Локальный конфликт - Александр Афанасьев

Он летел вдоль каменного русла километра три, а потом ушел в сторону, промчался над перевалом, увяз в горах. Отклоняясь то вправо, то влево, он проносился мимо них, как слаломист, который уворачивается от встающих перед ним ворот.

Облака висели так низко, что иногда не могли перебраться через горную вершину, тогда они натыкались на нее, как на риф, выступающий из воды, разваливались, а их обломки стекали вниз по склонам снежными потоками.

В небольших прорехах, которые проел в облаках ветер, проглядывалось постепенно начинающее сереть небо. Мгла просачивалась сквозь дырки, становившиеся все больше и больше. Облака залатать их не успели, а теперь стало слишком поздно. Мгла разливалась по снегу, казалось, что он испачкан, как в городе.

Видимость ухудшалась. Вскоре он ничего не сумеет разглядеть, даже если спустится вниз и начнет взбивать пропеллером снежную пудру, но она еще больше помешает ему, он не увидит горного склона, врежется в него, а холод вморозит его в снег и в лед.

Узнав о нападении на «уазик» с репортерами, Кондратьев приехал на место происшествия раньше следователей местной прокуратуры, но любезно дождался их, почти ничего не делая, чтобы его не обвинили потом в том, что он затер все следы и по неопытности уничтожил улики. Он минут на пятнадцать опередил периодически покашливающий, точно не излечившийся от простуды «уазик», выкрашенный в серо-голубой цвет, прямо как форма французской армии времен Первой мировой войны. Вероятно, и машину эту выпустили примерно в те же годы, а до нынешних дней она сохранилась лишь только потому, что все время простояла в музее, но поскольку транспортные средства стали дефицитом, чего нельзя сказать о горючем, пришлось автомобиль из музея позаимствовать. Пороги у нее сгнили, корпус прохудился, его заварили, но так грубо, что эти швы напоминали страшные шрамы. Из «уазика» вывалились два тучных следователя, одетых в черные драповые пальто, на головах бобровые шапки-ушанки, завязанные на макушках. Сонные и угрюмые, а если к этому набору еще добавить и раздражение, причиной которому стал егерь… Он хоть и стоял в сторонке и на глаза старался не лезть, но видом своим показывал, что тоже не прочь приступить к поиску улик и изучению места преступления. Следователи поначалу подумали, что это именно он нашел машину, бросились его расспрашивать, но надежды их тут же угасли, а интерес к егерю ослабел настолько, что с языка у них наверняка рвались слова: «Что ты над душой стоишь?» Им удавалось сдерживать их. Но ведь действительно нельзя лезть в чужие дела. Некрасиво, нетактично это. Прописные истины, которые изучают еще в школе, и если егерь им не последовал бы, то у следователей могло сложиться впечатление, что он ограничил свое образование только пребыванием в детском саду. Кондратьева, вероятно, до сих пор поносили недобрыми словами, в подтверждение чего он то и дело испытывал желание икнуть.

Следователи составляли протокол осмотра места преступления, скрупулезно занося в него: в каком положении находится труп водителя, куда повернута его голова, чем он предположительно был убит. Они ползали по земле, подметая снег полами пальто, так что те вскоре испачкались, что-то замеряли, раскатав метры, наподобие тех, какими пользуются плотники. «Как они еще не достали лупы?» — удивлялся Кондратьев.

Весь вид следователей был иллюстрацией недовольства тем, что им пришлось тащиться Бог знает куда, совершенно неизвестно зачем, потому что все подробности происшествия они вполне могли узнать из вечернего выпуска новостей. Благо вскоре после них подъехала съемочная группа, отчего-то возомнившая, что скромно стоящий в стороне и переминавшийся с ноги на ногу Кондратьев обладает наиболее полной информацией о случившемся.

Он постарался побыстрее отделаться от навязчивых репортеров, невнятно промычав, что абсолютно ничего не знает и появился здесь случайно, после чего у представителей прессы должно было сложиться превратное впечатление об его умственных способностях. Кондратьев указал на следователей, давая понять репортерам, что это как раз те люди, которых они ищут. Следователи оказались разговорчивыми, накопившееся раздражение они вылили прямо на головы съемочной группы, часть попала и на микрофон, вот только сведений о самом преступлении там вовсе не было, потом они успокоились, одумались и, чтобы загладить свою вину, рассказали все, что знали, предварительно попросив репортеров стереть все, что они наговорили минутой ранее.

