Записки чекиста - Дмитрий Смирнов

На что же рассчитывали эти забывшие честь и совесть подонки?

Рыбаков так и спросил:

— На что вы надеялись?

И Кириллов вынес приговор самому себе:

— Я не отрицаю факта измены Родине, потому что не воспользовался подходящими случаями для перехода на сторону советских войск, не ушёл в партизаны, а когда оказался на нашей территории, не явился к вам. Но я и не сделал ничего из порученного мне немцами. Думал так: доживу до конца войны, а там обо мне никто не вспомнит. И останется пятно измены только на моей собственной совести.

Ничего не сделал…

А участие в шпионаже в прифронтовой полосе? А подписка с согласием служить гитлеровской разведке? Кто скажет, как бы повёл себя этот «ничего не сделавший» вражеский агент, если бы в Омске его разыскал и прижал к стене новый шпион или диверсант, присланный фашистами из-за линии фронта?

Так и этой, которой уже по счёту шпионской группе, пришёл конец. А за весь период Великой Отечественной войны их было немало. Территориальные органы государственной безопасности выявили и обезвредили одних только вражеских парашютистов 1854 человека. Из них 631 агента арестовали вместе со всем шпионским снаряжением, вплоть до походных портативных радиостанций[5] .

Конечно, не все шпионы и диверсанты оставались верны своим хозяевам, как говорится, до конца. И во время войны, и в послевоенные годы десятки попавших в шпионские сети людей терпеливо дожидались той минуты, когда они будут переброшены на советскую территорию. А оказавшись на ней, не раздумывая и не колеблясь, приходили в органы государственной безопасности и подробно рассказывали о том, как и что вынудило их стать на путь предательства и измены. Нет нужды подробно описывать такие случаи, о них достаточно часто сообщали наши газеты.

Нельзя не подчеркнуть ещё раз высокий гуманизм законов нашей страны: люди, теми или иными путями попавшие в лапы иностранных разведок и позднее добровольно явившиеся с повинной, неизменно находят прощение у советского народа.

Трудными были годы Великой Отечественной войны. И все же не могу не рассказать об одном забавном случае, который произошёл у нас в ту пору.

Как-то ранней весной 1944 года начальник областного управления приказал послать машину километров за сто от Омска в небольшой посёлок, где накануне задержали агента гитлеровской разведки. Мне, тогда начальнику следственного отдела, было поручено принять задержанного и допросить его.

Такое случалось и раньше, и я мысленно приготовился увидеть противника, с которым придётся основательно повозиться. Поэтому, прежде чем встретиться с арестованным, я решил ознакомиться с документами, составленными на месте задержания. Просмотрел протокол допроса, проведённого начальником районного отделения МГБ.

Из документов было видно, что задержанный родился и до недавнего времени проживал на оккупированной территории. Он попал в лагерь, под угрозой голодной смерти согласился служить немцам и в конце концов очутился на шпионских курсах. После курсов его направили в советский тыл для шпионажа и совершения диверсий. В протоколе перечислялись задания, полученные вражеским лазутчиком: взрывать и разбирать железнодорожные пути, организовывать крушения поездов, отравлять колодцы и водоёмы.

Правда, все это было пока на бумаге. Никаких документов и вещественных доказательств, подтверждающих показания задержанного, при протоколе допроса не оказалось. Ничего существенного, конкретного не было и в показаниях свидетелей.

Пришла пора начинать, и я попросил ввести задержанного в кабинет. На пороге появился веснушчатый, вихрастый подросток с озорными, хитро поблёскивающими глазами.

На мгновение даже больно стало: опять…

Всего лишь год назад гитлеровцы забросили на парашютах в наш глубокий тыл большую группу детей, снабжённых, главным образом, минами. Тогда ребята сами явились к представителям Советской власти, принесли мины и рассказали, как немцы учили подсовывать их в железнодорожные склады топлива и в эшелоны с боеприпасами. В то время вражеский расчёт провалился с треском. А теперь, значит, решили попробовать ещё раз?

Усадив мальчишку возле стола, я как мог спокойнее предложил ему подробно рассказать о себе. Парень бойко и самоуверенно, как заученное, начал повторять все, что было написано в протоколе первого допроса. Но бойкость, самоуверенность и заставили насторожиться.

— Погоди, погоди, — остановил я парнишку. — А где же остальные ребята, вместе с которыми ты был переброшен? Почему задержали тебя одного?

— Откуда мне знать? Разбрелись кто куда.

— Ну, а сам ты где родился? Мать, отец твои где?

И опять, как заученное, — название населённого пункта на пока ещё оккупированной территории. И без тени печали, почти весёлое добавление:

— Папка с мамкой во время бомбёжки погибли, а кроме них у меня никаких родственников не осталось. Вот и пошёл бродить по дорогам, куски хлеба выпрашивать, да так и в тюрьму попал. А оттуда в лагерь, потом в школу…

— Документами тебя немцы снабдили на дорогу? Чем ты можешь доказать, что родился именно в этом городе, а не в другом?

— Документы? Зачем они? Таких, как я, в армию ещё не берут. Приказали взрывать, я и согласился.

— Что взрывать? И чем? При тебе же во время ареста никакой взрывчатки не нашли.

— А я выбросил все. Как только приземлились, взял и бросил: не хотел заниматься таким поганым делом.

— Хорошо. Допустим, взрывчатку ты выбросил. После этого добрался до станции и сел в поезд. Так?

— Ага…

— И без документов, без денег, без билета проехал чуть ли не через всю страну?

— Так ведь нынче таких «зайцев» полным-полно! Сами знаете, милиции не до них.

— А питался чем? И почему сошёл с поезда на той станции, где тебя задержали?

Здесь у допрашиваемого произошла заминка: покраснел, потупился, не зная, что ответить. Но тут же нашёлся:

— У меня были деньги. Малость немцы с собой дали. И продукты были. Как все кончилось, я и сошёл с поезда.

С каждым вопросом и ответом у меня крепло подозрение: врёт чертёнок, фантазирует, морочит голову. Начитался «шпионских» книжек, наслушался рассказов о разведчиках и плетёт несуразицу. Очень может быть, что ни отца, ни матери у него действительно нет. Воспитывался у родственников и, крепко набедокурив, решил задать стрекача. Надо было выбить «романтическую» почву из-под ног у «шпиона», и, будто невзначай, я спросил:

— Как же это ты с тёткой не поладил? Сбежал, не сказавшись. А она ищет, с ног сбилась, всю милицию на поиски подняла. Разве так можно?

Паренёк даже привскочил на стуле:

— Как же, будет она искать! Поругались мы, я и решил не возвращаться. Если б вы только знали… — и вдруг поняв, что проговорился, парнишка зажал ладонью рот.