Кропоткин - Вячеслав Маркин

В феврале 1897 года В. Г. Чертков с женой уезжал из России. Провожать его приехал в Петербург Толстой. Быть может, среди прочих поручений Лев Николаевич попросил Черткова зайти в Лондоне к князю Кропоткину. Тогда он был особенно озабочен проблемой переселения притесняемых в России духоборов.

Кропоткин и Чертков жили в Лондоне довольно далеко друг от друга, но часто встречались, а кроме того, обменивались письмами, записками, телеграммами. В этой обширной переписке то и дело упоминается имя Толстого. В письме от 10 июня 1897 года Кропоткин благодарит Черткова за присланные ему брошюры Толстого: «Многое бы хотелось сказать по поводу их — но лучше оставить до следующего разговора. Одно скажу — читал их с большим удовольствием…» В этом письме, открывшем переписку, Кропоткин сразу же высказывает свое несогласие с основными идеями учения Толстого, особенно с его проповедью непротивления злу насилием.

Тесное общение Кропоткина и Черткова продолжалось до возвращения Черткова в Россию в 1906 году. В своих письмах Кропоткин рассказывал о событиях, представляющих интерес для Толстого, а тот, в свою очередь, сообщал свое мнение о статьях и книгах Кропоткина. Особенно восторженной была реакция Кропоткина на роман «Воскресение», печатавшийся в журнале «Нива». В письме Черткову от 29 августа 1899 года он пишет: «Большое спасибо за „Воскресение“. Я и на „Ниву“ подписался из-за него. Великое произведение. И как нужно было именно это! А о художественности и говорить нечего». По возвращении из Соединенных Штатов Кропоткин передает Черткову: «Будете писать Льву Николаевичу, скажите, что в Бостоне, Чикаго — большое, т. е. главное, движение против тюрем. Все сомнения, накапливавшиеся годами, прорвало после „Воскресения“. Милый он, Лев Николаевич. Сколько людей свет увидели после „Воскресения“».

Еще раз возникает в переписке разговор о «Воскресении» в январе 1903 года, когда в Лондоне готовилась инсценировка романа. Режиссер В. Фри пригласил Кропоткина в качестве консультанта по вопросам «русского быта». После премьеры, 18 февраля, Петр Алексеевич сообщал: «Представление вчера „Воскресения“ было настоящим триумфом. Впечатление драма производит глубокое…»

В нескольких письмах отразилось беспокойство Кропоткина в связи с болезнью Толстого в 1902 году. А когда поступили сведения о его выздоровлении, он выразил искреннюю радость: «Спасибо большое за хорошую весть о дорогом Льве Николаевиче».

Время от времени книги Кропоткина попадали в руки Толстого, и он с одобрением отзывался о них. Особенно ему понравилась брошюра «Узаконенная месть, именуемая правосудием». Толстой тоже не верил в справедливость суда, назначаемого государством, в законы, которые служат лишь сохранению существующего положения, выгодного тем, кто к нему приспособился. Всякий свод законов Кропоткин считал лишь кристаллизацией прошлого, препятствующей развитию будущего. В нем живая, стремительная вода жизни застывает, омертвляется. Лишь жар солнца может освободить живую воду из оков оледенения. Это солнце — революция… Толстой соглашался, но только он имел в виду революцию духовную, нравственную, в каждом человеке. Он не верил, что после устранения власти государства сразу же «установится мирное сосуществование» всех со всеми и что без принуждения можно заставить «эгоистов работать, а не пользоваться трудами других». Это место в рассуждениях Кропоткина он называл «поразительно слабым».

28 августа 1908 года, в день восьмидесятилетия Толстого, в Ясной Поляне была получена, среди множества поздравлений со всего мира, и телеграмма, в которой русский текст передавался латинскими буквами: «В Тулу из Лондона. Сердечно обнимаю дорогого Льва Николаевича. Петр Кропоткин».

Еще в январе 1905 года Кропоткин закончил рукопись статьи о Толстом для английского издания под названием «Лев Толстой — художник и мыслитель». Ему не удалось ее нигде опубликовать, но, когда великий писатель умер, в сокращенном и переработанном виде ее напечатала газета «Утро России» в качестве некролога. В заключительной ее части Петр Алексеевич писал: «Могуществом своего художественного гения он расшевелил лучшие струны человеческой совести…»

В 1920 году, за несколько месяцев до смерти, Кропоткин был приглашен на вечер памяти Льва Толстого в Большой зал Московской консерватории. Он не смог приехать, но на вечере зачитали его письмо, в котором он вспоминает о Толстом, как о человеке, «кто учил людей любви и братству, кто будил в людях совесть и звал их могучим голосом к построению нового общества на братских и безначальных основах»[78].

