Ариасвати - Николай Соколов

— Что за чертовщина? — проговорил он сквозь зубы, пожимая плечами и продолжая пристально всматриваться в глубину чаши. Так прошло около минуты. Наконец старуха подошла к нему и дунула в чашу. Изображение исчезло.

— Как, уже конец? — спросил с сожалением Авдей Макарович и, пошарив в кармане, положил в руку старухи несколько серебряных монет.

— Вот чудеса! — сказал он, — подходя к своим спутникам и вытирая платком вспотевшее лицо. — Ни за чтобы не поверил, если бы кто другой рассказывал… Попытайте, — продолжал он, обращаясь к Грачеву, — попытайте, батенька, право стоит…

— Да что вы такое видели?

— Вообразите: приятеля вашего видел, Кноблауха… Да, впрочем, всех видел — и Глиствайба, и Нюцлихштуля, и Пптербаума. Вот уже расскажу, посмеемся досыта. Ступайте, ступайте, батенька, попробуйте и вы.

Теперь и Андрей Иванович уже не стал отговариваться. То, что он видел, так сильно его заинтересовало, что теперь он уже боялся, как бы старуха не отказалась погадать. Напротив, она была очень довольна, что ее лавочка так бойко торгует сегодня. Она тотчас же принялась за свои круги и заклинания, показавшиеся Андрею Ивановичу бесконечными: так нетерпеливо хотелось ему узнать, что скрывается для него на дне этой таинственной чаши. Особенно долгим показалось ему время, когда он принужден был стоять на коленях у столика, склонив голову под покрывалом, свесившимся с чаши. Еще прежде, во время заклинаний старухи, он чувствовал, что как будто какая-то невидимая паутина цеплялась ему за лицо, щекотала уши, шею и руки. Потом к этому присоединилось ощущение, как будто кто-то дышал ему прямо в лицо. В то же время ему довольно ясно послышалось, что в чаше как будто что-то кипело, и чем громче были заклинания старухи, тем явственнее слышалось это кипение, ослабевая и становясь почти неслышным, когда старуха принималась шептать. Андрею Ивановичу становилось жутко, казалось, мурашки бегали по телу, волосы как будто приподнимались на голове. Напрасно старался он смотреть на все это, как на простой фокус: какой-то невольный страх перед чем-то таинственным мало-помалу охватывал все его существо. Он как будто чувствовал на себе леденящее дыхание чуждого неведомого мира.

Наконец магическое число кругов было кончено, заклинания прекратились. Ворожея подошла к Грачеву и велела ему поднять покров с волшебной чаши. Трепетной рукой поднял он этот покров и заглянул в глубину чаши. Сначала он видел только одну темную поверхность жидкости, в которой отражался полосатый потолок палатки: затем эта поверхность стала яснеть, приобрела прозрачность и глубину и там, в этой прозрачной глубине, стали вдруг складываться знакомые очертания той самой полукруглой залы нагорного храма, в которой он сделал свое чудесное открытие и которую по справедливости назвал sancta sanctorum храма. Те же стройные, полувоздушные резные колонны вдоль стен полукруглого зала, тот же украшенный резьбою потолок, те же чудные барельефы на стенах, та же полураскрытая гробница и около нее обломки разбитой статуи. Все так хорошо, так ясно видно, что можно рассмотреть мельчайшие подробности. Вот, между обломками статуи, на полу чернеет пятно… Он помнит это пятно: здесь он лежал в крови и без чувств в ту достопамятную ночь… А где же она — царица и богиня этого чудного храма?.. Вот она здесь, все в том же положении: золотистые волосы по-прежнему свешиваются к подножию трона, глаза закрыты, руки беспомощно опущены вдоль тела. Ничто не изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз. Но вот — показалось это ему или всколыхнулась поверхность жидкости? — вот она вздрогнула и подняла свои красивые бледные руки к глазам… вот она открыла глаза… Какие чудные синие глаза! В них как будто еще отражается лучистое сияние глубокого неба ее волшебной, чарующей родины… Куда она смотрит? Она поднимается и протягивает руки… Она как будто манит, как будто ждет кого-то. Но чья же эта темная закутанная фигура в глубине зала? Лица не видно, сверкают только одни черные глаза… Это — мужчина… Как он строен и высок! Вот он приближается… сейчас откроет лицо…

Но в это самое мгновение рука ворожеи неожиданно дотронулась до чашки, поверхность жидкости заколебалась, видение исчезло и вместо него по-прежнему появилось отражение полосатой, местами заплатанной ткани, составлявшей потолок палатки.

— Зачем ты мне помешала? — с гневом вскричал Андрей Иванович, хватая руку колдуньи.

— Довольно… больше нельзя, — прошептала она на ломаном английском языке, силясь высвободить сжатую руку.

— Отчего нельзя? Я заплачу, — настаивал Андрей Иванович.

— Нельзя, нельзя… Пусти! Довольно и того, что ты видел, чтобы судьба совершилась… Даже слишком довольно!

Как-будто очнувшись от глубокого сна, Андрей Иванович выпустил руку старухи, бросил на столик несколько золотых и быстрыми шагами вышел из палатки. Андрей Макарович и Крауфорд, пораженные разыгравшейся сценой, молча последовали за ним. Полисмен шел впереди, расталкивая толпу и указывая дорогу к европейской части города.

XII. Ложь и правда

Движение на чистом воздухе заставило Андрея Ивановича опомниться и придти в себя.

— Каково? — спросил он, обернувшись. — Что вы на это скажете, господа?

— Непостижимо! — отвечал Крауфорд, находясь все еще под влиянием пережитых ощущении.

— Именно, батенька, непостижимо! — согласился Авдей Макарович, разводя руками. — Ну, представьте, откуда она может знать, что существуют на свете какие-нибудь Кноблаух и Глиствайб?

— Да что такое вы видели, Андрей Макарович?

— Чудеса, господа, просто чудеса! Совершенно необъяснимо! Представьте себе, я видел, конференц-зал Академии Наук.

— Вот как! Ну, и что же?

— Вокруг стола сидят вице-президент, конференц-секретарь, академики, много знакомых, еще больше незнакомых. Конференц-секретарь читал какой-то доклад. Потом встал вице-президент, что-то сказал и сделал какой-то знак рукой. Сейчас же служители принесли избирательный ящик, поставили на отдельном столе и конференц-секретарь повесил на нем большой печатный ярлык, на котором я мог свободно прочитать: "баллотируется в академики профессор восточных языков Авдей Макарович Семенов".

— Так, значит, вас нужно поздравить? — рассмеялся Андрей Иванович.

— От всей души! — отозвался Крауфорд, протягивая руку.

— Погодите, господа: еще успеете поздравить. Дайте рассказать. Но ведь представьте, я вовсе об этом не думал… то-есть, признаться, думал иногда, но не теперь, не сегодня, — во всяком случае, давно уже не думал… И вдруг, представьте, выборы! Чорт знает, что такое!