Песнь Сюзанны - Стивен Кинг

– В ямах на дне, заполненных илом.

– В ямах на дне, заполненных илом, именно так. А наверху ты будешь думать, что прилег поспать. И отлично выспался. Ты поедешь за своим сыном, а потом уже с ним, куда нужно. Ты будешь отлично себя чувствовать. Будешь жить полноценной жизнью. Напишешь много историй, но каждая из них будет в большей или меньшей степени связана с этой. Ты понимаешь?

– Да, – ответил Кинг голосом уставшего и чем-то раздраженного Роланда, и Эдди вновь почувствовал бегущие по спине мурашки. – Потому что видимое не может оставаться невидимым. А то, что известно, не может быть неизвестным. – Он помолчал. – За исключением, возможно, смерти.

– Да, возможно. Всякий раз, услышав песнь Черепахи, раз уж все это так звучит для тебя, будешь вновь браться за нашу историю. Единственную реальную историю, которую ты должен рассказать. А мы постараемся тебя защитить.

– Я боюсь.

– Знаю, но мы постараемся…

– Я не об этом. Я боюсь, что не успею закончить ее. – Теперь он не говорил – шептал. – Боюсь, что Башня упадет, а вина за это ляжет на меня.

– Это решать ка, не тебе, – ответил Роланд. – Или мне. Думаю, мы получили ответы на все вопросы. А теперь… – Он кивнул Эдди, встал.

– Подождите, – вырвалось у Кинга. – Мне разрешено отправить почту, но только один раз.

«Говорит, как военнопленный», – подумал Эдди, а вслух спросил:

– И кто же разрешает вам отправить почту, Стив?

Кинг нахмурился.

– Ган? – задал вопрос самому себе. – Это Ган? – Потом, словно солнце, пробивающееся сквозь утренний туман, лоб его разгладился, на губах появилась улыбка. – Думаю, я сам! Я могу послать себе письмо, может, даже маленькую посылку… но только раз. – Улыбка стала шире. – Все это… похоже на сказку, правда?

– Да, действительно, – согласился Эдди, думая о стеклянном дворце, перегородившем автостраду в Канзасе.

– И что ты сделаешь? – спросил Роланд. – Кому отправишь письмо или посылку?

– Джейку, – без запинки ответил Кинг.

– И что ты ему скажешь?

Голос Кинга стал голосом Эдди. Не имитацией – подлинным голосом Эдди. И голос этот заставил Эдди похолодеть.

– Дад-а-чам, дад-а-чом, – нараспев произнес Кинг. – Не волнуйся, ты с ключом!

Они ждали продолжения, но, похоже, напрасно. Эдди посмотрел на Роланда, и на этот раз пришла его очередь покрутить пальцами: мол, пора идти. Роланд кивнул, и они направились к двери.

– От всего этого просто мороз по коже, – заметил Эдди.

Роланд не ответил.

Эдди остановил его, прикоснувшись к руке.

– Вот что еще, Роланд. Пока он загипнотизирован, может, внушить ему, чтобы бросил пить и курить. Особенно курить. Похоже, сигарету он изо рта не выпускает. Ты же сам видишь, повсюду эти гребаные пепельницы.

На губах Роланда заиграла улыбка.

– Эдди, если начинать курить после того, как легкие полностью сформировались, табак удлиняет жизнь, не укорачивает. По этой причине в Гилеаде курили все, за исключением разве что самых бедных, но и они старались как-то разжиться куревом. Во-первых, табак не подпускает к легким вызывающие болезни испарения. Во-вторых, отгоняет многих опасных насекомых. Все это знают.

– Главный хирург Соединенных Штатов порадовался бы, узнав, что в Гилеаде все это знают, – сухо ответил Эдди. – А как насчет выпивки? Что, если однажды вечером в изрядном подпитии он перевернется на своем джипе или на автостраде выедет на встречную полосу и столкнется с кем-нибудь?

Роланд обдумал его слова, потом покачал головой.

– Я и так оказал сильное воздействие на его разум, влез в дела ка. Сделал все, что мог, на большее просто не решаюсь. Нам, конечно, придется приглядывать за ним все эти годы, пока он… что ты качаешь головой? Пока история будет «выходить» из него.

– Может, и так, но мы не сможем приглядывать за ним двадцать два следующих года, если только не решим бросить Сюзанну… а я на это никогда не пойду. Как только мы прыгнем вперед, в 1999 год, возврата в прошлое не будет. Во всяком случае, в этом мире.

Какое-то мгновение Роланд молчал, глядя на человека, стоявшего, прислонившись к столику, и спавшего на ногах, но с открытыми глазами и с упавшими на лоб волосами. Еще семь или восемь минут, и Кинг проснется, начисто забыв о появлении в его доме Роланда и Эдди… при условии, что к тому времени они уедут. Эдди не верил, что стрелок оставит Сюзи в минуту смертельной опасности… но ведь он позволил Джейку упасть, не так ли? Позволил Джейку упасть в пропасть, однажды такое случилось.

