Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история - Костин Константин Константинович

— Вот и познакомились. Теперь давай, рассказывай, что тебя ко мне привело.

Я присел рядышком. Мада резко отодвинулась в сторону. Я вскочил. М-мать, да как с этой недотрогой себя вообще вести?

Вот именно — вести. Вести разговор, задавая больше своих вопросов и поменьше отвечая на ее вопросы.

— Ну, я… этта… никого здесь не знаю… Все другое… Я… этта… из нашего города никогда не уезжала…

Так. Ангамар — город. Уже хорошо. Она из него не выезжала — замечательно. Значит, в гостях в «моем» поселке никогда не была…

— Только к нам в гости приезжала родня… Отовсюду…

М-мать. Ладно, как говорят в Чернобыле: «Не будем тянуть кота за рога».

— В моем районе у вас родня есть?

Мысленно скрестим пальцы на удачу…

— Есть…

Не сработало.

— Только не в Жабне. В Маротово.

— Никогда там не был. А кто там у тебя живет?

— Тетя Лика.

— Нет, не слышал, — абсолютно честно сказал я, мысленно вытирая холодный пот… отовсюду, где он выступил. По крайней мере прямо сейчас на меня не разоблачит.

— Так, а ко мне ты пришла… — поощрительно кивнул я.

— Ну… — губы Мады задрожали, — Я хотела… думала… хотела… как взрослая… Приехала в Афосин, поступать… а теперь…

— Стало страшно? — понял я. Домашний ребенок, никогда не отрывавшийся от маминой юбки, решила показать всем — и в первую очередь, себе — свою взрослость, но хрустальная мечта разбилась о чугунную задницу реальности. Нужна поддержка, а получить ее неоткуда: родных нет, друзей нет, знакомых — и тех нет. Осталось искать земляков. А таких только один. Да и тот… фальшивый…

Ладно, будем спасать человека.

— Не страшно… — Мада опустила глаза и нервно вцепилась в подол платья, — Просто… Непривычно. Много девчонок в одной комнате, к ним парни приходят, разговаривают… всякое…

— Пристают? — я почувствовал непонятное возмущение. Как будто это действительно моя землячка, к которой домогаются чужаки. Зарэжу!

— Нет… Просто…

— Хочешь, я приду и скажу, чтобы даже и не думали?

Альтруизм — наше всё. И еще я придумал, как можно использовать эту девочку… Нет, воображение, вовсе не так! И нет! И не… воображение, твою мать! Прекращай! Так, о чем это я думал?

— Нет! — испуганно вскрикнула она, — Они же подумают, что мы… этта…

— А мы скажем, что ты… Как твою маму зовут?

— Мада.

Я смотрю, фантазией вашу семью бог обделил…

— А папу?

— Ершан.

— Так ты — Мада Ершановна?

— Ну да.

— А я — Ершан… этта… Ершанович.

Твою мать, я ведь действительно Ершан Ершанович Ершанов. Не мне, получается, упрекать чью-то семью в отсутствии фантазии. Ну, либо мой «папа» был шутником а-ля отец Майера Майера[4].

— Значит, смотри. Если кто-то спросит — ты моя сестра… двоюродная.

Потому что на родную она, несмотря на отчество, все же не тянет. Мы несколько непохожи. А зачем мне такая родня? Да очень просто. По двум причинам.

Первая: это живой источник сведений о Талгане. Напрямую я, конечно, ее спрашивать не могу, но просто потихоньку вытягивать в разговоре нужную информацию — легко. Она пришла ко мне не столько за защитой, сколько в результате недостатка общения: разговоры других девчонок ей непонятны и неинтересны, а им, соответственно, не очень интересны ее рассказы о Талгане. Если, конечно, она не рассказывает о крокодилах, гуляющих по улицам или еще какой экзотике.

Вторая: это же железное подтверждение моей легенды! Любой, кому покажется, что я — не талганец, тут же выбросит эту вздорную мысль из головы: «Как же не талганец, вон, у него и сестра здесь учится!».

Я думал, это кошмар, а это — дар богов!

— Почему сестра?

— Потому что тогда я могу ходить в гости к тебе, ты ходить в гости ко мне — и никто не подумает про тебя ничего плохого. Поняла, сестренка?

— Д-да, — она несмело улыбнулась и попыталась сесть чуть поудобнее.

Зря.

