С человеком на борту - Марк Галлай

Впрочем, было на этот раз и нечто новое.

Всю дорогу, пока ракету везли, её сопровождал кружившийся на высоте пятнадцати—двадцати метров вертолёт. Дверь в его фюзеляже была открыта, и в проёме как-то очень по-домашнему, свесив наружу ноги, сидел кинооператор Владимир Андреевич Суворов, упоённо — сами понимаете: новый ракурс! — снимавший происходящее внизу.

Первая моя мысль, оперативно всплывшая в голове при виде всей этой картины, была вполне деловая: «Как он там привязан? Надёжно ли?..» Возникновение этой мысли было нетрудно объяснить: что это такое — кинооператор во время съёмки, — я знал хорошо.

За несколько лет до описываемых событий мне вместе с моим коллегой лётчиком-испытателем А.Н. Грацианским неожиданно пришлось выступить в роли консультанта кинофильма «Цель его жизни», поставленного режиссёром Анатолием Михайловичем Рыбаковым по сценарию В. Иванова и А. Меркулова. Как оно нередко бывает в жизни, работа эта, за которую мы с Грацианским брались не очень охотно, можно сказать, почти по прямому приказанию начальства, оказалась гораздо более интересной, чем я ожидал. Интересным было и само по себе новое, ранее незнакомое нам дело, и возможность хотя бы в малой степени (соответствующей скромному положению консультанта в коллективе создателей картины) вынести на экран какие-то свои мысли, оценки, взгляды, и, главное, общение с людьми, которых раньше видел только на экране (хотя имена их прекрасно знал, не раз читал в титрах, предваряющих фильмы, — в то время титры шли перед картиной, а не в её середине или в конце, как это стало модно делать сейчас) и которые в большинстве своём оказались вблизи, «без грима», отличными собеседниками, добрыми товарищами и тёплыми, душевными людьми. Интересны были и весьма нестандартные полёты, которые несколько лётчиков-испытателей, привлечённых к этому делу — В. Комаров, В. Мухин, Н. Нуждин, Д. Пикуленко, Г. Тегин, Л. Фоменко, автор этих строк и другие, — выполняли, чтобы получить предусмотренные сценарием (а иногда и придуманные экспромтом) воздушные кадры.

Главный оператор фильма Виктор Викторович Домбровский — весьма уважаемый в своём цехе и очень симпатичный человек — встретил своё пятидесятилетие (тогда мне казалось, что это довольно много) как раз во время работы над «Целью его жизни». Тем не менее он, до того времени никогда не летавший иначе как пассажиром, без малейших колебаний надел парашют и шлемофон и уверенно устроился у меня за плечами в кабине двухместного реактивного истребителя. Уместиться в тесной кабине, где человек весьма плотно вписан в разного рода краны, рычаги и ручки управления, ему было нелегко. Однако Домбровский умещался, да к тому же не один, а с кинокамерой и запасными кассетами с плёнкой. На земле перед вылетом он уверял, что ему очень удобно, а выслушав наши настойчивые указания, как вести себя в полёте, что в кабине можно и даже нужно трогать (например, кнопку включения внутренней связи с лётчиком), что трогать не обязательно, а что — категорически не следует (например, ручку управления самолётом), клятвенно заверил, что будет этим указаниям неукоснительно следовать. Тем не менее в полёте, как только дело дошло до съёмок, между Виктором Викторовичем и мною не раз происходили диалоги примерно следующего содержания.

В.В. (раздражённо). Что это у нас самолёт так прыгает? Я только навёл камеру, а он прыгнул!

Я (ещё более раздражённо). Так это же вы ручку опять толкаете! Разведите колени, не вертитесь в кабине. Ручку не толкайте.

В.В. (тоном человека, готового оказать любезность, раз уж его об этом так настоятельно просят). А, ручку… Ну ладно, ладно. Не буду.

И действительно, после каждого такого разговора толчки по ручке управления прекращались. Минуты на три…

Словом, после первых же полётов на киносъёмки мне стало совершенно ясно, что снимающий оператор никаких внешних обстоятельств просто не замечает. И эта творческая одержимость, наверное очень полезная для высокого искусства, в полёте может обернуться определёнными осложнениями.