– Тогда ему придется продержаться в одиночку, – прервал затянувшуюся паузу Роланд, и Эдди облегченно вздохнул. – Сэй Кинг.

– Да, Роланд.

– Помни, услышав песнь Черепахи, ты должен отложить в сторону все остальное и рассказывать эту историю.

– Я так и сделаю. По крайней мере постараюсь.

– Хорошо.

И вдруг писатель сказал:

– Шар нужно убрать с доски и разбить.

Роланд нахмурился:

– Какой шар? Черный Тринадцатый?

– Если он проснется, то станет самой опасной угрозой для вселенной. И сейчас он просыпается. В каком-то другом месте. В каком-то другом где и когда.

– Спасибо тебе за пророчество, сэй Кинг.

– Дад-а-шим, дад-а-ашня. Неси шар к двойной Башне.

На это Роланд лишь покачал головой, не зная, что и сказать.

А Эдди приложил кулак ко лбу и чуть поклонился.

– Хайл, разящий пером.

Кинг улыбнулся одними губами, словно услышал что-то нелепое, но промолчал.

– Долгих дней и приятных ночей, – попрощался с ним Роланд. – Больше тебе нет нужды вспоминать тех куриц.

От надежды, разлившейся по бородатому лицу Кинга, у Эдди защемило сердце.

– Ты действительно так говоришь?

– Действительно говорю. Возможно, мы еще встретимся на тропе до того, как все сойдемся на пустоши. – Стрелок развернулся на каблуке и покинул дом писателя.

Эдди еще раз взглянул на высокого, чуть сутулящегося мужчину, который стоял прижавшись к столику, и подумал: «В следующий раз, когда я увижу тебя, Стив, если увижу, борода твоя совсем поседеет, лицо прорежут морщины… а я все еще буду молодым. Какое у тебя кровяное давление, сэй? Достаточно низкое, чтобы ты продержался еще двадцать два года? Надеюсь на это. А как твое сердечко? Нет ли среди твоих родственников больных раком, а если есть, насколько это близкие родственники?»

Но времени задавать эти вопросы не было. Как и любые другие. Очень скоро писателю предстояло проснуться и начать прежнюю жизнь. Эдди последовал за своим старшим в катящийся к вечеру день и закрыл за собой дверь. Он начал склоняться к мысли, что ка, послав его сюда, а не в Нью-Йорк, похоже, знала, что делала.

12

Эдди остановился у водительской дверцы «форда» Каллема и поверх крыши посмотрел на стрелка.

– Ты видел эту хреновину вокруг него? Этот черный ореол?

– Тодану, да. Спасибо твоему отцу, она еще очень слабая.

– Что такое тодана? Звучит почти что как тодэш.

Роланд кивнул:

– Вариация этого слова. Тодана – мешок смерти. Он помечен.

– Господи Иисусе, – выдохнул Эдди.

– Она слабая, поверь мне.

– Но все-таки есть.

Роланд открыл дверцу.

– С этим мы ничего поделать не можем. Ка помечает для себя время каждого мужчины и каждой женщины. Поехали, Эдди.

Но теперь, когда они действительно могли ехать, Эдди не хотелось трогать автомобиль с места. Он чувствовал, что они о чем-то не договорили с сэем Кингом. И его страшил этот черный ореол.

– Как насчет Тэртлбек-лейн и приходящих? Я хотел спросить его…

– Мы сами найдем дорогу.

– Ты уверен? Я думаю, мы должны поехать туда.

– Я тоже так думаю. Садись за руль. У нас еще полно дел.

13

Задний бампер старенького «форда» едва успел покинуть подъездную дорожку, как Стивен Кинг открыл глаза. Первым делом посмотрел на часы. Почти четыре. Ему следовало уже десять минут как уехать, чтобы забрать Джо вовремя, но он так сладко спал. И чувствовал себя прекрасно. Посвежевшим. Словно сбросившим с себя груз забот. Он подумал: «Если дневной сон приносит столько пользы, его нужно узаконить».

Может, и так, но Бетти Джонс будет волноваться, если не увидит его «чероки», заезжающий к ней во двор в половине пятого. Кинг потянулся к телефону, чтобы позвонить ей, но тут его взгляд упал на блокнот, лежавший на тумбочке под телефонным аппаратом. На каждой странице сверху тянулась надпись: ЗВОНИМ ВСЕМ БОЛТУНАМ. Подарок от одной из сестер жены.

С лица Кинга вновь исчезли все эмоции. Он пододвинул к себе блокнот, взял ручку, наклонился над тумбочкой и написал:

Дад-а-чам, дад-а-чом, не волнуйся, ты с ключом.

Постоял, глядя на написанное, потом продолжил: Дад-а-чач, дад-а-чуч, погляди, Джейк! Красный ключ!

Опять пауза, и вновь ручка двинулась по странице: Дад-а-чум, дад-а-чуч, дайте мальчику пластиковый ключ!

Посмотрел на написанное с чувством признательности. Почти что любви. Святой Боже, как же ему хорошо! Строки эти вроде ничего для него не значили, и все же они наполнили его столь глубокой удовлетворенностью, что она почти тянула на экстаз.