Кондратьев стоял невдалеке от камеры и с интересом слушал занятное повествование следователей, которые, встав возле своего «уазика», по очереди реконструировали случившееся, а если кто-то из них запинался, то рассказ подхватывал другой. Заняло у них это всего минуты три. Репортеры были довольны, следователи тоже, и когда интервью закончилось, они стали радостно пожимать друг другу руки, первые — предвкушая хороший репортаж, а вторые — оттого, что все сказанное они столь удачно выдумали.

Уже вечером Кондратьев узнал о существовании кассеты со съемками похитителей, добился разрешения отсмотреть ее и выяснил, кого он должен искать…

Люди почти по колено проваливались в глубокий снег, оставляя после себя круглые, осыпавшиеся по краям лунки, точно здесь прошло стадо слонов или, скорее, мамонтов, которых забросила сюда какая-то темпоральная катастрофа.

Они сильно устали. По крайней мере, в их движениях не осталось никакой целеустремленности, а только та безысходность, которой отличаются, к примеру, прикованные к веслам галеры рабы. Внешне они не отличались от человека, но людьми быть уже перестали. С той поры наука ушла далеко вперед, хоть и не добралась до тех вершин, которые предсказывали ей некоторые ученые. Тем не менее у этих людей вполне могли оказаться искусственные слуховые сенсоры, которые, несмотря на сильный ветер, способны разобрать в его вое примесь работающих двигателей.

Кондратьев крался за ними по пятам, но они двигались слишком медленно, и он никак не мог держаться позади них постоянно. Он чуть забегал вперед, как собака, которая отправилась со своим хозяином в лес собирать грибы, но хозяин мешкает, наклоняется над кустами, раздвигает травинки, а за это время собака успевает разведать дорогу впереди — вдруг там прячется медведь, кабан или волк. Лаем она предупредит об опасности.

Семь человек. Не много. Главное, чтобы их не стало больше. За плечами автоматы, на спинах мешки, одеты в белый камуфляж. Семь снеговиков, которые отправились искать более холодные земли, когда приближающаяся весна стала щекотать им щеки. Они испугались, что тепло растопит их, если они подождут еще немного.

Но эти горы безлюдны и необитаемы, а люди здесь — миражи. Когда Кондратьев в очередной раз вернулся к найденной им группе, он в этом убедился, обнаружив, что люди исчезли, будто под ними разверзлась бездна и сомкнулась над их головами, а он не заметил, как они провалились туда.

Ямки, оставленные в снегу их ногами, стали менее глубокими, словно люди переходили вброд речку, с застывшей, превратившейся в желе, водой, и только она еще хранила их отпечатки, но когда они добрались до берега, следы обрывались. Чтобы узнать, куда они пошли дальше, пришлось бы возвращаться сюда вместе с поисковой собакой.

Он включил инфракрасные сенсоры, тут же различил пятно тепла, похожее на нарыв, в котором скопился гной. Нарыв вздулся, натянул кожу, набух. Чтобы его порвать, надо либо надавить на кожу по бокам, либо сделать на ней небольшой и неглубокий надрез, либо подождать, пока он сам не вскроется. Под кожей кто-то ползал, точно это были личинки в грязной ране.

Он зафиксировал это место в памяти, стал подниматься все выше, лишь когда инфракрасные сенсоры перестали улавливать пятно света, включил реактивные двигатели. Мир размазался под ним, словно его нарисовали совсем недавно на холсте, краски еще не успели высохнуть, и вот теперь кто-то небрежно провел по картине рукой и все испортил.

Переход к реальности прошел нелегко.

Голова кружилась. Его мутило. Когда он снял шлем, волосы были мокрыми от пота. Если их не высушить феном и отправиться так на улицу, то обязательно заболеешь. Реальный мир казался размазанным. Кондратьев не сразу сумел разглядеть, какое положение занимают фосфоресцирующие стрелки часов. Он несколько раз ошибся. Когда же стрелки наконец-то приняли четкие очертания, он стал высчитывать, сколько времени летал. Выходило, что часа три, но расчеты были приблизительными, потому что он не запомнил, когда точно надел шлем.

Пальцы вспотели. Кондратьев отложил шлем, огляделся.

Лишь из-за того, что верхняя лежанка пустовала, а занятой оказалась средняя, Кондратьев понял, что наблюдатель сменился. В больших черных шлемах они были похожи друг на друга, как близнецы, а может, они действительно ими были, но егерь не стал снимать шлем с головы того наблюдателя, который бодрствовал, и сравнивать его внешность с внешностью того, кто спал.