Волки белые - Олег Валецкий

Силы нашей 37-й бригады были распределены, как правило, поротно-повзводно по селам, а штаб бригады, находящийся вначале в Сырбице где-то в конце апреля — начале мая, был переброшен в Глоговац. Войска, размещенные по албанским домам, откуда местное население было либо выселено, либо сбежало, в какой-то мере вросли в эти села и не очень охотно шли в другие места. Между тем без акций обойтись было нельзя, так как далеко не все очищенные села были заняты войсками и в них возвращались бойцы УЧК, которые после первого шока стали несколько приходить в себя. Новые акции заключались в «чищении»: силы роты, батальона, а то и бригады, развернувшись в цепь, шли, прочесывая все на своем пути, и это делом было утомительным, да и напряженным. Практически никто из бойцов не имел опыта такого передвижения по лесу, и шум с гамом, разносившиеся вокруг, издалека давали знать албанцам о продвижении войск. К тому же большая проблема заключалась в том, что люди сбивались в группы, обходили густые заросли или просто шли гуськом: часто группы УЧК просто проходили сквозь боевые порядки войск. Албанцы, надо заметить, давно готовились к этой войне и выкопали в лесах и селах немало блиндажей, используемых и как склады, и как укрытия.

Сделаны они были хорошо, и порою можно было пройти по ним, не заметив входа, тем более что все, естественно, смотрели перед собой, ожидая в любую минуту выстрела. Албанцы нередко выкапывали и своеобразные мышиные норы, залезая в которые по грудь, они проводили дни и ночи, пока войска не уходили из их сел. Выдерживать они могли долго, попивая чай с сахаром и закусывая самой простой пищей. Нередко, прячась от войск, они себя засыпали листвой, что заставляло обращать внимания на каждый звук. По лесу они шли хорошо, особенно ночью, так что сложилась абсурдная ситуация, когда днем передвигались сербы, а ночью албанцы, и не только по дорогам и тропам, но и нередко по соседним домам, ища продукты, теплые вещи или спрятанные боеприпасы.

В прямой бой они вступать хотели редко и, постреляв полчаса, тут же уходили. В ходе одной операции произошел случай, когда отделение добровольцев из интервентного взвода военной полиции напоролось на доты в лесу. Двое албанцев с карабинами и ручными гранатами продержали их (а заодно и нас, шедших на фланге) час или два, ранив при этом одного полицейского, пока не подошел танк и не подавил их огнем. Встретив сопротивление, сербские бойцы большей частью предпочитали отлеживаться, отвечая огнем, и лишь потом продолжали движение, гоня УЧК на свои засады. Не скажу, что эта тактика была особо успешной.

Конечно, когда было известно, где противник, как правило, если он удерживал села, дело шло относительно легко, и где-то в мае в селах Каменица, Вирбовац и Полужа нашей ротой и ротой военной полиции было взято в плен до двух сотен албанцев, в основном местных жителей, организованных в отряды УЧК. Особого сопротивления они не оказали: боеприпасов у них осталось мало, а единственный 60 миллиметровый миномет они так и не применили. В еще нескольких дополнительных «чищениях» (зачистках), в том числе проведенных силами нашей разведроты, в течение двух недель было найдено по лесам еще несколько десятков человек, а несколько убито. Не все они были из УЧК, но определить это было тяжело, ибо бойцы УЧК при угрозе плена сбрасывали свою форму (пятнистую, германского производства, хотя были и другие расцветки, в том числе югославской армии) и становились «мирными» гражданскими лицами.

Было заметно, что их вожди о них особо не заботились, ибо ни оружием, ни подготовкой они не блистали. Однако с позиции разведроты, находившейся через дорогу от вышеупомянутых сел (всего в нескольких сотнях метров от села, контролируемого УЧК), ночью мною во время одной вылазки было замечено, как оттуда в подозрительное село перешла группа из 5–6 человек. А так как в дозор этот пошел я по своей инициативе, то не было гарантии, что в другие ночи не просочилось еще несколько десятков человек, тем более никому из сербов не хотелось ночью мерзнуть и рисковать.

Другая подобная операция была проведена в мае в районе Кралицы и Донего Преказа силами роты военной полиции, нашей разведроты, танкового батальона, роты обеспечения и пехотного батальона. Сводная группа нашей роты насчитывала три-четыре десятка человек. Это было обычной практикой, что значительная, а то и большая часть людей оставалась во всех подразделениях на базах, и многие бойцы за всю войну вообще по 2–3 раза участвовали в каких-то, даже относительно боевых выходах.