Предчувствие большой войны

Война большая, общеевропейская… разгорится через несколько дней. Германия… решила бесповоротно ее начать.

В 1898 году в процессе дележа колоний английские и французские войска столкнулись у маленького городка Фа-шода в Судане. Дело едва не дошло до войны, что вызвало в Англии волну антивоенных митингов, в которых участвовали главным образом рабочие-социалисты. Петр Алексеевич принял в них активное участие. Он также выступал в защиту республиканцев и социалистов Барселоны, подвергнувшихся жестоким гонениям. В 1899 году тяжело переживал начало Англо-бурской войны, о которой писал в своих статьях.

Подходил к концу XIX век. Прогнозы на следующее столетие были противоречивыми. Говорили о неминуемом дальнейшем прогрессе в науке и технике, неотвратимости социальных революций и о неизбежном торжестве гуманизма. Кропоткина же более всего беспокоила неизбежность новых войн. Именно на рубеже веков голос Петра Кропоткина, «самого известного русского эмигранта», как называли его в английских газетах, зазвучал особенно сильно.

На последних страницах «Записок революционера», вышедших в свет в 1902 году, впервые прозвучало предупреждение Кропоткина: «Вся Европа переживает теперь очень скверный момент — развитие военщины. Военщина, то есть вера в венную силу — неизбежное последствие победы, одержанной над Францией в 1871 году военною германскою империею с ее системой всеобщей воинской повинности…» Следующая война началась на Дальнем Востоке, и это тоже было предсказано Кропоткиным. В феврале 1904 года в письме редактору французской газеты «Le Soir» он высказывается о неизбежности столкновения России и Японии из-за влияния на Северо-Восточный Китай и Корею. Вскоре произошло нападение японцев на русский флот в Порт-Артуре и вспыхнула Русско-японская война, закончившаяся поражением России и революционными событиями 1905–1907 годов, впервые поставившими под реальную угрозу самодержавие в России. Кропоткин собирался приехать на родину, но задержался из-за текущих дел, а тем временем в стране наступила реакция, и возврат стал невозможен. Хотя тогда впервые в России появились ранее бывшие под запретом книги и статьи «князя-бунтовщика».

В 1906 году в Париже, где Петр Алексеевич не был 20 лет, состоялось его выступление перед рабочими. По воспоминаниям очевидца Наталии Критской, в день, когда должен был состояться митинг, перед зданием, где он был назначен, почти с утра царило необычное оживление. Толпились полицейские, а по тротуарам тянулись вереницы рабочих: французов, итальянцев, испанцев, русских… Вскоре зал был переполнен. Становилось тесно, душно и тускло от табачного дыма. Ожидая начала, сидевшие в зале показывали друг другу известных деятелей рабочего движения: высокого, худого Джеймса Гильома, редактора анархо-синдикалистской газеты «Голос труда» Эмиля Пуже, публициста, редактора газеты «Новые времена» Жана Грава… Но вот зал взорвался аплодисментами: увидели Кропоткина. Он добрался до эстрады, зал успокоился. Председатель после горячего приветствия предоставил ему слово. И все услышали его ласковый, тихий и в то же время ясный голос: «Я счастлив, что я снова с вами… Прошло почти полвека, когда я с несколькими моими товарищами выступил в нашей стране на борьбу за лучший строй… Настанет день, когда солидарность и взаимопомощь, эти великие двигатели прогресса, заменят принудительное начало, царящее в современном обществе, и только тогда люди и народы всего земного шара смогут объединиться в одну великую семью равных и свободных».

Когда Кропоткин закончил речь, не один раз прерывавшуюся аплодисментами, он, раскланиваясь, смущенный и взволнованный, с трудом пробирался сквозь толпу к выходу, пожимая протянутые руки.

С двумя докладами выступил он на съезде русских анархистов в Лондоне в октябре 1906 года. Политические цели революции только тогда будут достигнуты, говорил он, когда произойдут серьезные экономические изменения, а именно, когда средства производства перейдут непосредственно в руки тех, кто работает на заводах и в полях (но не государству!). Он также предупреждал, что экспроприация не должна затронуть тех, кто не эксплуатирует чужого труда, в особенности крестьян, отбирать у которых землю считал недопустимым. И настоял на том, чтобы съезд принял резолюцию против экспроприации.