли. Гаснет зорька, опускается на реку темнота. С реки тянет прохладный ветерок, накатывает мелкие волны на хвост плота, мягко гладит тело огромных лесин. Ночь пока короткая, но в сентябре вытянется во всю осеннюю длину. А сейчас уже полыхает на востоке рассвет. Отблески дня медленно достигают Дудинского. Последний дневальный, кого застало утро у костра, чистит рыбу вешает котел и варит уху чтобы, проснувшись, плотогоны не теряли даром времени: хлебали ушицу, пили чай, курили, а затем катали бревна.

Утром к ним пришли Сотников и Инютин. Поздоровались, обошли сухие лесины, осмотрели лежащие в воде.

– Кое-что можно выбрать для крепежа, – сказал Инютин. Взял топор и сделал затеей на нескольких стволах. – Скажите, Киприян Михайлович, Стеньке Буторину, пусть он их распилит по моим меркам и увезет с берега к лабазу. Из них выйдут, правда мало, хорошие стойки для штолен. И, как говорили, пусть ищет лиственницу.

Киприян Михайлович подошел к старшине плотогонов Ивану Кирдяшкину:

– Молодцы! Хороший лес приплавили. На следующее лето такой плот нужен. Ты, Ваня, вернувшись в Енисейск, отбери зимой на лесосеках длинные «карандаши», кубов сто, свези лошадьми на берег, сплоти и по первой воде гони сюда. Я хочу вас привлечь для работы на штольнях. Вы мужики крепкие и получите поболее, чем за плоты. Потолкуй с артельщиками. Ежели согласятся, больше никому на лето не подряжайся с плотами. Мне пригоните, и поедем штольни бить.

– Добро! Я потолкую! – ответил Иван.

– На обед приходите ко мне, – пригласил Сотников плотогонов.

– Лучше на ужин придем да заночуем где-нибудь под крышей. Хотим сегодня с плотом управиться. Не хочется время дорогое терять. А завершим дело и придем.

*

С Бреховских островов возвращались пароходы. С баржами, с вереницами лодок на буксирах. Над Енисеем раздавались голоса, смех, песни. Сезонники покидали летовья. У каждого станка останавливались суда, брали на буксир лодки артельщиков, рыбу, снасти, почту. Жители станков, уже навеселе, как и отъезжающие, задолго до прихода грузовых буксиров торчали на берегу, жгли костры, пили «на посошок» брагу, вино или медовуху Нынче рыба шла хорошо, и каждый, кто не ленился, заработал себе на зимнее житье-бытье. Петр Михайлович рассчитывал старшин артелей прямо на палубе у бочек с рыбой. Рядом расположился Сидельников со счетами и играл костяшками, подсчитывая доходы и расходы рыбаков. Подошел Семен Ярков.

– Садись, Семен Дмитриевич, произведем сверку, – сказал Петр Михайлович. – Ты в нонешнюю путину всю рыбу в Енисее выловил. Ни один год тебе так не фартило.

Загорелый, чуть уставший, Семен улыбнулся:

– Фарт – дело хорошее, но без мозолей – и он не подмога, – и показал Петру ладони с сероватой засохшей кожей. – Водянкам не давал созреть. Одни лопались, другие всплывали.

– Сети-то выдержали напор осетра? – спросил Сидельников.

– Выдержали, но четыре надо уже новых. Готовьте к следующей рыбалке. Приеду той же артелью.

– Тимку с Данюшкой не загнал? Молодые все же.

– Поначалу тяжко было. Сам видел, Петр Михайлович, падали на ходу от истомы. Потом втянулись и мужикам не уступали. А когда пошел муксун и омуль, тут никому не было сна. Однажды выбрали из ставника сто пудов муксуна. А если в день делали четыре-пять тоней. Одним словом, поволохались. Засольщик доводил до ума за день до двадцати пяти пудов красной или сорока пяти белой рыбы. – Семен достал из кармана записи:

– По моим подсчетам, я сдал рыбы две тысячи пудов, в том числе тысячу двести осетра.