Охота за слоновой костью. Когда пируют львы. Голубой горизонт. Стервятники - Уилбур Смит

Катинка ждала; мгновения текли бесконечно медленно, как слезы девушки.

— Губернатор Клейнханс допустил оплошность — или его кто-то уговорил, я думаю. Но мой муж человек энергичный и преданный делу. Он не допустит, чтобы правосудие не совершалось так долго. Ни один предатель не спасется от него.

Теперь Сакина не таясь смотрела на Катинку полными боли глазами, а та продолжала:

— Он пошлет Альтуду в тайную комнату Неторопливого Джона. И Альтуда перестанет быть красивым. Какая жалость! Как же нам помешать этому?

— Хозяйка, — прошептала Сакина, — ваш муж. У него власть. Все в его руках.

— Мой муж — слуга Компании, верный и неподкупный слуга. Он не станет уклоняться от исполнения своего долга.

— Хозяйка, вы так прекрасны. Ни один мужчина не может отказать вам. Вы можете убедить его. — Сакина медленно опустила голову и прижалась лицом к обнаженному колену Катинки. — Всем сердцем, всей душой умоляю, госпожа.

— А на что ты готова ради спасения брата? — спросила Катинка. — Какую цену ты заплатила бы, моя маленькая ласточка?

— Нет слишком высокой цены, нет такой жертвы, на которую я бы не пошла. Просите чего угодно, госпожа.

— Но надежды освободить его нет, Сакина. Ты ведь это понимаешь? — мягко спросила Катинка.

«Да я бы никогда и не захотела этого, — подумала она. — Пока брат в замке, эта маленькая ласточка останется в моей клетке».

— Я не рассчитываю на это.

Сакина подняла голову; Катинка снова взяла ее за подбородок, на этот раз обеими руками, и наклонилась вперед.

— Альтуда не умрет. Мы с тобой спасем его от Неторопливого Джона, — пообещала она и поцеловала Сакину в губы, влажные от слез, горячих, соленых, почти как кровь. Сакина медленно раскрыла губы, словно лепестки орхидеи перед колибри, ищущим нектара.

Альтуда. Сакина собралась, заставляя себя думать только о брате. Катинка между тем, не переставая целовать ее, взяла ее руку и провела к себе под платье, остановив на гладком белом животе. Альтуда, это ради тебя, только ради тебя, молча говорила себе Сакина, закрывая глаза и проводя пальцами по шелковому животу, добираясь до тонких густых золотистых волос у его основания.

Утро следующего дня выдалось безоблачное. Воздух холодный, но солнце ослепительно яркое, и ветер утих. С лесов Хэл видел закрытую дверь темницы. Дэниел все время держался с ним рядом: принимая на свои широкие плечи часть работы Хэла, он защищал его от хлыста Барнарда.

Когда из ворот показался Неторопливый Джон и неторопливо и размеренно двинулся по двору, Хэл устремил на него безумный взгляд. Неожиданно, когда палач проходил под лесами, Хэл схватил тяжелый молоток каменщика, лежавший у его ног, и размахнулся, чтобы запустить его в голову Неторопливому Джону.

Огромный кулак Большого Дэниела сомкнулся вокруг его запястья. Дэниел отобрал у Хэла молоток, как игрушку у ребенка, и положил на стену так, чтобы Хэл не мог его достать.

— Зачем ты это сделал? — спросил Хэл. — Я убил бы эту свинью.

— Без толку, — сочувственно ответил Дэниел. — Убив слугу, ты не спасешь сэра Фрэнсиса. Ты пожертвуешь собственной жизнью и ничего этим не добьешься. К твоему отцу просто пошлют другого палача.

Мансеер вывел из темницы сэра Фрэнсиса. Тот не мог сам идти на перевязанных переломанных ногах, но когда его тащили по двору, голову держал высоко.

— Отец! — страдая, крикнул Хэл. — Я не выдержу этого.

Сэр Фрэнсис посмотрел на него и достаточно громко, так что слышно было на верху стены, ответил:

— Будь сильным, мой сын. Ради меня будь сильным.

Мансеер сволок его вниз, под арсенал.

День тянулся долго — в жизни Хэла еще не бывало такого длинного дня, — и северную сторону двора накрыла глубокая тень, когда из-под арсенала появился Неторопливый Джон.

— На этот раз я убью эту проклятую свинью! — выпалил Хэл, но Дэниел опять обхватил его так, что Хэл не сумел вырваться, и палач медленно прошел под лесами и исчез в воротах.

С перекошенным бледным лицом во двор вышел Хоп. Он позвал врача Компании, и они вдвоем спустились по лестнице. На этот раз солдаты вынесли сэра Фрэнсиса на носилках.

— Отец! — крикнул Хэл, но ответа не было, как не было и признаков жизни.

— Сколько тебя предупреждать! — взревел Хьюго Барнард. Он поднялся на леса и десять раз хлестнул Хэла по спине. Хэл не пытался увернуться, и Барнард отступил, удивляясь, что Хэл не показывает, как ему больно.

— Будешь болтать, как дурачок, спущу на тебя собак, — пригрозил он, отходя.

Тем временем во дворе врач Компании серьезно следил, как солдаты несут бесчувственного сэра Фрэнсиса в темницу. Потом в сопровождении Хопа направился к помещениям губернатора.

Ван де Вельде раздраженно поднял голову от усеивавших его стол бумаг.

— Да? В чем дело, доктор Соар? Я занятой человек. Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы зря тратить мое время.

Врач выглядел одновременно рассерженным и виноватым.

— Я насчет пленника, ваше превосходительство…

Ван де Вельде не дал ему продолжить, но повернулся к Хопу, который боязливо топтался за врачом, держа в руках шляпу.

— Ну, Хоп, разговорился пират? Сказал то, что нам нужно? — закричал он, и Хоп в страхе отступил.

— Он необычайно упрям. Я бы никогда не поверил, что человек может… — Он прервал свой запинающийся рассказ. Наступило мучительное молчание.

— Я считаю виновником этого вас, Хоп. — Ван де Вельде угрожающе встал из-за стола, готовый оставить от этого жалкого чиновника мокрое место, но помешал врач.

— Ваше превосходительство, я опасаюсь за жизнь пленника. Еще один допрос он не выдержит.

Ван де Вельде напустился и на него:

— Это, доктор, и есть конечная цель всего дела. Кортни приговорен к смерти. Он умрет, даю слово. — Он снова прошел за стол и опустился в мягкое кресло. — Не ходите ко мне рассказывать о его неминуемой смерти. Я хочу знать одно: способен ли он еще чувствовать боль, способен ли говорить или по крайней мере понимать вопросы. Так что, доктор?

И он сердито уставился на врача.

— Ваше превосходительство. — Врач снял очки и принялся протирать стекла, подбирая слова для ответа. Он знал, что хочет услышать Ван де Вельде, и знал, что неразумно перечить губернатору. — В данный момент у пленника помутнение рассудка.

Ван де Вельде сердито оборвал его.

— А где же хваленое искусство палача? Мне казалось, он никогда не упускал пленника, по крайней мере умышленно.

— Сэр, я не оспариваю мастерство государственного палача. Я уверен, что к завтрашнему утру сознание к пленнику вернется.