Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен - Анатолий Уткин

Объявления говорили о множестве предстоящих митингов и собраний. Но революционный «Интернационал» мирно соседствовал с патриотическим «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес». Мудрые теоретики германской социал-демократии напоминали, что «мы живем еще в буржуазной экономике» (Эдуард Бернштейн). Частная собственность сохраняла свой священный характер — несмотря на жаркий пафос социалистических собраний. Газеты уже 14 ноября писали, что жизнь наконец-то входит в нормальную колею. Именно здесь ошибся Ленин. Германия не бросилась слепо в неведомое будущее, принося неслыханные жертвы на алтарь грядущего общества процветания и братской любви.

15 ноября было достигнуто так называемое соглашение Стиннеса — Легина. Владельцы-предприниматели договорились о соглашениях с рабочими-производителями. Восстановлен 8-часовой рабочий день, Центральная рабочая комиссия трезво взялась за дело демобилизации. Красные флаги еще реяли над Королевским замком Берлина, но эксплуататоры уже договорились о формах эксплуатации своих рабочих. Индустриалист-капиталист Вальтер Ратенау спросил ведущего профсоюзного деятеля Карла Легина, не смущает ли его союз с капиталистами. Тот ответил, что никоим образом. Его интересует лишь общественный порядок и возрождение экономики. Вот этого не мог понять В.И. Ленин, со всей страстью вглядываясь в ноябрьскую Германию, ожидая именно от нее, оскорбленной и поверженной, титанических усилий, которые безусловно погребут старый мир.

Стало известно о секретном договоре капиталистов и рабочих в 1917 г., согласно которому были очерчены линии взаимоотношений, которые проявили себя в критические дни ноября 1918 г. Профессия важнее класса? Великие разочарования ждали тех, кто возложил свои самые святые надежды на солидарность и совместную борьбу. В Спа генерал Гренер знал, как работает экономическая машина германского государства (два года непосредственного опыта в Берлине), и он верил в ее великую инерцию. И его главной задачей было сохранить офицерский корпус — своего рода основу воевавшей четыре года со всем миром Германии. Он официально поставил задачу: «Возвратить все, что осталось от армии, на родину согласно четкому расписанию, в полном порядке, но прежде всего, в душевном равновесии». Кто-нибудь из русских генералов ставил такую задачу? Кого вообще в России интересовало душевное равновесие?

Всеми возможными способами главный квартирмейстер генерал Гренер стремился спасти то, что ему казалось остовом государства — невосполнимый офицерский корпус. Именно офицеры, полагал Гренер, не дадут стране распасться, именно они могут предотвратить национальный раскол по социальному или иному признаку. Они преданы Германии, они принесли невероятные жертвы. Их не соблазнят материальные или идейные факторы, деньги бизнеса или идеи социал-демократов.

Перед сдачей Гренер сделал последнюю попытку обнаружить внутренние силы. Всем командирам германских дивизий был сделан запрос: видят ли они смысл в дальнейшем сопротивлении? Группа офицеров во главе с полковником Хейе проанализировала ответы к утру 10 ноября. Все командиры дали отрицательный ответ.

Накануне, 9-го вечером, из Компьена прибыли условия перемирия, и Гренер просидел над ними все воскресенье (напомним, срок ультиматума истекал 11 ноября). Он отправил условия в Берлин, но это было то время, когда у Германии не было правительства. И тогда он послал в Компьен положительный ответ за подписью «Канцлер Шлюс», где второе слово означало «точка, окончание текста».

Принимая самостоятельно это решение, Гренер отказался от прежних планов длительного сопротивления, от тщательных немецких схем постепенной демобилизации. Отставлены были идеи «последнего страшного удара» на западном направлении. Нажим союзников, раскол внутри и истощение армии были такими, что у него едва ли был иной выход. Противник жестко требовал в течение месяца отойти на восток от Рейна.

Дело осложнялось потерей в последние месяцы боев крупных железнодорожных станций. Теперь войскам следовало отходить пешком в осеннюю слякоть и по пересеченной местности. Эвакуировалось и Верховное военное командование в Спа. Западные союзники уже решили (это было частью письменных требований) расположить Постоянную международную комиссию по перемирию в помещениях прежнего Верховного военного командования в Спа.

