Шедевр - Миранда Гловер

Его слова подействовали на меня как удар ножом. Для меня миллион долларов — это миллион долларов. Едва ли такую сумму можно назвать мелочью, независимо от того, кто ее выкладывает. Бен с улыбкой смотрел на произведение Россетти, по всей видимости, не догадываясь, какое оскорбление только что мне нанес. Его переполняло ощущение триумфа. Я задумалась: а не мечтает ли Эйдан когда-нибудь стать таким же и не является ли мой успех, которого он так желает, всего лишь гарантом его финансовой успешности? Надеюсь, что нет, но не уверена. В таком холодном расчетливом стремлении к успеху есть что-то ненормальное. Похоже, Бен никогда не раскрывается полностью.

Я почувствовала у двери чье-то присутствие, обернулась и увидела дворецкого.

— Гости ожидают вас в библиотеке, сэр.

Бен осторожно положил руку мне на спину. Я отстранилась. Он либо не заметил, либо предпочел не обратить на это внимания, и продолжал сладким голосом:

— Не могу дождаться твоего выступления в образе Фрэнсис Лейлэнд. Я думаю, нам пора. Пойдем.

Бен вывел меня из комнаты. Я не могла сдержаться и оглянулась. «Мона Росса», портрет Фрэнсис Лейлэнд висел в полутьме, застывший образ, равнодушный к разыгрывающейся перед ним драме; всегда спокойная и невозмутимая, вечно сосредоточенная на собирании цветов.

Мы с Беном прошли через холл и оказались в полутемной гостиной, где должно было состояться мое представление. Место вполне подходящее, подумала я, учитывая, что Фрэнсис неоднократно позировала Уистлеру в его собственном доме на Линдси-роуд в Челси. Но все равно я чувствовала себя неуверенно. Я часами изучала репродукцию картины «Мона Росса». Она была невероятно похожа на более поздний портрет Фрэнсис кисти Уистлера и в то же время являлась основной причиной создания второго портрета. Мне казалось, что миссис Лейлэнд буквально сопровождала меня к дому Бена. Я пришла сюда как художник, как ее посредница, а она являлась настоящим произведением искусства.

В другом конце комнаты поблескивал белый рояль, в центре стояло несколько коричневых кожаных диванов, расположенных вокруг пылающего камина, над которым висело зеркало в позолоченной раме. Я также увидела полотно Джексона Полока, единственную картину в комнате.

Я попросила, чтобы убавили свет. Днем здесь побывал Джо, который установил мои камеры. Мы становились с ним настоящей командой. Я ощущала небывалое вдохновение. Я включила камеры, постояла, склонив голову, лицом к камину и спиной к гостям Бена, пока они заходили в комнату. Я чувствовала, как они останавливаются, разглядывают меня, прохаживаются по комнате, чтобы удостовериться, что нашли место с наилучшим обзором. Я решила, что не стоит больше медлить и представление нужно начать поскорее, чтобы избежать этого разглядывания меня со спины знакомыми людьми, большинству из которых я в настоящий момент абсолютно не доверяла. Несомненно, здесь Грег, Каролин, Эйдан, возможно, Соня. Все они считают меня немножко и своей собственностью тоже, из-за моей психологической или финансовой зависимости. Но я не позволю им сбить меня с толку. Не в этот раз. В ушах у меня прозвучали слова Гая и Петры: «Твое искусство важнее всего на свете». После окончания этой длинной недели на пленке останется лишь мое выступление. Как и Уистлер за сто тридцать лет до меня, я должна сконцентрироваться на эстетической красоте, даже если отношения между зрителем и моделью — как в данный момент, так и во время написания портрета Фрэнсис — гораздо сложнее, чем можно выразить словами.

Я медленно подняла голову под определенным углом и посмотрела назад и в сторону через плечо, на что-то, находящееся недалеко от меня, копируя позу Фрэнсис на портрете. В моей груди раздавались гулкие удары сердца. Изображая ее, я чувствовала себя ранимой, слабой и беззащитной, что соответствовало моему состоянию. Я сложила руки перед собой, но потом завела их за спину, как делала Фрэнсис много лет назад. Затем я чуть покачнулась. Движение было намеренным: я хотела выглядеть немного неустойчивой и невесомой, словно застыла над бездной. Я медленно, почти незаметно, покачивалась из стороны в сторону. В комнате царила тишина, было слышно лишь едва различимое дыхание и тиканье старинных часов.

