Память, Скорбь и Тёрн - Уильямс Тэд

Походив кругами в размышлениях, граф вернулся к своему костру.

— Эолейр, — приветствовал его Изорн, — я оставил тебе пару глотков. — Он провел графа к огню и протянул ему флягу.

Эрнистириец глотнул — больше из чувства товарищества, чем почему-либо еще. Он никогда не пил много, особенно когда предстояла тяжелая работа; трудно было сохранять свежую голову на официальных приемах в чужих странах, когда обильные трапезы сопровождались соответствующим количеством спиртного.

— Спасибо. — Он смахнул снег с бревна и сел, протянув ноги в сапогах поближе к огню. — Я устал, — тихо проговорил он. — Где Мегвин?

— Она ушла незадолго до твоего прихода. Но я уверен, что сейчас принцесса уже спит. — Он показал на стоящий неподалеку шатер.

— Она не должна ходить одна, — сказал Эолейр.

— С ней пошел один из моих людей. И они были недалеко. Ты же знаешь, что я бы не отпустил ее даже под охраной.

— Знаю, — Эолейр покачал головой, — но дух ее так слаб… Мне кажется, преступно было тащить ее на поле битвы, особенно такой битвы, как эта. — Он махнул рукой в сторону заснеженного склона холма, но Изорн, конечно, понял, что граф имел в виду не снег и не рельеф.

Молодой риммер пожал плечами:

— Она, безусловно, сумасшедшая, но выглядит более спокойной и уверенной, чем многие мужчины.

— Не говори так! — почти закричал Эолейр. — Она не сумасшедшая. — Он вздохнул.

Изорн понимающе посмотрел на друга:

— Если это не безумие, Эолейр, то что? Она говорит, что все мы на земле ваших богов.

— Иногда я не уверен, что она так уж неправа.

Изорн поднял руку. Багряные отсветы играли на длинном рубце, протянувшемся от локтя до запястья.

— Если таковы небеса, священники в Элвритсхолле вводили меня в заблуждение. — Он усмехнулся. — Но если все мы умерли, я полагаю нам нечего бояться.

Эолейр содрогнулся.

— Как раз это меня и беспокоит. Она думает, что умерла, Изорн. В любой момент она может снова зайти в самую гущу сражения, как это было, когда принцесса ускользнула в прошлый раз…

Изорн положил широкую руку на плечо эрнистирийца:

— Мне кажется, что даже в своем безумии она слишком умна для этого. Может быть, она и не так напугана, как мужчины, но ей не нравится этот чертов ветреный замок и эти богомерзкие твари. И гораздо больше, чем нам. Она была в безопасности до сих пор, и мы сохраним ее в безопасности и дальше. Я думаю, тебе не стоит волноваться по этому поводу.

Граф устало улыбнулся:

— Итак, Изорн Изгримнурсон, ты решил взять на себя обязанности своего отца?

— Что ты имеешь в виду?

— Я видел, что твой отец делает для Джошуа. Заставляет его встать, когда принцу хочется упасть, пихает его под ребра и громко поет, если Джошуа собирается заплакать. Значит, ты будешь моим Изгримнуром.

Риммер широко ухмыльнулся:

— Мой отец и я, мы люди простые. У нас просто мозгов не хватает переживать столько, сколько ты и Джошуа.

Эолейр фыркнул и потянулся за флягой.

Третью ночь графу снились стычки за стенами Наглимунда, кошмары более яркие и пугающие, чем порождения самого больного воображения.

Это была особенно страшная битва. Эрнистирийцы, носившие теперь тряпичные маски, пропитанные жиром или древесным соком, чтобы защититься от сжигающей разум магии норнов, выглядели ничуть не лучше своих бессмертных врагов и союзников; те, что выжили в первые дни осады, теперь сражались с решимостью обреченности, зная, что только это может дать им шанс выбраться из проклятого места. Основные события разворачивались в узких проходах между сожженными и разрушенными домами и в занесенных снегом садах — тех самых садах, в которых граф Эолейр прогуливался темными вечерами в обществе красивейших дам из окружения Джошуа.

Поредевшая армия норнов защищалась с безрассудным упорством. Эолейр наблюдал, как один из них, наткнувшийся на меч, движется вдоль по клинку, чтобы в последний раз ударить смертного, прежде чем испустить дух, выбросив изо рта струю крови.

