"Англия: Портрет народа" - Джереми Паксман

И все же они ими не стали. Налет на Породе был английский, хотя на самом деле они больше принадлежали империи, чем Англии. Порода жила в шаге от своих эмоций, и это было следствием полученного образования: как объяснил, уезжая из Ирана в 1991 году, бизнесмен Роджер Купер, просидеть в печально известной тегеранской тюрьме Эвин столько дней, сколько провел там он после обвинения в шпионаже, и выжить может любой, кто прошел через то же, что и он в Клиффтон-колледже в Бристоле. Дело не только в плохой пище и суровых условиях в целом: такое обучение позволяло отдельной личности жить в отрешенности от окружавшей физической реальности, будь то Бристоль или черный как ночь Судан. Но Породу выводили для империи и для того, чтобы действовать, а не для послевоенной Англии.

В 1964 году праправнуки Дерека Вейна оглядывались на Породу с презрением. В скетче «За гранью», написанном для студенческого журнала, сатирики Джонатан Миллер и Питер Кук воссоздали сценку на аэродроме во время войны. Разговор там шел такой:

ПИТЕР: Перкинс! Извини, старина, что пришлось оторвать тебя от веселья. Дело в том, что война складывается не очень удачно.

ДЖОН: О Господи!

ПИТЕР: Мы проигрываем два очка и мяч на половине противника. Война — штука психологическая, Перкинс, ну как футбол. Ты ведь знаешь, в футболе часто бывает, что десять человек играют лучше, чем одиннадцать?

ДЖОН: Так точно, сэр.

ПИТЕР: Перкинс, вот этим самым игроком ты и будешь. Я хочу, чтобы ты принес себя в жертву, Перкинс. На данном этапе нам нужно совершить что-нибудь бесполезное. Это повысит весь настрой войны. Забирайся в самолет, Перкинс, сгоняй в Бремен на шуфти[35] и не возвращайся. Прощай, Перкинс. Эх, вот бы мне тоже полететь.

ДЖОН: Прощайте, сэр, — или аи revoir[36]?

ПИТЕР: Нет-нет, Перкинс, прощайте.

Британия Породы стала Британией Бессмысленного Поступка.

Стереотипы вещь удобная, с ними не нужно задумываться. Как у Сапера Порода предстает воплощением правящего класса империи, так и в сознании сочинителя газетных заголовков или острослова всякий швед — это хмурый тип, любой немец страдает отсутствием чувства юмора, каждый француз — хлыщ, от которого разит чесноком. Карикатура на самих англичан, которой они держались в течение двух веков до появления Породы, не была ни обаятельной, ни экстравагантной, ни даже особо героической, и это о чем-то говорит.

Англичане могли выбрать национальным символом кого угодно — от моряка до поэта. Но они выбрали торговца. Фигура Джона Буля с его выпяченной нижней челюстью до сих пор нет-нет да появляется в газетных карикатурах: неплохо для персонажа, придуманного в 1712 году, Как и многие другие чисто национальные проявления английскости, Джона Буля придумал неангличанин, Джон Арбетнот, сын священника из Кинкардиншира, который отправился пытать счастья в Англию. Но при этом Арбетнот не отказывал себе в том, чтобы при случае выступить за Шотландию, поэтому герой англичан был «пухлый здоровяк с надутыми как у трубача щеками», а его сестра Пег «выглядела бледной и болезненной, словно страдала «зеленой хворью» [анемией]; и неудивительно, ведь любимчиком был Джон, и все лучшие куски доставались ему, он набивал себе брюхо славной молодой курочкой, свининой, гусем и каплуном, а мисс давали лишь немного овсянки с водой или сухую корку без масла… Старший сын жил в лучших комнатах со спальней, обращенной на юг, к солнцу. Мисс обитала в мансарде, открытой северному ветру, отчего ее лицо покрылось морщинами».

Но безразличие Джона Буля к своей болезненной шотландской сестре еще что по сравнению с его более важным занятием, а именно разборками с бесчестными и плетущими заговоры континентальными нациями. Врач по образованию и приятель Поупа и Свифта, Арбетнот изобразил жульническую борьбу за сферы влияния, которая привела к Утрехтскому миру в виде иска в суде, учиненного простоватым торговцем тканями Джоном Булем против олицетворяющего Францию Льюиса Бабуна. Джон Буль, «человек честный, прямой, желчный, энергичный и весьма непостоянного нрава», никого не боится, но склонен ссориться с соседями, «особенно если они пытаются управлять им». Его настроение «во многом зависело от погоды; его настроение поднималось и падало вместе с барометром. Джон был шустрый малый и хорошо знал свое дело, но никого из живущих на земле так мало заботило ведение своих счетов, и никого так не обманывали партнеры, подмастерья и слуги. Человек компанейский, он был любитель выпить и развлечься; так что, сказать по правде, ни у кого не было такого доброго дома, как у Джона, и никто не тратил свои денежки более щедрой рукой».

Здесь мы имеем автопортрет гораздо более верный, чем хотелось бы многим англичанам. Джон Буль, как и приличествует нации лавочников, — торговец. Он неистово независим и горд, много пьет и отличается истинно бычьей невозмутимостью. К тому же он человек темпераментный, любит посетовать, не отличается чувствительностью, а по отношению к Николасу Фрогу, олицетворяющему Голландию («хитроумному проныре и шельме, скупому, бережливому, у которого хоть и брюхо подведет, но он карман свой сбережет»), исполнен высокомерного презрения, как и ко всем иностранцам. Хотя впоследствии Джон Буль претерпел немало модификаций, становясь менее склонным к вспышкам гнева и более респектабельным, некоторые черты остались постоянными. Его неизменно изображают с округлым животиком, солидным, миролюбивым и чуть сонным. Он более склонен утверждать то, что, по его суждению, абсолютно очевидно, чем заниматься рассуждениями. Он верит в Закон и Порядок и инстинктивно консервативен. Он любит свой дом, надежен, жизнерадостен, честен, практичен и яростно привержен своим свободам.

Имели место другие попытки придумать архетип англичанина — кратковременной популярностью пользовался вустерширский баронет, сэр Роджер де Каверли, творение Джозефа Аддисона, но никому не дано было продержаться так долго, как Джону Булю. Даже любопытно, каким образом такому не очень-то привлекательному персонажу удалось прожить такую долгую жизнь. Ведь, в конце концов, он не привлекателен физически и даже не отличается особенным умом. Причина его долголетия в основательности. Вскоре на карикатурах его стали изображать не быком, а бульдогом, так что почти через двести лет после того, как он был придуман, во время великого соперничества на море с Германией, он подходил джингоистскому мюзик-холльному гимну «Моря сыны, британской все породы» Артура Риса, от которого пошла гулять фраза «парни бульдожьей породы». А к началу Второй мировой войны в стране был человек, в облике которого, похоже, сочетались черты и бульдога, и Джона Буля, — Уинстон Черчилль.