Фирменный поезд «Фомич» - Виктор Колупаев

— Стараешься, стараешься, — подтвердил Федор. — На вокзале придется в майке выходить.

— В майке, — печально согласился Валерий Михайлович.

Тут уж, видно, ничего нельзя было поделать.

— Приучим, — пообещал Федор. — Постепенно, но приучим.

— Приучим! — возликовал Валерий Михайлович.

В углу сидел Семен, неприступный и злой. Тут одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что у него с Тосей дело погибло навсегда. Да только откуда я мог знать души людей?

Я подошел к нему и протянул руку.

— Спасибо, Семен! Спасибо за сына!

Семен посмотрел на меня с неприязнью, помедлил, но все же свою руку протянул, правда, нехотя, словно только бы отвязаться.

— Ладно, — отмахнулся он. — Невелика заслуга.

— Нет, нет, Семен. Всю жизнь буду помнить.

— Всю жизнь… Добро долго не помнят.

— Это ты зря, Семен.

— Зря?! А я ведь вот что мог сделать! Я ведь мог твоего сына снова увести… ну, то есть… сам понимаешь… а потом не признать. Да и как его, скажи, признать, когда он вырос на четыре года.

— Да зачем же?

— А затем… Тогда бы Тося прибежала ко мне и на коленях молила, чтобы я ее простил и снова взял к себе. Она бы ради твоих детей это сделала. Я знаю. И слова бы мне никогда худого не сказала, виду не подала. Она такая… И еще раньше бы кончилась эта чертовщина!

Я невольно отшатнулся от Семена.

— Прошу прощения! — встрял в разговор Федор.

— Да идите вы к черту со своим прощением! — взревел Семен. — Прощение! Прощение! Кому оно нужно, ваше прощение? Святые! Великомученики! Один за всех, все за одного! А ваше человеческое-то уже начало трещинку давать! Не заметили?

— Истинно, истинно, — подтвердил Валерий Михайлович. Но Федор снова обнял его и погладил по небритой щеке.

Семен отвернулся к окну и замолчал.

— Не надо, Семен, — попросил я. — Я искренне благодарен тебе. И если уж ты и это мог сделать, да не стал…

— Да! Не стал, не стал! — Семен снова повернул ко мне свое злое лицо. — А знаешь, почему не стал? Знаешь? Не смог! Просто не смог! Счастье ваше зацепило. И разбить бы его, а не получается. Потому что своего нет, а хоть какое-то на свете должно быть. Хоть в кино, хоть у соседей. Только у соседей обычно не бывает. А с тобой мы скоро навсегда разойдемся. И я буду думать: вот человек, у которого счастье. И я ему помог. Хоть и свое разлетелось ко всем чертям, а другому помог. Я ведь злюсь на тебя. Я тебя ненавижу за твое такое счастье! Но пусть существует! И Тося… Тосю я не знаю, Таисию Дмитриевну, то есть Голованову… И пусть раньше, чем позже. Детей хоть, слава богу, нет… Никто спрашивать не будет: «А кто мой милый папочка?» И вообще… Можешь ты уйти и не мозолить мне глаза своим странным видом? У тебя на лице написано: «Довожу до сведения всех, что я абсолютно счастлив!» А это не всем нравится. Мне, по крайней мере.

— Хорошо, Семен.

— Вот и катись к своему милому семейству… Ха-ха-ха! А ведь семейство и в самом деле необычное, необычное семейство!

— Ладно, Семен, ты уж как хочешь. Я вовсе не этого хотел.

— Вот и все вы так: ты уж как хочешь. Я, мол, хотел совсем другого, но так получилось.

— У него пройдет, пройдет, — снова влез Федор в разговор. — Я знаю. Я писал однажды про такого. Это у него от боли душевной. Не хочет он показать, что душа его мучается…

— Молчи! — взревел Семен. — Молчи. Немного осталось. Не трави меня. Я ведь не Валерий Михайлович, я могу так дать под одно место, что вперед поезда в Марград прикатишь!

— Успокойтесь, — попросил я. — Не надо.

— Не надо, — подтвердил Семен. — Ничего сейчас не надо!

— Граждане! Сдавайте постельное белье! Прибываем в Марград! Стоянка… Конечная станция… Областной центр, что ли? Учат, учат. А… по радио объявят.

Тетя Маша шла с веником.

— Вещи не оставлять!

Постели у меня не было. Я свернул свой матрас и закинул его на багажную полку. На столике валялась бритва. Ее никто не починил. Никто, наверное, и не брался за это дело. Ну да ладно. В институте разберемся.

— Артем, — позвал меня Геннадий Федорович. — Тут, может, и не в этой штуке дело.

— А в чем же?

— Ведь эксперимент-то предполагался совершенно чистым.

— Слышал уже…

— Ведь никто не знает, кому подложили этот макет. Тебе или еще кому.

— Как! — воскликнул я.

— Одному из десяти командированных он предназначался. Но точно никто не знает, пока не соберемся все в институте и машина не выдаст результат.

— Вот спасибо, Геннадий Федорович!

— За что?

— За то, что сразу этого не сказали!

— Так ведь тут… С другими-то командированными ничего странного не произошло, а у вас тут в поезде такое… Вот я и подумал, что эта игрушка у тебя. И еще такое соображение. Не могла та игрушка наделать столько шума. Я вот все думаю… Нет. Никак не могу понять, как это у нее могло получиться. Про мощность уж и не говорю.

— Просто ее у меня не было, — сказал я.

— А откуда у тебя такая уверенность?

— Сам не знаю… Чувствую…

Мне сейчас хотелось пройтись по всему поезду и всем сказать: «Спасибо! Большое вам спасибо!» Но пассажирам было не до меня. Пассажиры сдавали постели, собирали чемоданы, переодевались в одежду, достойную областного центра. Да и не научен был я выражать свои чувства перед такой массой людей.

Я пошел по вагонам и постучал в купе, где располагался радиоузел.

— Можно войти? — спросил я.

— Можно, — с некоторым сомнением согласился радист. Все-таки купе было служебным. Но, с другой стороны, ведь он знал меня.

— Понимаете… Мне нужно сказать одну фразу по местному радио. Можно?

— Вообще-то не полагается, — засомневался он.

— Я только хотел поблагодарить всех пассажиров.

— А! — догадался он. — Одну фразу можно. Только чтобы без всяких там штучек-дрючек. У нас строго.

— Понимаю. Только одну фразу.

Он что-то переключил, сунул мне микрофон в руки, потом снова взял в свои и сказал чуть даже торжественно:

— Товарищи пассажиры, внимание! Внимание!

Затем он снова передал микрофон мне и жестом показал: «Говори».

Я заволновался, ведь фраза у меня так и не была готова.

— Товарищи, — сказал я, задыхаясь. — Люди! Человеки! Спасибо вам за все!

Все… Больше я ничего не мог сказать. Я передал микрофон, подождал, пока радист его выключит, сказал «спасибо» и вышел в коридор.

Не совсем то я сказал. Да и как выразить свои чувства сотням людей, которые даже не знают тебя в лицо?