Кроватная сетка тут же прогнулась и Мада, взвизгнув, провалилась, подняв вверху ноги и ловя задирающийся подол платья. Я бросился к ней…

— Таааак… — произнес от двери холодный, как просторы Антарктиды, голос.

Мы с новообретенной сестрой замерли. В несколько предосудительной позе: Мада полулежа на койке, и я над ней, как орел-стервятник над жертвой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что. Это. За. Разврат? — в раскрытой двери стояла Ланита, сверкая глазами так, что куда там волку-оборотню.

— Что значит — разврат?! — выпрямился я с видом оскорбленной невинности.

— Вы! Среди бела дня! На кровати!!! — начала шипеть самозваная блюстительница нравственности.

— С родной сестрой, — вставил я.

— С родной се… — Нитка машинально продолжила и осеклась, — Что?

— Это — моя сестра. Пришла ко мне в гости. Это запрещено?

— Откуда у тебя здесь сестра?

— Приехала поступать вместе со мной.

— А почему я ее на экзаменах не видела?

— Я с другого факультета, — пискнула Мада из-за моей спины, одергивая платье.

— А почему…? — похоже, Ланите некоторый беспорядок в одежде «сестры» тоже показался подозрительным. Хотя и возник он совершенно случайно.

— Тебе паспорта показать?

— Ладно. Я проверю, — холодно ответила Ланита и захлопнула дверь.

— Уф, — я сел на кровать и в этот раз Мада не стала отодвигаться, видимо, уже начав относиться ко мне как к брату, — Пронесло.

— А почему ты сказал — родная сестра? Ты же говорил: двоюродная?

— А двоюродная сестра мне что, уже не родная, что ли?

[1] Фамилии из книги Эдуарда Успенского «Пластмассовый дедушка»

[2] Герой переделал выражение Фашиста из фильма «Брат 2»: «Свой своему поневоле брат». А про то, что это — «народная фашистская поговорка» решил не добавлять. В аналоге СССР пятидесятых годов шутку не поймут.

[3] Название показалось герою похожим на название королевства Агмар из легендариума Толкиена.

[4] Майер Майер — герой цикла романов Эда Макбейна о 87 полицейском участке. Отец по фамилии Майер решил пошутить и дал своему сыну имя, совпадающее с фамилией.

Глава 46

Я перевернул листок и продолжил писать: «Милый дедушка, Алоизий Могарыч[1], забери меня отсюда, пожалуйста, нету никакой моей возможности тутова обитать. Никто меня здесь не любит, обзывают всчецки, по-городскму, непонятно. А еще один сейчас над моей душой стоит и смотрит, что я тут тебе пишут…».

— Эй! — возмутился Берген, заглядывавший мне через плечо и читавший письмо. Я невинно улыбнулся. Он обиженно запыхтел, но тут же понял весь комизм ситуации и захохотал.

— Родным пишешь? — спросил Берген.

— Не, родным я уже написал, — мимоходом отмахнулся я. На самом деле никаким родным я, по понятным причинам, не писал, но то, что это — странно, до меня дошло только сейчас. Не мог обычный сельский парнишка, уехав от родных за тучу верст, не черкануть им хотя бы пару строчек. Нет здесь еще возможности позвонить, причем не только по мобильному, но и по стационарному. Не в каждом доме есть телефон, а то и не в каждом селе. Пришлось по быстрому сочинять, что письмо уже написано.

— А ты же там что-то про дедушку…

— Это я так, тебя… этта… пошутить, в общем.

«Этта» появилось во фразе не в рамках поддержки образа. Пришлось включить «талганца», потому что я забыл, как по-человечески сказать «потроллить». Интернет — зло, родную речь забываешь, переходишь на какой-то киберсуржик.

— А кому? — вот пристал.

— Приятелям.

Вот это, кстати — чистая правда. Помните, может быть, тех парней, что пустили меня переночевать в общежитие во время моего анабасиса[2]? Маргат, Аркон и Кайман. Я тогда пообещал им написать и вот сейчас решил это самое обещание таки выполнить. Почему? Да очень просто: еще одна ниточка, привязывающая меня к этому миру и снимающая потенциальный вопрос «А ты вообще местный?», ежели таковой когда-нибужь возникнет в голове общающихся со мной. Возникнет — и тут же будет отброшен: конечно, местный! И сестра у него тут учится и письма ему пишут (это если парни ответят, конечно), и он пишет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})