Тренера не могло не волновать создание системы «советского управления». И он решил перехватить инициативу, надеясь, во-первых, использовать новые органы власти в своих целях, а во-вторых, ему нужна была любая дисциплинирующая жесткая структура — иной у него уже не было. 10 ноября Тренер собственноручно призвал к созданию солдатских Советов в каждом батальоне, эскадроне, роте. (Позже он будет оправдываться, говоря о «случайном» характере приказа, но 10 ноября у начальника Генерального штаба Германии не было ничего случайного.) Тренер приложил исключительные усилия по введению в указанные Советы надежных офицеров; он всеми силами стремился сохранить дисциплину, обеспечить работу железных дорог и продовольственных складов.

Главным для Тренера было следующее: «Не позволить нашей победе над прежними диктаторами быть замаранной созданием нового диктатора, который неизбежно доведет страну до русского состояния (russischen Zustanden)»[372]. Тренер выступил главным противником Ленина в Германии. Вождь русской революции стремился распространить русские условия на Германию, а германская буржуазия и военные круги всячески стремились этого избежать. Арбитром становилась германская социал-демократия.

А конкретно в данной ситуации таким арбитром становился Фридрих Эберт. Тренер знал Эберта, они два года тесно сотрудничали в Берлине. В Спа существовала секретная прямая линия связи с рейхсканцелярией, и Тренер вечером 10 ноября ею воспользовался. Он информировал Эберта, что «армия предоставляет себя в распоряжение нового режима, а взамен просит от политического режима поддержки фельмаршала (Гинденбурга) и офицерского корпуса, помощи в сохранении дисциплины и порядка в армии». Существенным было следующее: «Офицерский корпус требует от политического режима борьбы против большевизма, он готов оказать в этой борьбе всяческую помощь».

Создавались условия, радикально непохожие на российские. Крупные промышленники вступили в контакт с профсоюзами, а германские офицеры пошли в своеобразные немецкие Советы солдатских депутатов. Армия же в целом связала себя с нарождающимся политическим режимом (а не породила германский вариант корниловщины). При этом Гинденбург оставался общенациональным символом. Кассельский Совет рабочих и солдатских депутатов не преминул заявить, что «Гинденбург принадлежит германскому народу и армии».

Во вторник, 12 ноября 1918 г., подписавший Компьенское перемирие Эрцбергер прибыл в Спа. Более всего его обрадовали слова Гинденбурга, поблагодарившего за «исключительно ценную службу отечеству». (Никто и никогда более не скажет такой комплимент Эрцбергеру; напротив, перемирие стало для него «поцелуем смерти» — политической, по меньшей мере.) Эрцбергер увидел сцены снятия с офицеров погон и другие немыслимые прежде унижения. Оппортунист всегда остается оппортунистом, Эрцбергер заимствовал у местного Совета локомотив, который домчал его 17 ноября в Берлин.

Между тем Верховное командование переместилось 14 ноября в Вильгельмсхоэ, близ Касселя. Тренер и Гинденбург ежедневно прогуливались по соседнему лесу. «Как прекрасно здесь, и сколь ужасны события в нашем отечестве», — пишет супруге Тренер. Генерал-квартирмейстер играл с членами Совета в шахматы. Не этого хотели революционеры в Москве. Самым печальным Тренер считал, что «исчезновение личного мужества — самый печальный результат германской истории». Четыре года Германия, пишет Тренер, стояла как скала, а теперь группа матросов, «зараженных ядом герра Йоффе (советского посла. — А.У.) и его товарищей превратила ее в труп».

У Тренера были свои столкновения с кассельским Советом, но он предпочитал решать проблемы «в низком ключе». Чтобы предвосхитить худшее, Верховное командование собрало в Эмсе съезд солдатских Советов в действующей армии. Неужели он не перехитрит этих простаков? Тренер выработал программу деятельности Советов, главным смыслом которой был запрет на создание каких-либо вооруженных сил, помимо регулярной армии. Все шло хорошо в зале, пока в нем не появился гость из Берлина — один из лучших ораторов германской революции — Эмиль Барт. Тренер довольно быстро понял, что он переиграл с Советами.

15 ноября в Спа прибыли первые члены Международной комиссии по перемирию. Виллу кайзера взяли себе французы, англичане разместились на вилле Людендорфа, германской миссии предоставили несколько номеров в отеле «Британик», Американскую миссию направили в резиденцию фельдмаршала Гинденбурга. Тех удивили оставленные фельдмаршалом припасы, в частности, шампанское и другие вина, что было воспринято как трофей войны.