В этот момент представление получило новое и неожиданное развитие. Думая о Фрэнсис, о ее несчастливом браке, двусмысленной дружбе с Уистлером и ее неясном будущем, я почувствовала на глазах слезы. Капля скатилась по щеке, за ней последовала другая, потом еще одна. Затем слезы потекли ручьем, я беззвучно заплакала, и мои плечи задрожали. Я оплакивала и всех остальных героинь, особенно Викторину, Кристину и Мари. А также себя, из-за того страха, который укоренился в глубине моей души. Я боялась будущего, боялась принимать решения, я устала от призраков прошлого и его воздействия на меня. Я вспомнила страх, который вызвал во мне Кенни, пресса, угроза выставления себя напоказ, а потом я подумала о страхе потерять Эйдана, о том, что произойдет, если я не справлюсь со всеми остальными страхами. От камина шел жар. Я почувствовала, что мой макияж расплывается. А потом я поняла, что теряю сознание, и упала на пол.

Я путешествовала в пространстве и времени, из Манхэттена в Англию, но не в Лондон: вместо этого я оказалась в Икфилд-фолли. Я парила над нашей общиной, глядя на ее башенки и низко пролетая над прекрасными пышными садами. Я увидела на лужайке Эву, сидящую на стуле. За ней в траве лежал Симеон. Он читал книгу, которую держал высоко в руке, прикрываясь ею от солнца. Я стала спускаться и приземлилась босыми ногами на покрытую росой траву. Затем подошла к матери и прислушалась. Я была маленькой девочкой. У меня были крошечные детские ступни. Симеон читал Эве стихи, а она прикрыла глаза, подставляя лицо нежным лучам солнца.

— Где Эстер? — неожиданно спросила она, прерывая отца и оглядываясь вокруг с беспокойством в светло-серых глазах. Она выглядела очень молодо, ее темно-каштановые волосы развевались, на лице еще не появились морщины, а губы были полными и красными. Она действительно была прекрасна.

— Я здесь, — прошептала я в ее волосы.

Эва повернулась, чтобы понять, откуда доносится голос, но не заметила меня и посмотрела сквозь мое тело, потом взглянула на дом.

— Эстер? Эстер, где ты? — позвала она.

— Я здесь, — повторила я.

Затем Эва резко поднялась и энергично направилась сквозь меня к дому. Я смотрела, как уменьшается вдали ее фигура, затем взглянула на Симеона. Он лежал на пледе с закрытыми глазами.

— Эстер! Эстер! Очнись.

Я услышала настойчивый голос Эйдана и открыла глаза. Я лежала на одном из кожаных диванов, и он держал мою голову в своих руках. Я увидела лица гостей, столпившихся вокруг. Женщина с рыже-каштановыми волосами, имени которой я не знала, протягивала мне стакан воды, а кто-то просил вызвать врача. Лицо женщины приблизилось.

— Я врач, — услышала я ее уверенный голос. Я медленно села и глубоко вздохнула, постепенно приходя в себя. Я выпила воды и наклонилась, чтобы ускорить приток крови к мозгу.

— Ты действительно уверена, что с тобой все нормально?

— Я в полном порядке, — заверила я Эйдана, стоявшего в пальто и перчатках у двери. Он выглядел невероятно растерянным.

— Мне очень жаль, что так получилось.

— Эйдан, я жду окончания проекта, неделя подходит к концу. Еще два дня, и мы полетим домой.

Он грустно улыбнулся и прошептал:

— Не забывай, что я люблю тебя, Эст.

Сегодня меня переполняли эмоции. Казалось, Эйдан любит меня так же сильно, как и я его.

— Встретимся в аэропорту JFK, — строго сказала я. — А теперь иди и заверши свою двойную сделку. И учти, что я ничего не подпишу с Грегом, пока не прочту внимательно все документы.

Эйдан мягко улыбнулся:

— Пока!

После того как дворецкий закрыл за ним дверь, я почувствовала, что у меня с души свалился камень. Эйдан ушел последним из гостей. Скоро выйдет Бен, и мне нужно будет следовать за ним. Нас ждет машина, на которой мы поедем в аэропорт. Предстоящее путешествие, вероятно, стоило того, чтобы совершить его на частном самолете.

39

— Ваш любимый запах?

— Льняное масло.

— Ваше любимое слово?

— «Да».

— Ваше любимое путешествие?

— Где-нибудь над облаками.

— Где и когда вы были наиболее счастливы?

— 17 июля 1991 года в колледже Святого Мартина в Лондоне, при получении диплома по актерскому мастерству.

— Какой фразой вы склонны злоупотреблять?

— «Сегодня я это закончу».

— Какая черта характера вам больше всего в себе не нравится?

— Неумение слушать.

— Какая черта характера вам больше всего не нравится в других?

— Неумение слышать.

— Как часто вы занимаетесь сексом?