Не-Русь - В. Бирюк

Логика вражды, тела, функции требует:

— Убей его! Мир станет проще!

Логика души, любопытства, надежды возражает:

— Убить? И никогда не узнать? Потерять… не попробовав?

«Свобода хотеть» вырастает из «возможности знать». Не знаешь — не захочешь. Не сможешь захотеть. Тебе не нужна часть твоей свободы? Части тебя? «Мир проще» — это хорошо? Площе, серее, скучнее… — лучше?

У меня ничего бы не получилось с Романом Благочестником. Или с его братьями. Разве что, сам Ростик… Среди десятков Рюриковичей этого времени, Боголюбский — едва ли не единственный. Один из очень немногих, способных увидеть, услышать новое. Не испугаться, не отбросить:

— Фу. Хрень какая-то помстилась. Свят-свят-свят.

Хоть и с трудом, с постоянным раздражением, со скрипом зубовным, но понять: это — иное. Обладающий столь высоким уровнем самоуверенности, чтобы поверить. Поверить самому себе, своим глазам и ушам: это — не мираж, не больной бред — реальность.

Надо быть очень сильным и смелым человеком, чтобы открыть глаза. Чтобы взглянуть на мир и принять его. Таким, каким он есть, а не — как мне хочется, как меня учили, как я думаю. А не приняв реал, не увидев его — человек не может его изменить, улучшить. Остаётся только воевать с ветряными мельницами и строить воздушные замки. Разной степени ветрености и воздушности.

Понятно, что ни один из моих эпизодов, известных Боголюбскому, не есть доказательство необходимости моего существования. Начиная с моих уникальных метательных ножичков-штычков в Рябиновке. Любое мое слово может быть опровергнуто или извращено, любое моё действие может быть истолковано разными образами. Каждый конкретный случай — случай. А вот совокупность…

У Андрея достаточно ума и опыта, чтобы оторвать свой мысленный взгляд от конкретики моего обрезанного члена… или от отказа от присяги. И понять закономерность.

Нет, не так. «Попаданец», «прогрессор», «эксперт по сложным системам»… здесь даже слов таких нет. Не «понять» — ощутить. «Что-то в этом есть…», «это ж-ж-ж — неспроста». И при этом не испугаться, не спрятаться за «плаху с топорами», «нет человека — нет проблемы», «как с дедов-прадедов бысть есть»… Потому что — Бешеный. Битый, рубленый, колотый… тёртый и нахлебавшийся…

Он — смог.

Смог. Себе. Позволить!

И вновь удивляюсь я попаданским историям. Разве не очевидно, что, для того чтобы попаданец вошёл в мир «вляпа», чтобы стал там чем-то, чтобы изменил и улучшил, чтобы между ним и миром прошла искра энергии понимания и взаимодействия… Ведь с той стороны, со стороны мира — должна быть «ответная часть»! Ведь «вилкой» без «розетки» можно только дырки в тесте делать да в носу ковырять! Ведь ни света, ни тепла, ни… Толку — не будет.

Мне повезло. Да, это — «рояль в кустах». Да, «это то, чего не может быть»: я искал человека — и я его нашёл.

Нет. Не так. Не надо мании величия. Я не искал Боголюбского. Я вообще не имел осознанной цели: вот такого человека я ищу. Я просто убегал. Убегал из-под топора, из-под «асфальта на темечке», из жёсткой клетки боярской усадьбы в Пердуновке… Убегал оттуда, где мне было плохо.

«Если долго сидеть на берегу реки, то мимо проплывёт труп твоего врага» — восточная мудрость. А если наоборот? Если долго бегать?

Вот вода. Она течёт вниз. Почему? — Потому что ей так удобнее? Вот та же вода, только паром. Она взлетает вверх. Потому что пару так удобнее?

Это вода. У которой — ни сознательного, ни бессознательного. Одни физико-химические характеристики. А у меня? Даже при выключенных мозгах, при отсутствии формулируемой цели, инстинкты и интуиция — не выключаются.

«Рыба ищет — где глубже, а человек — где лучше» — русская народная мудрость.

Да, моя встреча с Боголюбским — случайность, «рояль». Меня могло занести в другие страны, в другие края. И — пыталось занести! А я — уворачивался. И продолжал топать по своей дороге. «Дорогу осилит идущий». Даже не зная, куда ведёт эта дорога. Каждый отдельный шаг — случайность. Вместе — путь, закономерность. Просто нужно поднять задницу и сделать шаг. Сделать поступок. Не поэтому ли «поступок» и «поступь» — однокоренные?

«Посеешь поступок — пожнёшь привычку, посеешь привычку — пожнёшь характер, посеешь характер — пожнёшь судьбу».

Моя судьба привела меня к моей «ответке».

Наш «разъём» частенько «искрил»… и нажимать нельзя — сломаешь. Но… контакт был.

— Ты выбрал опасный путь. По лезвию.

— Да, брат. Это моя тропа. Гулять по острозаточенному во тьме.

Мда… Забавно теперь это вспоминать. А тогда… Каждое… не слово — каждый звук, жест, вдох… всё имело цену. Множество мелочей. Вот перевернулась бы наша лодка на Волге, и не было бы Всеволжска. Не уверовал бы Абдулла в мою избранность, не увидел бы Андрей во мне отсвета брата своего… Да что угодно! Ногу на бережку подвернул бы — не смог бы резво с колен у эмира подняться, тот до чего-нибудь додумался… бздынь.

Многое, очень многое было в те два дня и две ночи сделано. Фундамент заложен. Что-то — прежде продумывалось, взвешивалось. Многое шло по наитию, по интуиции, по чувству. Не всегда верно. Или — верно в тот момент, а потом — мешать стало. Можно было, наверное, и побольше из князя с эмиром выжать. Или — все потерять. И голову — тоже.

«Ласковое теля — двух маток сосёт» — русская народная мудрость. Вот я и присосался. И к Залесью, и к Булгарии. По разному, но к обоим.

«Мир — оружие сильного». Я хотел стать сильным, я знал, что я буду сильным. И поэтому — стремился к миру. Понимая — или надеясь? — что закономерность, «сила вещей», течение жизни — если мне не будут под руку гадить — заставит их всех лечь. Под мою волю. А они — не хотели. Они дёргались, суетились, хитрили. Судорожно соображали: как бы выдрать вот этот кусок земли, как бы набрать лишнюю сотню рабов, кусков серебра… «Зверь Лютый» уже пришёл, уже обустраивал своё логово, уже высматривал земли и племена. А они продолжали играться в свои игрушки.

«Видят, но не разумеют». Грустно. Но меня спасло.

Я говорил, что чудеса надо тиражировать? «Чудо освобождения» Джафара было растиражировано сразу поутру: едва Абдулла со свитой сошли на берег, как я погнал в эту лоханку свой полон.

Сам вчера кричал: «Всех на всех!». Ну и вот — личным примером. «Жаба», конечно, давит. И ведь нет никакой гарантии… Но — «На свободу — с чистой совестью!». Хотя бы — с моей чистой.

«Жаба» — общечеловеческий элемент. Один из новиков вылез:

— Ты! Воевода! А мы?! А наша доля?! Как на стену лезть, так давай-давай. А как делить-дуванить — так фиг?!

Я как-то даже… растерялся. Потом вспомнил. Много раз уже говорил, что здешние походы, хоть бы и государственные, хоть бы и освящённые попами, муллами и шаманами, по сути своей — бандитские вылазки. Обычная, основная цель — вооружённый грабёж. Отнятие чужой собственности и свободы.

Эта цель может быть главной. Как в давешнем походе Долгорукого против булгар. Или — второстепенной. Как в нынешнем походе Боголюбского. Но это на уровне предводителей. На уровне рядовых бойцов оттенок «за зипунами», «за рабами» — присутствует всегда.

Высшая форма демократии — вооружённый народ, ополчение. Народ — ворует. Тащит, тибрит, комуниздит и грабит. Потому что, когда поход закончится, каждый вернувшись домой, станет уже не народом, а конкретным хозяином. Своего личного хозяйства. Которое нужно укреплять и процветать. А успешный грабёж, как известно — самый эффективный вид экономической деятельности.

У меня, у моих… моих смоленских — этого нет. Они не ополченцы. По своему статусу ближе к княжьими гридням, «янычарам». Своего — ничего. Ни кола, ни двора. Всё — даденное. Только голова своя. Парень из моих может прибрать… колечко дорогое — зазнобе, платочек узорчатый — матушке, кису вышитую — батюшке. Да и то, большинство — полные сироты.

Мои тверские… тут интерес другой. Они и вправду народ русский. Они по домам придут — им жить-кормиться надобно. Им доля в добытом важна. В хабаре, в полоне…

Мда… Но делёжка, если и будет, то в конце похода. А ныне гавкать мне под руку…

— Резан! Это твоё дерьмо говорящее вывалилось? Прибери.

Прибрали. Я, честно говоря, имел ввиду проведение разъяснительной беседы, нарядов там вне очереди…

Если прапор не может «прикопаться» к «салаге»… а уж тем более — к салажонку, который из себя «деда» строит… то он даром хлеб кушает. А дальше «по-сигурдовски»:

— Это у тебя что? Десять ударов. А это? Ещё десять…

А дальше — «по-ноготковски»:

— Прости господин. Велено было посечь плетями, а я сослепу кнут взял…

Ты мне, Ваньке плешивому, «ваньку»-то не заправляй! Чтоб палач инструмент перепутал! Но… народ впечатлился — по двору кровавые ошмётки мяса летят. А казнить тебя, Ноготок, не за что: дурень сдох — и ладно, чище стало.