Декабристы рассказывают... - Э. Павлюченко Составитель

чтобы не повредить ему и не выставить его лжецом, отрицаясь от показаний, сделанных будто от его имени, особенно в начале дела, когда я еще не разгадал этой хитрости Комитета; но после я узнал это, и мы с братом взяли свои меры. Что же касается до Рылеева, он не изменил своей всегдашней доверчивости и до конца убежден был, что дело окончится для нас благополучно. Это было видно из его записки, посланной ко всем нам в равелине, когда он узнал о действиях Верховного уголовного суда; она начиналась следующими словами: «красные кафтаны (т. е. сенаторы) горячатся и присудили нам смертную казнь, но за нас бог, государь и благомыслящие люди», — окончания не помню.

Через 7 месяцев судьба привела нам еще видеться с ним. В безмолвном кладбище нашем, равелине, был маленький садик, куда нас водили по очереди гулять; очередь Рылеева была всегда во время ужина. Однажды ефрейтор, вынося от меня столовую посуду, отворил дверь в ту самую минуту, когда Рылеев проходил мимо; мы увидели друг друга, этого довольно было, чтобы вытолкнуть ефрейтора, броситься друг другу на шею и поцеловаться после столь долгой разлуки. Такой случай был эпохою в Алексеевском равелине, где тайна и молчание, где подслушиванье и надзор не отступают ни на минуту от несчастных жертв, заживо туда похороненных…

Что мне теперь прибавить? С этой минуты я не видел его более…»

НИКОЛАЙ ЦЕБРИКОВ

«Раз мне принесли обед, и как нас кормили весьма мерзко, и аппетит совсем не проявлялся на эти кушанья, то в ожидании его я принялся рассматривать оловянные тарелки, и на одной из них я нашел на обороте очень четко написанные гвоздем последние стихи Рылеева:

Тюрьма мне в честь, не в укоризну,

За дело правое я в ней,

И мне ль стыдиться сих цепей,

Когда ношу их за Отчизну».

ИЗ ЖУРНАЛА СЛЕДСТВЕННОГО КОМИТЕТА

«1826 года апреля 5. Допрашивали Черниговского пехотного полка подполковника Сергея Муравьева-Апостола: утверждал, что на истребление покойного государя не делал он предложения и даже соглашался на сие покушение единственно потому, что было общее принятое мнение всего общества; он же сам всегда почитал меру сию излишнею и оную не одобрял. Сверх того пояснил некоторые обстоятельства, но вообще более оказал искренности в собственных своих показаниях, нежели в подтверждении прочих, и очевидно принимал на себя все то, в чем его обвиняют другие, не желая оправдаться опровержением их показаний. В заключение изъявил, что раскаивается только в том, что вовлек других, особенно нижних чинов, в бедствие, но намерение свое продолжает считать благим и чистым, в чем бог один его судить может, и что составляет единственное его утешение в теперешнем положении. Положили: дать ему допросные пункты».

МИХАИЛ ЛУНИН

«В одну ночь я не мог заснуть от тяжелого воздуха в каземате, от насекомых и удушливой копоти ночника, — внезапно слух мой поражен был голосом, говорившим следующие стихи:

Задумчив, одинокий,

Я по земле пойду, незнаемый никем.

Лишь пред концом моим,

Внезапно озаренный,

Познает мир, кого лишился он.

— Кто сочинил эти стихи? — спросил другой голос.

— Сергей Муравьев-Апостол…»

ТЮРЕМНЫЕ СТИХИ АЛЕКСАНДРА БАРЯТИНСКОГО

Темнеет… Куранты запели…

Все стихло в вечернем покое.

Дневные часы отлетели,

Спустилось молчанье ночное.

И время, которое длило

Блаженства земного мгновенья,

Крылом неподвижным накрыло

 Печаль моего заточенья.

По-разному в этой жуткой ситуации вели себя арестованные. Некоторые — твердо, невозмутимо. Лунин, Пущин, Якушкин — насмешливо. Другие — с чрезмерной откровенностью.

После полугода допросов, очных ставок, увещеваний, угроз в июне 1826 года царь назначил Верховный уголовный суд, который должен был вынести приговор в отсутствие подсудимых. В составе суда 72 человека: 18 членов Государственного совета, 36 сенаторов, три духовных лица из Синода и 15 особоуполномоченных военных и гражданских чиновников.

Средний возраст их — около 55 лет, вдвое больший, чем у декабристов: одно поколение судит другое.

122 подсудимых.

С 11 по 27 июня разрядная комиссия во главе с М. М. Сперанским[27] разделила подсудимых на 11 разрядов. Когда она представит свой проект суду, большинство, понятно, проголосует, не рассуждая, за то, что предложено. Сперанский ведь не просто сочиняет разряды, он все время сносится с монархом — и уместны ли в этом случае особые мнения, рассуждения, лишние разговоры?

Декабристы сидят в своих камерах, ожидая, чем кончится дело, а во дворце уже голосуют.

Утреннее заседание Верховного уголовного суда 30 июня. Подсудимых нет, только судьи. Обсуждают пятерых «вне разрядов».

«К смертной казни. Четвертованием».

Все — за, против казни один адмирал H. С. Мордвинов, много лет и трудов положивший за то, чтобы не казнили и не пытали.

«К смертной казни. Четвертованием».

За несколько заседаний приговорили: к четвертованию — пятерых, к отсечению головы — тридцать одного, к вечной каторге — 19, к каторжным работам на пятнадцать и меньше лет — 38, в ссылку или в