Ранние рассветы - Мария Чурсина

— Здесь? — спросил Миф, освещая очередной поворот.

— Да.

До комнаты оставалось не больше десятка шагов, когда Миф остановился. Он поводил фонарём, как будто искал тайнопись на стенах, оглянулся. Маша жалась к нему, потому что уже давно ощущала чужое враждебное присутствие за спиной. Светила туда — и не видела ничего, кроме облупившейся краски и комков паутины.

— Здесь? — спросил он снова, заставив Машу вздрогнуть.

— Да. Комната справа.

Миф преодолел оставшееся пространство парой прыжком. Маша едва успела за ним, но не могла не успеть — оставаться одной в темноте было страшно до ледяных муравьёв по коже.

Он взялся за косяк, осветил комнату, и бледное в искусственном свете лицо вдруг сделалось жестоким.

— Уходи отсюда! — рявкнул он на оторопевшую Машу. — Ну? На выход, быстро!

Почти ничего не соображая, она бросилась назад. Сердце колошматило в горле, норовя порвать тонкую кожу. В ногах вдруг проснулась холодная усталость, и в мельтешении перед глазами иногда выныривали стены, от которых каким-то чудом удавалось уворачиваться. В галерее пришлось притормозить, потому что каждый вздох жёг разодранную гортань. Но она шла, хоть и держалась рукой за стены.

У дверей чуть не упала на колени и поняла, что сил больше нет.

— Что же такое, — пробормотал Миф, явившись из пустоты и тишины через пару тяжёлых выдохов.

Он поднял Машу за талию и подтолкнул к дверям. Она подчинилась, как давно сломанные часы — надави на стрелку, и тикнет пару раз.

— Так, — говорил он жёстко. Маша не видела его лица. Она ничего не видела перед собой. — Возвращаемся в город. Ничего мы не сделаем. Возвращаемся, я сказал. Её отвезите домой.

На заднем сидении служебной машины она не спала — наблюдала за мельтешением огней и чувствовала, как непоправимо теряет что-то важное. Время, да. Блестящие ртутные шарики. Они всё дальше от больницы. Нужно толкнуть дверь и выйти. Автобусы, наверное, уже не ходят. Зачем ей автобусы?

Маша трясла головой, временно возвращая себе ясность мысли, и тут же снова впадала в полубред. Происходящее казалось кошмаром.

«Нужно забраться на крышу и прыгнуть», — серьёзно подумала она. — «Когда падаешь во сне, всегда просыпаешься у самой земли».

Маша посмотрела на проплывающие высотки.

«Надо назад. Жаль, автобусы уже не ходят. Пешком тяжело».

— Выпей чего-нибудь горячего и ложись спать, — сказала ей женщина в белом халате поверх формы. Кажется, это было у крыльца общежития.

Она не помнила, как добралась до комнаты, а там, не раздеваясь, рухнула на кровать. Казалось, что дверь откроется, и войдёт Сабрина. Скажет: «Быстро ложись спать, завтра вставать рано». Или ещё: «Графики ещё чертить, а уже поздно. Когда эта практика кончится».

Маша подняла голову: часы показывали полночь.

— Можно?

Она не поняла, откуда идёт голос, оглянулась на дверь: там стояла девушка в красном домашнем халате. Она заискивающе улыбнулась. Маша подумала, что нужно улыбнуться в ответ и не смогла.

— Прости, что так поздно. У тебя есть минутка?

Маша с трудом села на кровати, голова была тяжёлой и пустой — внутри только ветер.

— Проходи, — кивнула она и зажмурилась от боли.

Альбина обошла комнату по кругу, перевернула на письменном столе какой-то учебник, коснулась брошенного на спинку кровати полотенца, у окна поправила отогнутый уголок занавески.

— Как у тебя дела?

Маша наблюдала за ней из-под ресниц, вздрогнула, как от холода.

— У меня плохо. Очень плохо.

Альбина замерла у приколотого к обоям плаката: домик в заснеженных горах. Обернулась.

— А что случилось?

— Демоны! — Маша не знала, что всё ещё способна кричать. — Отстань от меня уже! Тебе что, приятно слушать о чужих проблемах?

Альбина отшатнулась, её лицо сделалось несчастным. Оно и было-то не очень весёлым, а сейчас уголки губ поползли вниз, дрогнули в плаксивой гримасе. Она сжалась, как будто ожидала удара.

— Я…

— Уходи, — тихо попросила Маша. — Давай… поболтаем потом.

Та скривилась, сжала кулаки. Зашипела, как раскалённая сковорода под ледяной водой:

— Когда мне плохо, мне даже поговорить не с кем! Все прогоняют. Посмотрим-посмотрим, я найду, чем тебе ответить.

Когда дверь захлопнулась, Маша снова легла и посильнее зажмурилась. Не помогало. Ничего не помогало. Хотелось то ли выть, бросаясь на стены, то ли искать самую высокую крышу, то ли бежать к Мифу и вытрясти из него всю душу за то, что он… а что он?

Маша поднялась, схватила со стола первую попавшуюся чашку и пошла на кухню, почти не соображая, что делает. Несмотря на поздний час, в некоторых комнатах горел свет, и из-за приоткрытых дверей доносились голоса. Она упрямо шла, едва не столкнула первокурсницу, вышедшую из душа с полотенцем на голове.

В кухне стоял приторный запах подгоревшей варёной картошки. Маша выключила газ, зачем-то поменяла местами две чужие миски на столе и села. Кружка выпала из обессиливших пальцев.

Сколько она просидела, уткнувшись лбом в стол, уже не вспомнить. Кто-то взял Машу за плечи. Кто-то, охая, подобрал с пола осколки.

— Слышишь?

Она как будто вынырнула, увидела встревоженное лицо Ника, потом Лялю с веником наперевес.

— Мы уже всё знаем, — сказала она судейским басом. — Мы тебя ждали в фойе, а ты через чёрный вход зашла.

Горестно помолчали. Маша протянула Нику руку запястьем вверх.

— Мне какой-то укол сделали, наверное, успокоительное. Хотя я в истерике не билась. — Ей почему-то стало очень важно это объяснить, и чтобы он поверил. — Но я не могу спать.

Он хмурился. Ляля молча опустилась на соседний стул.

— Миф был на кафедре, когда ты позвонила, — сказал, наконец, Ник. — Это вообще случайно вышло, что он там задержался. Ну, вот и приехал быстро. Ты не рассказывай пока, если не можешь. Мы и так видим, что ничего хорошего.

— Чаю хочешь? — строго поинтересовалась Ляля. — Только я сейчас другую кружку принесу.

— А можно? — Маша попробовала улыбнуться, но губы сами поехали куда-то в сторону, и она поняла, что плачет, уткнувшись в локоть Ника.

Слёзы не принесли облегчения, скорее наоборот — всколыхнули в душе мутную болотную жижу, заставили вспоминать всё с самого начала. Бессмысленные попытки представить, как всё могло бы случиться по другому. Ник погладил её по волосам.

— Соберись. Ей как никогда нужна твоя помощь. Подумай, что Сабрине сейчас в десять раз хуже, чем нам. Так что соберись, поспи, и завтра мы все вместе подумаем, что делать. И сделаем. Не может быть, чтобы она не вернулась.