Большинство гигантов тоже погибло, но перед смертью каждый успевал собрать страшную дань из жизни людей и ситхи. Во сне Эолейр снова видел, как великан схватил Уле Фреккесона, одного из немногих риммеров, последовавших за ситхи из Эрнисадарка, и размозжил ему голову о стену так же легко, как человек может убить котенка. Когда трое ситхи окружили его, гюн презрительно отмахнулся от них безголовым трупом, окропив дождем кровавых капель. Он использовал тело несчастного Уле как дубину и даже убил одного бессмертного, прежде чем копья двух оставшихся пронзили его сердце.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Корчась в безжалостных тисках сна, Эолейр снова и снова видел безвольное тело солдата в волосатых лапах великана…

Он очнулся наконец. В голове стучало, как будто она вот-вот лопнет. Эолейр сжал руками виски, пытаясь смягчить боль. Как может человек видеть такие вещи и сохранить рассудок?

Чья-то рука коснулась его запястья.

Эолейр задохнулся от ужаса и перевернулся, хватаясь за меч. Длинная тень маячила в дверях шатра.

— Успокойся, граф Эолейр, — сказал Джирики. — Прости, если испугал тебя. Я окликнул, не заходя в шатер, но ты не ответил, и я решил, что ты спишь. Пожалуйста, прости мое вторжение.

Эолейр немного успокоился, но все еще был зол.

— Чего ты хочешь? — сердито спросил он.

— Прости, пожалуйста. Я пришел, потому что это важно, а времени мало.

Граф мотнул головой и тяжело вздохнул:

— Что случилось? Что-нибудь не так?

— Ликимейя просит тебя прийти. Она все объяснит. — Он поднял полог палатки и отошел в сторону. — Ты придешь? Я подожду, пока ты оденешься.

— Да… да, конечно, я приду.

Эолейр ощутил прилив гордости. Ликимейя послала за ним сына, а поскольку Джирики занимался только самыми значительными делами, можно было заключить, что ситхи действительно считают важным приход Эолейра. Мгновением позже гордость сменилась беспокойством: неужели дела так плохи, что они ищут совета предводителя сорока насмерть перепуганных смертных? А он-то был уверен, что победа близка…

Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы застегнуть ремень ножен, натянуть сапоги и меховую куртку. Он пошел вслед за Джирики по туманному склону, удивляясь, что, хотя ситхи был не ниже его и почти так же широк в плечах, его сапоги оставляли на снегу еле заметные следы, а за графом тянулась борозда продавленного наста.

Эолейр посмотрел вверх, где к вышине горы, словно огромное раненое чудовище, припадал Наглимунд. Было почти невозможно поверить, что не так давно в этом месте жили люди — танцевали, беседовали и любили.

Джирики вел графа мимо шатров ситхи, сделанных из тонкой ткани, которая сверкала на снегу, словно пропитанная лунным светом. Несмотря на казалось бы неподходящее время — где-то между полуночью и рассветом, — многие ситхи оставались на открытом воздухе. Некоторые стояли живописными группами и смотрели в небо, другие сидели на земле, тихо напевая. Казалось, их ничуть не беспокоит пронзительный ветер, заставивший Эолейра надвинуть капюшон чуть ли не до подбородка. Он надеялся, что в шатре у Ликимейи будет гореть огонь, хотя бы из уважения к странностям смертного гостя.

— У нас есть к вам вопросы по поводу места, которое вы называете Наглимундом, граф Эолейр. — Это прозвучало почти как приказ.

Эолейр отвернулся от пламени и встретил взгляды Джирики, его матери и высокого черноволосого Курои.

— Что я могу сказать такого, чего вы еще не знаете? — Граф почувствовал, что его начали раздражать смущающе-странные манеры ситхи, но обнаружил, что трудно сохранить это чувство под властным пристальным взглядом Ликимейи. — Не слишком ли поздно спрашивать об этом через две недели после начала осады?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Сейчас мы спрашиваем не о высоте стен или глубине колодцев. — Джирики сел рядом с графом, его одежда из тонкой ткани поблескивала. — Вы уже рассказали многое, что помогло нам.

— Вы жили в Наглимунде, когда там правил смертный принц Джошуа, — резко сказала Ликимейя, словно раздосадованная дипломатическими реверансами сына. — У него были тайны?