Моя профессия - Сергей Образцов

Так вышло и у меня. Сперва мне было весело «болтать» с моими куклами, Потом темы «разговоров» начали становиться все шире, а разлуки все короче, и наконец выяснилось, что это уже любовь. Тогда разлуки прекратились. Возник брак, то есть профессия.

Днем регистрации брака надо, вероятно, считать тридцать первое декабря Двадцать третьего года, то есть день моего первого платного выступления. В таком случае, регистрация была неудачной. Я почти провалился. От концерта остались только деньги и стыд. А стыд всегда больше денег. Думаю, что потому я сравнительно легко перенес этот стыд, что, во-первых, не очень сознавал свой первый концерт началом профессии, а во-вторых, в провале не были повинны куклы. Выступал я в вечер встречи Нового года в одном учреждении. Ширма моя стояла в углу небольшого зала, в котором не было ни скамеек, ни стульев. Зрители в очень небольшом количестве стояли перед ширмой, а сзади них разгуливали и громко разговаривали те, кому через головы других просто ничего не было видно.

Окончательно вылечиться от провала помогла мне продолжавшаяся «Домашняя самодеятельность».

Но уже начиная с двадцать шестого – двадцать седьмого года профессиональные концерты стали происходить все чаще и чаще, возрастая в количестве с каждым месяцем и годом.

Первое время появление на концерте человека с ширмой, который зачем-то собирается показывать взрослым людям кукол, зрители встречали недоуменным шорохом, а то и ясно слышимыми скептическими репликами, но почти всегда после первого же номера скепсис пропадал и, выйдя на поклон из-за ширмы, я встречался с веселыми глазами, и становилось ясно, что следующий номер уже не должен проламывать льда.

Постепенно москвичи привыкли к новому концертному жанру и к моей фамилии, и меня стали не только провожать аплодисментами, но и встречать. Появились все профессиональные показатели успеха. В афишах сборных концертов я из разряда «и др.» перешел сперва в разряд тех, кого называют, а потом начал появляться и в так называемой «красной строке». Конферансье перестали выпускать меня в первых номерах концерта, а передвинули в середину и даже не боялись мною кончить отделение. Все чаще и чаще попадались дни, когда количество предложений было большим, чем я мог выполнить, и я принужден был отказываться.

Весь этот процесс шел так быстро, что я воспринимал его как что-то стихийное, малопонятное, но азартно-радостное. Я вовсе не сразу привык к свалившейся на меня с неба неожиданной профессии и вначале страшно боялся выступать в больших залах. Хорошо помню, как я долго не соглашался выступить в Колонном зале Дома Союзов, – мне казалось просто абсурдным показывать в нем маленьких кукол. А теперь, после сотен выступлений в этом зале, он мне кажется одним из самых легких.

Помню, как до дрожи волновался, когда меня пригласили на целых полтора месяца ежедневных выступлений в Мюзик-холле, а в то же время именно эти выступления и закрепили мое концертное «положение», так как сразу же после Мюзик-холла ко мне приехал представитель из Ленинграда для заключения договора на летние выступления в эстрадном театре ленинградского Сада отдыха. Он предложил мне такие замечательные условия, о которых я никогда даже и не мечтал. Но эти условия не только обрадовали меня, но и взволновали. Я боялся, что после первого же выступления в новом городе, в котором меня решительно никто не знает, выяснится, что я не оправдаю тех денег, которые мне собираются платить.

Это волнение увеличилось, когда по приезде в Ленинград я увидел, что около Сада отдыха поперек всего Невского проспекта натянута полоса материи с моей фамилией, написанной аршинными буквами, а у решетки сада стоят огромные, по крайней мере в три человеческих роста, вырезанные из фанеры и раскрашенные изображения моих кукол: старушки и старика с гитарой. Никогда – ни до, ни после этого – у меня не было такой нахальной рекламы и такого перед ней испуга.

Но премьера прошла хорошо, и после этого я много раз приезжал в Сад отдыха на летние гастроли. Да и до сих пор я часто езжу в Ленинград, знаю почти все ленинградские клубы не хуже московских. И хоть давно уже выступаю в куда более ответственных сольных концертах, воспоминания о первых впечатлениях от выступлений в Ленинграде до сих пор живут во мне как воспоминания об азартной концертной юности, в которой испуг, радость и удивление от неожиданной для меня быстроты расширения профессии сплетены в один тугой узел.

Глава четырнадцатая

Дневник памяти

У каждого человека есть неписаный дневник памяти. В нем тысячи страниц. Страницы эти перепутаны, некоторые – вырваны. Многое из записанного памятью трудно прочитать, многое стерлось. Чаще всего особенно неразборчивы даты, имена, фамилии, названия городов, улиц.

Память бывает невнимательна к документам и фактам, но зато образы она сохраняет с тщательностью коллекционера. Образы целых десятилетий, образы отдельных дней и часов нашей жизни, образы ощущений, образы событий и людей. Она записала их в подробностях удивительных: с цветом, запахом, звуком. Если вы занимаетесь искусством, не жалейте о потерянных страницах в дневнике вашей памяти. Они все равно не понадобились бы вам. Но, перечитывая сохранившиеся страницы, читайте их внимательно. Не переписывайте их, не меняйте строчек и слов, потому что это драгоценные страницы. Память может ошибиться в фактах, но она никогда не врет. Она четко записала ваши ощущения, и выдумать лучше нее вам вряд ли удастся.

Мало этого, память проделала за вас большую работу и не только откинула ненужное, но еще пересортировала воспринятую вами жизнь. Объединила однородное, разобщила противоположное, и, напоминая вам о каком-то явлении, событии или человеке, она сопровождает их всеми необходимыми и всегда образными примечаниями.

В моем дневнике памяти сохранилось много концертов, много городов, клубов, театров, зрителей, но каждое из сохранившихся воспоминаний разное. В одном случае я помню свои ощущения в момент самого выступления, в другом случае я совсем не помню выступления, но зато хорошо помню место, где оно происходило, и место это само по себе уже образ, Москва это или Ленинград, Прага или Нью-Йорк, цех завода, палуба корабля или импровизированная сцена из составленных канцелярских столов в клубе какого-то учреждения. Один концерт запомнился как образ всего зрительного зала и его цельной реакции, а другой оставил в памяти всего только одного человека, но зато встреча с этим человеком ощущалась не меньше, чем встреча с тысячью. Я не в силах записать все «страницы» дневника моей памяти, но мне хочется рассказать хотя бы о некоторых, и рассказать именно так, как я их помню. Поэтому во многих случаях в моем рассказе само выступление с куклами будет занимать, может быть, наименьшее место.