Круглый год с литературой. Квартал третий - Геннадий Красухин

Но главным подтверждением этих нагибинских слов оказались вещи, которые Тендряков писал в стол, не рассчитывая на публикацию. «Хлеб для собаки», «Пара гнедых», «Параня», «Донна Анна», «На блаженном острове коммунизма», «Охота», «Люди или нелюди» явили нам совершенно незнакомого Тендрякова, блистательного аналитика, точного диагноста, великолепного мастера слова.

4 АВГУСТА

Первый том «нивского» пятитомника Кнута Гамсуна, куда входили «Голод», «Пан» и «Мистерии», мне дал почитать отец моего школьного товарища. Не могу передать наслаждение, которое я испытал от этой прозы. Недели за две каждую из этих повестей я прочитал трижды.

А когда пошёл работать на завод, то с первой же получки обошёл букинистические. Купил всего «нивского» Гамсуна за какие-то очень смешные деньги – уж и не помню теперь: то ли полтора рубля, то ли два с полтиной за том. Было это сразу же после хрущёвской реформы, когда бутылка «московской» водки стоила 2.87, «столичной» – 3.07, а «старка» – 3.12. В среднем я, радиомонтажник, зарабатывал около 200 (иногда больше) рублей в месяц. Сказка!

Гамсуном, родившимся 4 августа 1859 года, я заболел надолго. Исключительно из-за него (норвежец) купил четырёхтомник Генрика Ибсена и «марксовские» пьесы Бьёрнсона Бьёрнстьерне.

Нет, с Гамсуном рядом я не ставил ни того, ни другого. Но представление о великих норвежцах получил.

А потом, в очередной раз перечитывая записки Гамсуна о путешествии по России, – «В сказочной стране», моё внимание привлекла фраза рассказчика о русском офицере: «Лицо у него неприятное. Еврейское» (цитирую по памяти). Я насторожился. Стал внимательней читать всё, что у меня было. Но ничего подобного больше не встретил. «Нивское» – это ведь дореволюционное издание. Однако как-то сидел в Ленинке, в читальном зале (тогда туда записывали даже старшеклассников). И в каком-то послевоенном сборнике прочитал биографию Гамсуна. От ужаса у меня зашевелились волосы на голове. Мой кумир обожал Гитлера и даже подарил Геббельсу свою Нобелевскую медаль.

Я прочитал, что во время коллаборационистской власти Квислинга читатели Гамсуна прокрадывались под забор его дачи и перекидывали гамсуновские книги, которые порой приходилось вывозить с территории грузовиками. Тем не менее Гамсун твёрдо стоял на своём: поддерживал назначенного Гитлером рейхскомиссара Норвегии Йозефа Тербовена и опирающегося на него министра-президента Норвегии Видкуна Квислинга.

Эта двойка запретила въезд в страну евреев. А норвежские евреи уже без всякого вмешательства немцев были в значительной своей части депортированы в лагеря уничтожения.

В октябре 1942 года в городе Тронхейме было совершено несколько диверсионных актов против немцев. В ответ Квислинг арестовал всех тронхеймских евреев. И переправил их в Освенцим.

Квислинг был арестован 9 мая 1945 года. Судим и расстрелян. Судили и его сторонников. В том числе, Гамсуна.

За Гамсуна просил Молотов. В конце концов Гамсун вёл себя непоследовательно. То, встретившись в 1943 году с Гитлером, требовал убрать из страны Тербовена и Квислинга, чем привёл немецкого фюрера в ярость. То в некрологе воздал Гитлеру почести как «борцу за права народов». Просьбу Молотова правительство Норвегии не удовлетворило. Но тюрьмы Гамсун избежал. Выплатил штраф. Одно время жил в доме для престарелых. Скончался в своей усадьбе 19 февраля 1952 года – обесчещенный, презираемый многими соотечественниками.

Но время вернуло этого писателя в литературу. Правда, лично я его разлюбил.

Борис Савельевич Ласкин, родившийся 4 августа 1914 года и умерший 22 августа 1983-го, конечно, завоевал своё место под солнцем благодаря прежде всего таким стихам, ставшим всенародными песнями, как «Спят курганы тёмные», «Три танкиста», «Марш танкистов». Но не только им.

Ласкин – автор сценариев кинофильмов «Карнавальная ночь» (совместно с В. Поляковым), «Девушка с гитарой» (соавтор тот же), «Не имей сто рублей» (опять совместно с В. Поляковым), «Дайте жалобную книгу» (совместно с А. Галичем).

