Дерзкие мечты - Дженнифер Блейк

В конце концов официант через плечо Джолетты поставил перед ней золотую квадратную тарелку и положил на нее пасты в два раза больше. Затем ей был подан тертый сыр «Пармезан», который ни тот, ни другой мужчина не получили.

— Это самый искренний комплимент красивой женщине, — пояснил Цезарь, явно наслаждаясь смущением Джолетты. — От вас требуется только сказать «спасибо».

Она, конечно, поблагодарила официанта, чувствуя, что с ней происходит нечто удивительное, что наряду с присутствием обоих мужчин давало ей ощущение собственной особенности и исключительности, хотя бы только на один вечер. Покидая ресторан, Джолетта заметила, что она и улыбается иначе, и двигается иначе, и даже ощущает себя иначе. Она не знала, как долго продлится такое состояние, но пока наслаждалась им.

По словам Цезаря, настоящая гондола должна быть черной — этого требовала традиция. Та, которую он заказал для их путешествия по каналам, сияла полировкой вся — от высокого резного носа до еще более высокой кормы. На сиденьях, обитых мягким бархатом темно-красного цвета, могло бы поместиться человек пять; на бортах лодки мягко отсвечивали латунные морские кони. Великолепие гондолы полностью соответствовало требованиям туристического бизнеса, но Джолетте больше нравилось думать, что ее вид типичен для Венеции и отвечает вкусам венецианцев.

Гондольер в черно-белой полосатой рубашке имел очаровательную внешность языческого божества. Он держался почтительно и в то же время смело, в той особой итальянской манере, которую Джолетта уже начала узнавать. Именно он подал девушке руку и помог ей спуститься в гондолу, в то время как Цезарь и Роун стояли на берегу и, стараясь соблюдать вежливость, спорили о том, кто из них где будет сидеть. Когда гондольер обернулся к ним, Роун посмотрел на Цезаря, и оба пожали плечами. Затем Роун, решительно спустившись в гондолу, занял место рядом с Джолеттой. Воздев руки к небу, Цезарь последовал за ним и уселся напротив, облокотившись на спинку своего сиденья.

Канале-Гранде был освещен, но не столь ярко, как большинство улиц города; впрочем, этого было вполне достаточно для поддержания романтичной атмосферы старины. Со стороны Адриатического моря дул свежий холодный ветер, но у него не хватало силы создавать на поверхности воды нечто большее, чем крупную рябь. Равномерное постукивание шеста гондольера и всплески воды завораживали. Красота лунного сияния в изгибах канала между старинными палаццо была столь совершенна, что казалась театральной декорацией.

Цезарь рассказывал им о знаменитых местах, мимо которых они проплывали, он показал им дом Казаковы, а также здание, в котором жили Роберт Браунинг и Елизавета Барретт Браунинг во время своего пребывания в Венеции. Показывая им дом Марко Поло, он обратил их внимание на плескавшуюся над причалом воду, как доказательство того, что происходит медленное погружение города, и в тот момент небрежным жестом положил свою руку на колено Джолетты. Все внимание девушки было поглощено изяществом старинного здания, и она едва ли заметила его прикосновение.

Роун быстро наклонился и, схватив Цезаря за запястье, перенес его руку обратно на спинку кресла. Выражение его лица при этом оставалось приветливым, хотя глаза смотрели на итальянца с вызовом. Цезарь еле слышно произнес что-то мало похожее на лестное выражение, но уже через мгновение встрепенулся, показывая на появившийся перед ними мост Риальто.

Немного позже они свернули в более узкий канал, где к ним присоединилась другая гондола с певцом и аккордеонистом. Пока их лодка медленно скользила по темным водам канала, стройный смуглый певец оперным голосом пел для них по заказу Цезаря «Санта Лючия», «О соле мио», «Вернись в Сорренто» и другие итальянские песни. Прохожие на мостах останавливались, когда гондолы проплывали под ними. Люди высовывались из окон, чтобы послушать бесплатный концерт, а один человек, шедший по короткому тротуару вдоль канала, подхватив мелодию, создал прекрасный дуэт, и его голос еще звучал в воздухе некоторое время после того, как они оставили его позади.

Романтические песни, столь непроизвольное присоединение незнакомца, душещипательная музыка — все это представляло собой довольно избитые клише, граничившие с карикатурностью. В душе Джолетты боролись противоречивые чувства презрения и удивления своей собственной сентиментальности; в конце концов она смирилась и отдалась на волю чувств, наслаждаясь моментом. Она откинулась на спинку бархатного сиденья и расслабилась. Почувствовав руку Роуна за своей спиной, девушка легла на нее, как на подушку.

Через некоторое время Джолетте пришла в голову мысль, что этот канал мог быть тем самым, на котором стоял дом, приютивший в свое время Вайолетт и Аллина; вполне можно предположить, что то палаццо с потемневшей штукатуркой и украшенное колоннами лоджий до сих пор сохранилось и находится где-то в Венеции. Когда эти двое влюбленных поселились в том доме, он уже простоял три сотни лет, и следующие полторы сотни, вероятно, мало что в нем изменили. Несмотря на большие перемены, в Венеции многое сохранилось в первозданном виде.

Гондола приблизилась к пересечению с другим каналом. Гондольер издал предупредительный возглас и повернул лодку в тот канал, который не был освещен и протекал между глухими стенами.

Внезапно стало так темно, что фигура Цезаря была едва различима, а носа гондолы совсем не стало видно.

— Замечательно, — произнес Роун.

Повернувшись, он протянул руку и, дотронувшись пальцами до подбородка Джолетты, поднял ее голову. Она почувствовала на своих губах теплое прикосновение его нежных, настойчивых губ.

Сладость поцелуя в такой момент и в таком окружении ощущалась особенно остро, отзываясь в душе прекрасной мелодией. Наверное, она уже испорчена европейской несдержанностью, подумала Джолетта, поскольку ее нисколько не смущало присутствие гондольера за спиной и Цезаря напротив. Она повернулась к Роуну и положила руку ему на грудь, чтобы услышать биение его сердца. Затем, расслабившись в его объятиях, отдалась во власть влечения, которое толкало их навстречу друг другу, с той же готовностью и непосредственностью, с какой она отдалась во власть музыки.

Он крепче прижал ее к себе. Его горячий язык касался нежной поверхности ее чувствительных губ, добиваясь милости быть принятым. И, вступив в эту тонкую игру, губы Джолетты постепенно раскрылись ему навстречу.

Она повернулась, прижалась к нему всем телом, ощущая ни с чем не сравнимое наслаждение. Оно росло, захлестывая все ее существо, словно поднимающиеся воды адриатического прилива.