Пять президентов - Павел Багряк

Впрочем, дойдя до машины, он уже был самим собой и даже успел представить себе почтенного профессора Грега Грейчера, душащего своего ассистента, а затем выпрыгивающего в окно. Малая правдоподобность картины не ухудшила настроения комиссара. «Чем больше тайн и загадок, тем проще их решение». Он уже давно понял справедливость этой мысли, высказанной ещё Альфредом-дав-Купером.

3. АЛИБИ

Профессор Грег Грейчер встретил комиссара, стоя посреди обширного кабинета, почти сплошь устланного мягкими коврами и со всех сторон заставленного книжными полками.

— Комиссар полиции Гард, — представился вошедший.

— Чем могу служить? — сухо произнёс профессор.

Гард рассыпался в извинениях.

В кабинете была зажжена большая люстра под потолком, два настенных бра и ещё настольная лампа. «К чему такая иллюминация? — успел подумать Гард. — Возможно, профессор специально хочет подчеркнуть, что абсолютно чист: так сказать, смотрите, мне скрывать нечего. Или он просто боится сумрака? И в том и в другом случае это подозрительно. В усиленном освещении „сцены“ есть нечто театральное, а театральное в жизни всегда нарочито. Что же касается страха перед темнотой, то для человека, только что совершившего преступление, такой страх вполне закономерен. Впрочем, — тут же остановил себя Гард, — я почему-то для себя решил, что Грейчер — преступник, а это ещё слишком преждевременный вывод. В конце концов, есть тысяча причин, по которым можно включать все лампы в собственном кабинете».

— Только, пожалуйста, говорите тише, — всё с тем же недовольным, почти брезгливым выражением лица произнёс Грейчер. — Жена и дочь уже спят. Правда, они в дальних комнатах, но я не хотел бы их случайно потревожить. Так в чём дело, комиссар?

Грейчер не предлагал Гарду сесть и продолжал стоять сам, как бы подчёркивая этим, что рассчитывает на кратковременность визита. И поскольку Гард не торопился задавать вопросы, профессор откровенно нервничал, что показалось Гарду естественным. Грейчер явно успокоился лишь тогда, когда комиссар, попросив разрешения закурить сигарету, спросил его о Лео Лансэре. Сотрудник лаборатории Лео Лансэре? Что ж, талантливый молодой человек, хороший учёный, подаёт большие надежды. О нём профессор не мог сказать ничего плохого. Аккуратен, исполнителен, отлично выполняет любое задание. Это всё, что интересует комиссара полиции?

— У Лансэре самостоятельная научная тема или он только ваш ассистент, профессор?

Грейчер снисходительно улыбнулся, и Гард с некоторым неудовольствием отметил, что улыбка профессора вполне нормальна.

— Должно быть, комиссару полиции неизвестно, — сказал Грейчер, — что в институте собственные темы имеют только руководители лабораторий. Когда Лансэре дорастёт до самостоятельной работы, он, вероятно, тоже получит свою лабораторию. Однако…

— Благодарю вас, я действительно этого не знал, — с невинным видом признался Гард. — Но я имею в виду ту работу, которой сотрудники посвящают своё свободное время. Признайтесь, профессор, ведь вы по ночам тоже занимаетесь чем-то для души? Вот и сегодня, например? У вас освещение как при киносъёмке.

— Одни любят темноту, другие свет. А ночные дела моих сотрудников меня не интересуют.

«Так, — отметил про себя Гард. — Ложь номер один».

— А в связи с чем, позвольте спросить, вас интересует Лео Лансэре? — несколько запоздало поинтересовался профессор.

И комиссар не преминул отметить, что это опоздание могло быть вызвано как естественной тактичностью интеллигентного человека, так и боязнью проявить слишком большой интерес к опасной теме.

— Я хотел бы знать, господин профессор, — сказал Гард всё тем же почтительно-просительным тоном, которого он придерживался с самого начала, — где вы были сегодня вечером между девятью и десятью часами? Разумеется, — добавил он, — я приношу свои искренние извинения за столь бесцеремонный вопрос, но такова моя служба.

— Я не даю отчёта даже собственной жене, — резко сказал Грейчер, но тут же взял себя в руки. Разумеется, он ответит на вопрос, если комиссар настаивает. — Дело в том, — профессор вновь улыбнулся, на этот раз смущённо, — что в интересующие вас часы я находился в клубе «Амёба», где — ради Бога, не удивляйтесь — играл в вист. Вист — моя страсть.

И короткая вспышка профессора, и то, как он сдержал себя и как ответил, — всё это выглядело естественно. Из абстрактного «подозреваемого» профессор всё более превращался в живого, нормального человека.

— Ну что ж, — мягко сказал Гард, — я не могу вам не поверить, но вынужден, к сожалению, задать ещё вопрос: когда вы вернулись домой?

