Такая игра - Дмитрий Сикорский

болтов и гаек. Но самая большая удача ждала его возле пассажирского сиденья– коробок спичек, почти полный, с изображением комбайна и призывом внедрять механизацию в уборку кукурузы. Коробок, кстати, был местной фабрики.

«Это, наверное, какой-то наблюдательный пункт» —думал Данил, распихивая по карманам найденное и оглядываясь по сторонам. Действительно, плато как бы нависало над карьером, открывая вид на всю панораму. В иных условиях Данил бы не преминул бы ей полюбоваться, но сейчас было не до красот. Солнце уже явно клонилось к закату, а ночевка под открытым небом в планы Данила не входила.

Однако ничего подходящего поблизости не наблюдалось. Не ночевать же, в самом деле, в машине. И холодно, и неудобно. Наиболее оптимальным казалось залезть под веранду, благо один край был задран довольно высоко. Смущало именно положение веранды, непонятно на чем державшейся. Как-то не хотелось среди ночи оказаться придавленным рухнувшей на тебя конструкцией. Однако выбора не было. Подумав, Данил подтащил валявшийся неподалеку столик и долго прилаживал его, стараясь попасть центром стола точно под нависающую сваю. Второго целого стола Данил не нашел и ему пришлось из обломков сооружать весьма хлипкую конструкцию, впрочем, вполне способную выдержать пару минут, достаточных, чтобы выскочить. Расстелив обнаруженный в кузове газика кусок брезента, он, сунув под голову свернутую жилетку, растянулся на нем. Получилось жестковато, но выбирать не приходилось. Спать можно. Сойдет. Спать, однако, не хотелось. Поворочавшись минут двадцать, Данил приподнялся и уселся на брезенте, глядя на заходящее солнце сквозь часть помоста, изобилующего щелями и просто выломанными досками. Потом поднялся и аккуратно, стараясь не стукнуться о доски, прошел по периметру, собирая щепки и куски досок. Куча набралась небольшая и Данил, свалив все это возле одного из столов, примерился к доскам пола, уходящим косо над головой. Одна из них держалась слабо и он, замирая от волнения, ухватился за нее и стал раскачивать. После нескольких попыток доска треснула, и в руках Данила оказался довольно большой кусок. Разломав его на несколько кусков, он кинул их в общую кучу и присел рядом, доставая из кармана найденный коробок. К его удивлению, спички оказались в полном порядке и он, вспомнив старые походные подначки, попытался разжечь костер с одной спички. К счастью, в куче дров, которую он набрал, в основном преобладали щепки, что облегчало ему задачу. Дождавшись, пока крохотный огонек оближет аккуратно выложенные щепки и окрепнет, он пододвинул к костерку обломки досок и замер, глядя как огонь постепенно разгорается, весело потрескивая и разбрасывая искры. От костра уже шло ощутимое тепло, и Данил, обхватив руками колени, сел рядом и замер, глядя на заходящее солнце и стараясь ни о чем не думать. Вспомнились студенческие годы, костер, народ с гитарами и пакетами вина, разговоры обо всем и песни до утра. На ум даже пришло хрестоматийное:

Дым костра создает уют.

Искры тлеют и гаснут сами.

Пять ребят у костра поют

Чуть охрипшими голосами…

Конечно, здесь не было ни ребят, ни гитары, да и песни тогда пели совсем другие – а вот, подишь ты, именно эта песенка упрямо крутилась в голове.Не пытаясь бороться со звучавшим в голове мотивом, Данил, ни о чем особо не думая, сидел и просто смотрел, как небосвод на глазах меняет цвета, из оранжевого становясь все более красным, потом начинает темнеть и постепенно скрадываясь до узкой полосы, исчезает за линией горизонта, оставляя после себя узенькую, слегка розоватую полоску. Потом исчезла и она, и Данила обступили сумерки, все более сгущающиеся и переходящие в настоящую ночь, темную и безмолвную. На небе уже стали видны звезды, сначала редкие, а по мере сгущения сумерек все более различимые. Тут и луна заявила о своих правах, взойдя где-то сзади Данила и подсвечивая окрестность изменчивым светом и заставляя предметы отбрасывать странные изломанные тени. Костер уже почти догорел и Данил, по старой привычке проверив, чтобы ничего не загорелось, вновь растянулся на брезенте, устраиваясь поудобнее, отгоняя прочь все посторонние мысли и выравнивая дыхание, делая его размеренным и спокойном. Полежав так несколько минут, он и сам не заметил, как уснул.

Снилось ему, что он, еще совсем маленький, идет с родителями в парк, таща за собой кусок линолеума, с успехом заменяющий в те годы санки-ледянки. На улице зима, легкий морозец, он в комбинезоне из приятно шуршащей ткани, торопится к горке, чтобы вовсю насладится скоростным спуском. Правда, в парке, куда они обычно ходили, все горки были маленькие, но сейчас они вышли к какой-то другой горке, отлично раскатанной, изобилующей трамплинами и поворотами, длинной и высокой. Народу на ней практически не было, была только девочка с мамой, странно знакомая, в мохнатой шубе, с варежками на резинках, в нелепой шапке, из-под которой торчали смешные косички, зареванная и надутая. Тут же стоящая мама что-то выговаривала ей, видимо не пуская на горку. Тогда он, высвободив руку из руки отца, отважно подошел к горке и, на глазах девочки, решительно положил на лед свой линолеум и устроившись на нем, отважно оттолкнулся, решительно игнорируя слова мамы, брошенные ему вслед.

Горка превзошла все его ожидания. Он мгновенно набрал сумасшедшую скорость, лихо подпрыгивая на многочисленных трамплинах и отважно входя в очередные повороты. Скорость росла, его трясло и подбрасывало все сильнее, но пьянящее чувство скорости затмевало все. Подпрыгнув на очередном трамплине и в очередной раз больно треснувшись грудью, он с ужасом и восторгом заметил поворот, резко уводящий трассу в сторону от стоящих прямо на обочине деревьев. Он попытался накренить линолеум, чтобы, как и раньше, лихо вписаться этот поворот, но линолеум уже не слушался, скорость росла и он, окончательно потеряв управление, вывалился с трассы, кубарем катясь прямо в деревья, чувствуя, как его трясет и кувыркает. Дерево было уже рядом и он, попытавшись увернуться, выбросил в сторону руку. Его подбросило, больно ударило в бок, потом еще раз и свет померк.

Открыв глаза, Данил не сразу понял, где находится. Бок болел, руку саднило и его всего трясло и подбрасывало. Он попытался приподняться, но его снова бросило на землю. Было такое впечатление, что сама земля сбила его с ног. Окончательно придя в себя, он понял, что так оно и есть. Земля под ним буквально ходила ходуном, то сжимаясь волнами, то превращаясь в яму, то на миг замирая. Данил похолодел, вспомнив, что над ним наклоненная веранда, которая по всем расчетам должна была рухнуть на него с минуты на минуту. Он начал лихорадочно пробираться на волю, пытаясь