Что ж, есть, что предъявить Тому, Кто наделил тебя даром!

Михаил Кузьмич Луконин, умерший 4 августа 1976 года (родился 29 октября 1918 года), принадлежит к плеяде фронтовых поэтов. Он воевал и на «незнаменитой» финской: был лыжником-стрелком, и на фронтах Великой Отечественной, где получил ранение.

Судьба его относительно благополучна. Работал на Сталинградском транспортном, где играл в футбол за команду мастеров. Окончил Сталинградский учительский институт в 1937-м, но учителем не стал. Уже в институте он стал писать стихи, которые прошли творческий конкурс в Литературном институте. В нём Луконин учился с 1937 по 1941 (с перерывом на финскую).

Лучшим его другом был поэт Сергей Наровчатов, который входил в редколлегию «Литературной газеты», когда я там работал. Всякий раз, когда речь заходила о «круглом столе» редакции или о каком-нибудь обсуждении проблем поэзии Наровчатов выставлял условие: обязательно нужно пригласить Луконина. Его, конечно, приглашали. А на моё удивление таким однообразным условием, Наровчатов говорил, что «Литературка» обязана сделать Луконину имя.

– Ну, какое же у него имя, – отвечал он мне. – Кто по-настоящему знает стихи Мишки? А замелькает в «Литературке» – вот и имя на слуху!

Я знал, что Луконин с Наровчатовым вместе блуждали дорогами отступлениями по Орловщине и Брянщине в Великую Отечественную, вместе вышли к своим, дружат ещё с тех лет.

Прекрасный поэт Давид Самойлов, друживший с Наровчатовым ещё до войны, писал о своём поколении: «Они шумели буйным лесом, / В них были вера и доверье. / Но их повыбило железом, / И леса нет – одни деревья. / И вроде день у нас погожий, / И вроде ветер тянет к лету… / Аукаемся мы с Серёжей, / Но леса нет, и эха нету».

Наровчатов очень любил это стихотворение и говорил: «А я ещё аукаюсь с Мишей. Мы с ним были как братья». И, помолчав: «Дезик прав: леса нет, и эха нету».

С Дезиком Наровчатова сближала ещё и библиомания. У обоих были выдающиеся библиотеки.

А Луконин книгочеем не был. Наровчатов любил его, как сам говорил, за надёжность. «Если б не ходил с ним в разведку, – говорил, – пошёл бы, не раздумывая. Миша никогда не предаст и не продаст».

И Наровчатов был Луконину надёжным другом. Заметив в нём общественную жилку, продвигал во все бюро и секретариаты.

Так оказался Луконин в 1976 году на посту первого секретаря Московской организации СП СССР. Правда, пробыл он на нём меньше года. Умер.

Самое известное стихотворение Луконина цитируется чаще всего из-за афористической концовки: «Но лучше прийти с пустым рукавом, чем с пустой душой». Мне же кажется, что стихи, подготавливающие такую концовку, сильнее её:

Ты думаешь:Принесу с собойУсталое тело своё.Сумею ли быть тогда с тобойЦелый день вдвоём?Захочу рассказать о смертном дожде,Как горела трава,А ты –и ты жила в беде,Тебе не нужны слова.Про то, как чудом выжил, начну,Как смерть меня обожгла.А ты –ты в ночь роковую однуВолгу переплыла.Спеть попрошу,а ты самаЗабыла, как поют…Потомменясведёт с умаНепривычный уют.Будешь к завтраку накрывать,И я усядусь в углу,Начнёшь,как прежде,стелить кровать,А яуснуна полу.Потом покоя тебя лишу,Вырою щель у ворот,Ночью,вздрогнув,тебя спрошу:– Стой! Кто идёт?!Нет, не думай, что так приду.В этой большой войнеМы научились ломать беду,Работать и жить вдвойне.Не так вернёмся мы!Если так,То лучше не приходить.Придём работать, курить табак,В комнате начадить.Не за благодарностью я бегу –Благодарить лечу.Всё, что хотел, я сказал врагу,Теперь работать хочу.Не за утешением –утешатьПереступлю порог.То, что я сделал, к тебе спеша,Не одолженье, а долг.Друзей увидеть,в гостях побыватьИ труднои жадно жить.Работать – в кузницу,спать – в кровать,Слова про любовь сложить.В этом зареве ветровомВыбор был небольшой, –Но лучше прийтис пустым рукавом,Чем с пустой душой.

Великий сказочник Андерсен сочинял с раннего детства и с раннего детства играл в кукольный театр.