Синьора да Винчи - Робин Максвелл

— Одевайся скорее! — воскликнул Лоренцо. — Или тебе помочь?

— Думаю, сам справлюсь, — буркнула я и с притворным негодованием захлопнула дверь у них перед носом.

Из коридора донесся задорный смех, а я облегченно вздохнула, избегнув сборов при зрителях. Я торопливо справила малую нужду, затем туго перетянула грудь до самой талии: я понятия не имела, в какое состояние придут мои повязки от лошадиной рыси. На ноги я натянула брюки и прочные сапоги, одолженные мне Лоренцо, а на голову надела широкополую шляпу. Снарядившись так, я, хоть и не имея под рукой зеркала, уже не сомневалась, что предстану перед друзьями в совершенно ином виде — молодым наездником, весьма отличным от привычного всезнайки в тунике и красном берете.

Солнце едва показалось над вершинами холмов, а мы втроем уже шагали к конюшне. Я не смогла скрыть радость при виде Леонардо, тоже одетого для прогулки верхом и деловито подтягивавшего подпруги под брюхом прекрасного гнедого жеребца.

Помощник конюха вывел из стойл двух коней. Я сразу узнала и Морелло, и любимицу Джулиано Симонетту, названную им в честь его первой возлюбленной. Он как-то обмолвился, что, не имея больше возможности «объезжать даму», тешится нежными воспоминаниями, гарцуя на ее лошадиной тезке.

Вскоре пожилой конюх собственноручно подвел к нам кобылку, оседланную специально для меня.

— Дядюшка, тебе давно не приходилось ездить верхом, — обеспокоенно сказал Леонардо. — Ты не утерял навыка?

Правду сказать, у меня от страха тряслись поджилки, но усилием воли я взяла себя в руки — и перед новой ложью, и перед неведомым ощущением сидеть враскоряку на огромной беспокойной животине.

— Прошу прощения сразу у всех за то, что буду вас задерживать, — пробормотала я. — Причем сильно задерживать.

— Нет же, Катон, — заверил меня Лоренцо, явно проникнувшись ко мне сочувствием. — Мы поедем так, как будто ты впервые в жизни сидишь в седле. — Он сделал знак конюху, и тот немедленно подтащил подставку. — Правая или левая нога у тебя болит?

— Левая.

— Прекрасно, значит, правую ты без труда перекинешь через спину лошади. Давай попытаемся.

Он поднялся вместе со мной по ступенькам подставки, сам вставил мою левую ногу в стремя, затем обхватил меня за талию, приподнял и опустил в седло.

Я покряхтела от усилия, но отчасти и за компанию.

— Все ли ладно? — с тревогой спросил Лоренцо.

— Да-да, чуть напряг колено.

Как бы там ни было, я превосходно устроилась в седле — во многом благодаря его высокой мягкой спинке. Любой женщине верховая поза с разведенными ногами показалась бы крайне непривычной, но я нашла ее вполне естественной и даже удобной.

Конюх вставил в стремя мою правую ногу, затем оттащил подставку. С высоты седла я смотрела на трех дорогих мне людей — на их лицах светилась беспредельная радость. Лоренцо и Джулиано открыто торжествовали, а Леонардо… По его забавной рожице я не могла сказать, расплачется он сейчас или рассмеется — он все качал головой и приговаривал вполголоса: «Дядя, дядя…»

— Пора трогать! — воскликнул Лоренцо и ловко вскочил на своего Морелло.

Леонардо и Джулиано тоже взлетели в седла и, сопернически-язвительно улыбнувшись друг другу, унеслись прочь ноздря в ноздрю, оставив нас с Лоренцо глотать пыль.

— Он во многом еще совсем мальчишка, — сказал Лоренцо, подавая мне поводья, — но править рядом с ним — подлинное удовольствие.

Лоренцо затрусил прочь, подавая мне знаки следовать за ним. Лошадка подо мной сама пошла рысью. Покачиваясь из стороны в сторону, я с удивлением обнаружила, что сидеть в седле мне ничуть не страшнее, чем на облучке собственной повозки, тем более что я не сомневалась: Лоренцо подобрал для меня кобылку нестроптивого нрава Мне оставалось только искусно притворяться, что я имею кое-какие навыки верховой езды, а теперь лишь вспоминаю их. Вскоре моя лошадка нагнала Морелло.

— Джулиано — настоящий маг в арифметике, — продолжил разговор Лоренцо, — зато я в ней — полный ноль. Поэтому я с радостью переложил на его плечи все семейные банковские дела. Что до устроения и спонсирования городских празднеств и зрелищ, их я тоже уступил ему. Вот где он развернулся! Ты ведь не станешь спорить, что он баловень всей Флоренции?

— Да, его все обожают. И мне кажется, вы с ним прекрасно дополняете друг друга.

— Верно. Там, где я слаб, Джулиано силен. То, на что у меня не хватает времени или интереса, он делает увлеченно и очень дотошно.

Морелло быстрее припустил вперед, но моя кобылка не отставала. Я решила, что для первого дня езды верхом держусь в седле на зависть ровно и устойчиво.

— Но замечательнее всего то, — признался Лоренцо, — что мой брат безгранично мне предан. Его верность не имеет изъянов. Такой брат и тыл, как Джулиано, для меня лучше любого снотворного. Если его размолоть в порошок и распродать через твою аптеку, ты несметно обогатился бы, Катон!

— Кстати, о порошках, — ввернула я. — Отец прислал мне с Востока целый ящик диковин. Там и нерасшифрованные письмена, и травы, и пряности, сушеные грибы, божки и ткани. Есть даже кошачья мумия, которую он отыскал в Египте.

— Хотел бы я когда-нибудь свести знакомство с твоим отцом. Он, судя по всему, человек незаурядный.

Я потаенно улыбнулась его верной характеристике.

— Но вещественные дары при всей своей восхитительности все же не сравнятся с письмами от отца, — сказала я. — Там он встретил немало мудрецов, ученых людей — тех, у кого до сих пор живы в памяти древние обычаи, тайны прошлого. Эти ученые мужи с благоговением поведали ему о неком опьяняющем зелье — они называли его «сома», — вызывавшем экстатические видения. На них якобы зиждилась у индусов вся религия. Стоит выпить «сома», и бедняк начинал верить в то, что он богат и независим. Жизнь казалась ему ослепительно-прекрасной, бесконечной. Но растение, из которого добывали зелье, ныне утрачено. Остались одни воспоминания.

— Мне сразу вспомнились греки с их элевсинскими таинствами. Более двух тысяч лет подряд они совершали священный ритуальный обряд в храме, выстроенном за пределами Афин. Они тоже вкушали неизвестные эликсиры, подобные индийской «сома», впадая при этом в глубочайший религиозный, мистический транс, своего рода помешательство. Впрочем, все это весьма недостоверно, потому что ни говорить, ни писать об этом нельзя… под страхом смерти. Потому-то никто и не знает, что это был за напиток. — Лоренцо посмотрел на меня с улыбкой:

— И нет теперь у нас ни «сома», ни элевсинского эликсира, и экстатические видения нам заказаны. А как соблазнительно было бы их испытать!