Поэтому, когда дело дошло до съёмок, которые операторы хотели производить из открытого проёма снятой входной дверки транспортного самолёта, я счёл необходимым использовать свои двойные права консультанта фильма и командира корабля — заставил дополнить конструкцию самолёта новым, не предусмотренным чертежами устройством: деревянной дощатой загородкой высотой немногим больше метра, которую установили в проёме двери. Непочтительные мотористы немедленно присвоили сооружённой загородке наименование «телячья».

Боюсь, что специалисты по технической эстетике, увидев эту наполовину забитую шершавыми, нестрогаными досками дверь, которая выглядела особенно непрезентабельно на фоне гладкого, элегантного, обтекаемого фюзеляжа, попадали бы в обморок. Во всяком случае, имели бы на то все законные основания, так как по части эстетики наша конструкция выглядела действительно нельзя сказать, чтобы очень… Но зато была полная гарантия, что операторы не вывалятся в порыве творческого экстаза из самолёта. Что прежде всего и требовалось.

Так что причины беспокойства, испытанного мною при виде Володи Суворова, так свободно — ногами наружу — сидящего на пороге двери вертолёта, понять нетрудно. Хотелось быть уверенным, что он там надёжно привязан.

Но интересно было и другое!

Оглянувшись, я обратил внимание на то, что почти все окружающие смотрели не на плывущую к стартовой позиции ракету с космическим кораблём, а на кружившийся над ними вертолёт. Эка невидаль — ракета! Ей тут, можно сказать, по штату положено быть. А вот вертолёт — это действительно что-то новое. Тем более с человеком, сидящим чуть ли не прямо «на улице». Такое не каждый день увидишь!..

Я подумал: скажи любому человеку в любой точке земного шара, кроме космодрома, что люди, имеющие возможность вплотную — с расстояния нескольких метров — наблюдать настоящую космическую ракету, отводят от неё взоры и пристально следят за обычным серийным вертолётом Ми-4, — так ведь не поверят!

Вот как, оказывается, меняются порой местами экзотическое и обыкновенное…

Поди утверждай после этого, что понимаешь психологию человеческую!..

Поскольку речь уже зашла о кинематографистах, нельзя не заметить, что к шестьдесят четвёртому году они набрали на космодроме немалый вес. Положение их стало совсем иным, чем было тремя годами раньше. Тогда — весной шестьдесят первого — от них почти что отмахивались. Что, впрочем, и неудивительно: дело шло к первому полёту человека в космос, все мысли руководителей этой операции были полны ею и только ею, никто не думал об «отражении» успеха — пришёл он вам, этот успех!..

По-человечески это более чем понятно. Хотя, конечно, определённые информационные потери подобное положение вещей за собой повлекло — мы лишились многих кадров, на которых могли бы быть запечатлены эпизоды исторически уникальные. В результате авторам первых фильмов, посвящённых космической теме, не оставалось ничего иного, как прибегнуть к способу, который в документальном кинематографе деликатно называется досъемкой. Очень досадно, что, например, широко известные кадры, на которых мы видим Королева за столом с микрофоном в руках, одетого в модную голубовато-серую курточку и разговаривающего по радио с Гагариным, — что эти кадры, увы, «доснятые». Правда, сейчас всякий кадр — доснятый или снятый «вовремя», — если на нем запечатлён Королев, драгоценен. Но снисходительное отношение к исторической подлинности кинематографического (да и не только кинематографического) материала — вещь, оказывается, довольно опасная. Вводящая в соблазн. Вскоре при перемонтаже фильма (документального!) о первом полёте человека в космос что-то вырезали, что-то вклеили, а в результате при старте Гагарина команду «Пуск!» в фильме подаёт человек, в высшей степени достойный и заслуженный, но… не тот, который стоял в пультовой у основного перископа и подавал — могу засвидетельствовать как очевидец — эту команду в действительности.

Да, жалко, очень жалко, что в исторические дни первых стартов пилотируемых космических кораблей кинооператоров (как, впрочем, и журналистов) держали на некотором отдалении.

Но чрезвычайно быстро положение кардинально изменилось. Кинооператорам (а несколько позднее — и телеоператорам) стали предоставлять на космодроме возможности самые широкие. И, надо сказать, энергичные операторы не замедлили этими возможностями воспользоваться. Дело дошло до того, что после заседания Госкомиссии по случаю представления основного и дублирующего экипажей корабля «Восход» кинооператор В. Суворов (тот самый, который снимал, свесив ноги, из вертолёта) — человек, вообще говоря, очень вежливый и деликатный — попробовал уговорить председателя Госкомиссии Г.А. Тюлина: