Репортаж с петлей на шее. Дневник заключенного перед казнью - Густа Фучик

Всякий раз, когда нас привозили из дворца Печека обратно в тюрьму, каждого заключенного тщательно обыскивали. Надзирательница ощупывала отвороты плаща, подпушку юбки, проверяла карманы, обшаривала все тело, иногда даже заставляла разуться. Тюремщики опасались, как бы мы не пронесли спичку, карандаш, обрывок газеты, сигарету, крошку хлеба. Заключенному разрешалось лишь брать в камеру письмо, если оно было от родных и прошло проверку гестаповской цензуры.

Заключенные очень редко получали возможность переписываться с родными. За четырнадцать месяцев, которые Юлек просидел в Панкрацкой тюрьме, он сумел написать домой лишь четыре письма. Каждое письмо, поступавшее на имя заключенного, попадало в гестапо. Если оно не содержало ничего недозволенного, подозрительного, гестапо ставило штамп: «Проверено», и письмо вручали заключенному.

Я не могла пронести в камеру рисунок без пометки цензуры. Штамп мог поставить и Залуский. Когда нас после обеда привели в «четырехсотку», Юлек попросил его об этом. Залуский вынул из стола штамп и подал Юлеку. Я подбежала с картинкой в руках. На оборотной стороне рисунка Юлек оттиснул штамп, потом взял химический карандаш, лежавший на столе, взглянул на Залуского, который делал вид, что ничего не замечает, поставил дату и неразборчивую подпись. С подписью Юлека картинка стала для меня еще дороже. Я принесла ее в камеру тюрьмы на Карловой площади и хранила до тех пор, пока меня не отправили из Праги. Когда заключенного увозили, ему разрешали отправить домой личные вещи: часы, бумажник и т. д. В посылку с вещами я вложила и картинку. Теперь рисунок висит на стене моей комнаты, возле портрета Юлека работы художника Макса Швабинского.

* * *

В один из летних дней 1942 г. – после отмены осадного положения – в «четырехсотые» внезапно началась суматоха: больше обычного суетились чешские и немецкие гестаповцы. Мы взволновались: «Не поймали ли кого-либо из видных работников компартии». Однако ничего узнать не удавалось. Только после полудня с помощью Вацлавика и Ренека Терингла, весьма продуктивно использовавшего данное ему – единственному из всех коридорных– право на передвижение без сопровождающего патрульного (Ренек мог свободно ходить по коридорам четвертого этажа и даже спускаться в подвал), мы узнали, в чем дело. Гестаповцы отправились арестовывать коммуниста на Малой Стороне[48]. Отрядом руководил Фридрих. Они застигли неизвестного товарища в тот момент, когда он размножал нелегальную «Руде право». Подпольщик оказал сопротивление и, выстрелив из пистолета в живот главного гестаповца – Фридриха, скрылся. Наконец-то удалось поймать на мушку пресловутого Фридриха, который мучил и убивал наших товарищей.

Но на следующий день Вацлавик громко рассказал Залускому, что рана Фридриха не так уж страшна: пуля лишь царапнула его по животу. Но поскольку Фридрих уже попал в больницу, ему сделали операцию аппендицита. Через месяц он вернется. Это известие нас, разумеется, не обрадовало.

Вскоре в «четырехсотку» принесли объемистый чемодан с вещами товарища, которому удалось ускользнуть от ареста. Гестаповец открыл чемодан. Первое, что бросилось в глаза, была брошюра Фучика «Придет ли Красная Армия на помощь?», которую он написал в тревожные летние месяцы 1938 г. В чемодане лежали и другие коммунистические брошюры, журналы, прогрессивная литература периода Первой республики. Гестаповцы вертели в руках брошюру Фучика, при этом многозначительно поглядывая на автора.

Затем явился Нергр и поручил Юлеку составить опись всего, что было в чемодане. Юлек затянул эту работу недели на три, пока все не прочитал. Из материалов, оказавшихся в чемодане, мы узнали, что хозяином его является товарищ Дражил, по профессии официант. Никто из нас Дражила не знал и знакомиться с ним в тюрьме не желал. Мы были счастливы, что ему удалось бежать. Единственное, о чем мы очень жалели, – это о том, что скоро возвратится Фридрих.

Однако раньше Фридриха в «четырехсотке» оказался товарищ Дражил. Нацистам удалось выследить и арестовать его. Когда об этом известили Фридриха, он, не возражая против того, чтобы Дражила допросили без него, пообещал рассчитаться с ним лично. Через несколько дней Фридрих появился здоровый и злой. От одного его вида мороз подирал по спине. Теперь товарищам на допросах стало во много крат горше. Прежде всего Фридрих взял «в работу» Дражила и не оставил на нем живого местечка. Фридрих мстил ему за выстрел, за то, что Дражил сумел тогда ускользнуть от ареста. Мстил за то, что товарищ Дражил никого не выдал, не сообщил, где доставал рукописи и бумагу для коммунистических изданий, кому относил нелегальную литературу. Гестаповцы таскали Дражила на какие-то свидания в ножных кандалах, чтобы он не убежал, а Дражил умышленно двигал ногами так, чтобы кандалы как можно громче и зловеще звенели, предостерегая знакомых.

Товарищи в «четырехсотке» изо всех сил старались облегчить страдания Дражила – давали ему болеутоляющие порошки, подсовывали сигарету, кусок хлеба. Все, что попадало в «четырехсотку», хранилось для товарища Дражила. Мы были поражены его изумительным мужеством. Когда его приводили с допроса, он высоко держал голову и сжимал кулаки, показывая тем самым, что он тверд и непреклонен. Однако с каждым днем лицо его все больше покрывалось бледностью, глаза тускнели и вваливались. И вот однажды этот несгибаемый человек, не вынеся нечеловеческих мук, покончил жизнь самоубийством.

* * *

Летом 1942 г. гестапо по чистой случайности арестовало на улице одного нашего товарища. При обыске у него нашли списки примерно двухсот пражских вожатых и кондукторов трамваев и автобусов. Против каждой фамилии были проставлены суммы уплаченных членских взносов, а также взносов на нелегальную печать и на поддержку репрессированных чешских патриотов.

Гестапо предприняло массовые облавы. Арестами ру-ководил Бем. «Четырехсотка» стала заполняться служащими городского транспорта в серо-черной форме. Было арестовано множество людей. Это напоминало «историю Кубишей» после покушения на Гейдриха, когда гестапо, выяснив имена его участников, по всей Чехии и Моравии хватало каждого, носившего фамилию Кубиш. Тюрьмы заполнились Кубишевыми, среди арестованных оказался даже четырехмесячный младенец. Гестапо задалось целью стереть с лица земли людей, носивших фамилию Кубиш! Большинство Кубишей совершенно не знали друг друга и понятия не имели о виновниках покушения. Они были немало удивлены, узнав, какое их великое множество.

Юлек узнал о списках вожатых и кондукторов непосредственно от арестованного товарища. Глубоко переживая арест каждого антифашиста и считая своим долгом помочь товарищам, Фучик поручил Милошу Недведу, Ренеку Теринглу, Лоренцу и другим научить арестованных трамвайщиков говорить на следствии, что деньги они давали для помощи бедным, безработным, старикам и ни о какой подпольной деятельности ничего не знают.

Ордера на арестованных оформлялись коридорными уже после того, как жертвы гестапо попадали в «четырехсотку». Их даже не успевали подвергнуть предварительному допросу. Мы воспользовались этим отклонением от обычной процедуры.