Про себя же Гард подумал, что если профессор всё же противник, то противник, бесспорно, умный и отлично владеющий собой.

— Я вернулся домой… — профессор задумался, припоминая, — около десяти часов. Из клуба же уехал в половине десятого, если это вас интересует.

— Кто может подтвердить ваши слова?

— Они нуждаются в подтверждении, комиссар? — искренне удивился профессор. — До сегодняшнего вечера все верили, что если я говорю, то говорю правду.

— И я не смею не верить. Отнеситесь к моим сомнениям как к чистой формальности.

Грейчер вновь задумался.

— Слава Богу, — сказал он, — что в вист одному играть невозможно. Иначе вы поставили бы меня в затруднительное положение. Со мной за столом сидели… — И он назвал несколько фамилий, небезызвестных комиссару Гарду.

— Надеюсь, вы найдёте достаточно тактичный способ расспросить этих людей, дабы не бросать на меня тень подозрений, не знаю уж, право, в связи с чем?

— Можете не беспокоиться, профессор, — сказал Гард. — А когда вы пришли в клуб?

— Приблизительно около девяти… — Профессор снова задумался, и это раздумье тоже было естественным.

Итак, ясно: у профессора Грега Грейчера абсолютно надёжное алиби, поскольку убийство Лансэре произошло между девятью и десятью вечера. И ведёт он себя без тени волнения. Гард невольно взглянул на руки собеседника. Руки часто выдают то, что удаётся скрыть поведением, голосом и выражением лица. Но руки профессора с длинными, тонкими пальцами скрипача спокойно отдыхали на спинке кресла. Трудно было представить себе, что эти музыкальные пальцы несколько часов назад сжимали смертельной хваткой горло человека.

— Вы не играете на скрипке, профессор? — спросил вдруг Гард.

— Простите, комиссар, — холодно ответил Грейчер, — но мне надоела наша беседа. В чём, наконец, дело?

«Пора сказать», — решил Гард. Он сделал шаг по направлению к Грейчеру и, глядя ему прямо в глаза, произнёс:

— Дело в том, что четыре с половиной часа назад у себя на даче был убит Лео Лансэре.

Да, Грейчер побледнел. Но это ещё ни о чём не говорило. Как иначе мог вести себя профессор, выслушав сообщение о трагической гибели своего ассистента?

— Как это произошло? — глухо спросил Грейчер.

— Его задушили.

— Кто?

— Я скажу вам об этом чуть позже.

— Но вы-то знаете кто?

Гарду показалось, что где-то в глубине глаз профессора мелькнуло нечто похожее на беспокойство. Быть может, только показалось?

— Простите, профессор, но моё служебное положение позволяет задавать вопросы, а не отвечать на них, — сказал Гард. — Возможно, мне ещё придётся прибегнуть к вашей помощи.

— Буду рад, — сухо ответил Грейчер и вновь улыбнулся, и холодные мурашки пробежали по спине комиссара Гарда: саркастическая кривая улыбка на мгновение сделала лицо профессора неузнаваемым.

Не всегда человек способен определить, какими путями приходит к нему та или иная мысль. Далеко не во всех случаях счастливая мысль всходит на дрожжах логики, иногда она возникает сама собой, внезапно, подобно вспышке молнии, а иногда её формируют сложные и отдалённые ассоциации. Гард уже собрался было переступить порог кабинета, как вдруг что-то заставило его обернуться. Профессор Грейчер стоял на том же месте, полный спокойствия. Лицо его ничего не выражало. Оно было непроницаемо холодным. И тем не менее Гарда словно обожгло.

«Грег Грейчер, вы — убийца!» — чуть не сказал он, совершенно уверенный в непостижимой справедливости этих слов.

Снова чёрный «ягуар» стремительно промчался по пустынным ночным улицам города, тревожно подмигивая оранжевым сигналом, установленным на крыше.

В кабинете комиссара уже был Таратура. Гард, не снимая плаща, уселся в кресло, затем вопросительно взглянул на инспектора. Таратура утвердительно кивнул.

— Разумеется, ты ему ничего не сказал? — на всякий случай спросил Гард.

— Конечно, сэр.

— Ну что ж, приступим к загадке «номер два»? Или, если считать в порядке поступления, «номер один»?

Через минуту в кабинет входил невысокий человек лет сорока пяти, одетый с подчёркнутой небрежностью преуспевающего бизнесмена. Это был Эрнест Фойт. Не дожидаясь приглашения, он опустился в кресло напротив комиссара, любезно кивнул ему. Эрнест Фойт вёл себя так, словно явился на свидание с близким другом. Они и в самом деле были довольно хорошо знакомы — полицейский комиссар Гард и глава одной из самых влиятельных гангстерских корпораций Эрнест Фойт.