В той операции справа от нас шла военная полиция, а слева тыловики, которые, впрочем, вскоре потерялись. Хорошее взаимопонимание у меня было с Винко, командиром взвода срочнослужащих, тогда командовавшего нашей группой, выделенной из роты. Мы договорились, что цепью будем идти лишь лесом, а открытое пространство преодолеваем колонной — и то впереди шел бы дозор в 4–5 человек (то есть мы вдвоём и несколько срочнослужащих во главе с черногорцем Небойшей-«Мырчей»), бравший под контроль высоты по линии наступления.

Это было не лишним не только из-за албанцев, но и из-за двух американских штурмовиков А-10А, беспрепятственно круживших над нами пару часов. Первой с шиптарами имела близкое столкновение военная полиция и погнала их на нас. Мы как раз вышли на высоту перед последним нашим рубежом и увидели, что на другой стороне ложбины перебегают какие-то люди в черной форме, тяжело нагруженные и вооруженные. Я, Слава, Винко и несколько срочнослужащих сразу побежали вниз — и вовремя. Стоило нам достичь опушки леса, как в паре десятков метров от нас застрочило сразу несколько китайских автоматов. После получасовой перестрелки и бросания нами ручных гранат, все стихло; так как левое крыло нашей роты не поторопилось охватить противника слева, то, пользуясь кустарником, он оторвался и ушел в сторону села Дони Преказ. Мы здесь опять задержались на полчаса–час и затем, соединившись с военной полицией, прошли наверх последней высоты и лесом вышли на опушку, под которой лежало село Дони Преказ. Там шла стрельба, и несколько домов горело. Оказалось, группа как раз тогда прибывших, в бригаду русских добровольцев первой вошла в село, обозначая дымом подожженных домов свое местонахождение, обеспечила продвижение танка и уничтожила несколько бойцов УЧК. По общим оценкам, всего было уничтожено в той операции 7–8 албанцев. К сожалению, тыловики опять остановились, оставив свободные проходы, а часть остальной группы из танкового батальона занялась грабежом и потом вообще открыла огонь по своим, убив одного серба, пошедшего с русскими, свалив ответственность на последних. После же операции при возвращении пехоты на базу, она попала в засаду, потеряв троих человек убитыми. Многие недостатки были вызваны плохой подготовкой людей. Лишь военная полиция смогла как-то держаться на уровне, но только потому, что имела в своем составе интервентный взвод, состоящий из трех отделений срочнослужащих резервистов и добровольцев. В нашей разведроте интервентного взвода создать не разрешили, да и многие наши люди этого не хотели, за исключением разве что меня, Славы и «Бырко».

Мне все это было непонятно. Создавалось впечатление, словно всех, в том числе и командование, устраивала серая одинаковость. Особо характерной была судьба русского отряда в танковом батальоне. Сначала их пару недель мытарили по казармам Сербии, а потом отправили на границу, но туда, где никаких боевых действий не велось. Я в то время как раз просил еще русских, но их (хотя половина из них были разведчиками по специальности, и многие уже участвовали в боевых действиях в Чечне и Афганистане), перебросили в танковый батальон, о чем я случайно узнал лишь через десять дней. В танковом батальоне их разбросали по танковым ротам, а комбат словно задался целью насолить им покрепче. Надо сказать, комбат был не единственным в этом роде.

Еще в Сербии какой-то генерал, как и полагается генералам, очень важный и уверенный в себе и своих суждениях, заявил им, что, мол, «опыт Боснии научил нас, что русские, когда собираются вместе становятся неуправляемыми и начинают убивать гражданских лиц». На самом деле русские и в Войске Республики Сербской приезжали воевать и, как правило, в армейских «интервентных» (ударных) подразделениях, тогда как работа с гражданским населением была в ведении полиции. К тому же русские отряды в Боснии и Герцеговине появились в конце 1992 года, когда прошел период массовых убийств и грабежей. Что касается Космета, то они ехали сюда воевать не с УЧК, а с НАТО, тем более что сама же югославская пропаганда уверяла весь мир, что УЧК больше не существует. Если бы тот генерал хотел думать, он бы понял, что люди из России просто не могли ехать сюда, дабы грабить гражданских лиц: те, кто хочет грабить, на войны не ездит, а занимается уголовной, предпринимательской либо политической деятельностью. Конечно, и среди добровольцев всяких проходимцев хватало, но вину за это несло командование, распустившее свои войска, не проводя ни должного отбора, ни подготовки в них.