Время перемен - Александр Мазин

У батиных друзей был большой дом неподалеку от океана. Деревянный, с черепичной крышей. Места хватило. И мне, и охране. Ну да, Хокусай согласился меня отпустить, но только не одного.

– Не хватало еще, чтобы ты опять угодил в неприятности! – заявил он.

Что творится в мире, если специальный координатор Хокусай превратился в няньку. Он даже порывался поехать вместе со мной, но, к счастью, подоспел очередной инцидент, и его группу (которая когда-то была и моей!) командировали куда-то на Амазонку.

Хозяева, пожилые, интеллигентные и, как большинство белых американцев, бездетные, приняли радушно и меня, и мою охрану: двух элитных «алладиновских» телохранителей (афроамериканцев, кстати), обладавших, к счастью, таким замечательным качеством, как ненавязчивость.

Пока мы с батей прогуливались по улочкам Кармаля, заглядывая в многочисленные галереи, моя охрана ухитрялась оставаться практически незаметной.

Я всё никак не решался выложить бате правду. Он, конечно, знал, что я прилетел не просто так, но вел себя так, будто мы оба – на отдыхе.

Перед тем как прилететь сюда, батя побывал в Пятигорске. Там, в санатории, долечивали деда. Старик, по батиным словам, почти поправился и снова рвется в бой. Но, по личному указанию Государя, его к работе не допустят, пока консилиум не признает его полностью здоровым.

– А мама где? – спросил я.

– Дома. У нее курс лекций в Университете. И вообще ей здесь скучновато. Ты же ее знаешь… Есть хочешь? Здесь рядом неплохой итальянский ресторанчик.

После лукового супа я наконец-то собрался с духом и выложил бате всё. Включая «трехглазого». Батя огорчился. Я, впрочем, и не ожидал, что он придет в восторг. Батя как-то свыкся с тем, что я постоянно рискую жизнью. Успокаивал себя тем, что раз меня не прикончили в первые десять лет моей военной карьеры, то я обладаю соответствующей живучестью. Но сейчас расклад переменился.

– Каковы шансы, что ты вернешься?

– Не знаю, пап. Никто не знает. Мне сказали, что было проведено около миллиона виртуальных экспериментов и дюжину – в реале. Со зверушками. Собачки, свинки, обезьяна… Говорят, что со зверушками всё прошло гладко. Мне их даже показывали.

Ну да, показывали. Но я очень сильно подозревал, что зверьков никуда не отправляли, а продемонстрировали мне, чтобы вселить в меня уверенность в благополучном результате. В последнее время я стал чертовски недоверчив.

– Ничего, бать, выкарабкаюсь с Божьей помощью!

– Вот разве что…

Батя никогда не был особенно религиозен.

– Маме не говори,– сказал я.– И вообще никому не говори.

Батя кивнул.

– Я так понимаю, что этот эксперимент – акт отчаяния?

– Ну не то чтобы… Сама теория Колосова…

– Гипотеза Колосова,– перебил батя.– Теорией она станет, если ваш эксперимент окажется успешным.

– Ладно, пусть гипотеза,– согласился я.– Но в этом есть смысл.

– Артём, я очень сомневаюсь, что пятьдесят тысяч лет назад на Африканском континенте обитали такие вот чудовища. Фактические данные свидетельствуют, что фауна тех времен мало отличалась от той, что была лет четыреста назад. А что касается хомо сапиенс, то оба основных вида совершенно точно имели по два глаза. И это тоже достоверный факт. У нас имеются не только фрагменты, но даже целые черепа.

– Ты считаешь, пап, это будет совсем другая Африка? – спросил я.

– Чтобы что-то считать, я должен знать факты. Иначе это всё – гадание на кофейной гуще.

– Но ты не исключаешь вероятность, что, кроме наших непосредственных предков, в то время в Африке могли быть и сородичи этого существа?

– Может быть. Но сомнительно. Если останки кроманьонцев и неандертальцев до нас дошли, то почему не сохранились и останки этих трехглазых?

– Возможно, я смогу тебе ответить, когда вернусь,– улыбнулся я.– А пока, бать, поведай мне о тех двуглазых двуногих, чьи останки сохранились. Если есть вероятность, что я все-таки попаду в нашу Африку, то неплохо бы мне знать, что меня там ожидает.

– Я вообще-то не палеоантрополог,– уточнил батя.

– Брось! – засмеялся я.– Ты знаешь то, что мне нужно знать, лучше, чем любой другой умник.

– Еще раз назовешь меня «умником» – получишь по шее! – предупредил батя.– Знаешь же, что я терпеть не могу это дурацкое слово!

– Извини, больше не буду.

– Ладно, спишем на твою потрепанную нервную систему. Еще вина?

– Я бы водки выпил…

– Не советую. Водка здесь – дрянь. А вино хорошее.

– Еще бы оно было плохое – по пятьдесят долларов за бутылку,– проворчал я.– Тогда коньяк и кофе.

Батя активировал дисплей и сделал заказ.

– Откуда я могу знать, что тебе надо…– проворчал он.

– Подключи фантазию. Она у вас, археологов, богатая.

– Не богаче, чем у ваших физиков. Это ж надо додуматься: использовать магические алгоритмы…

– Считаешь, это глупость?

– Напротив, я ими восхищаюсь. Такая свобода мысли…

Подошел официант:

– Простите, сэр, коньяк, который вы заказали… Его придется подождать минут двадцать-тридцать. Не возражаете?

– Мы не торопимся,– сказал батя.

– Что ты заказал?

– Бутылку «Харди» две тысячи шестого года. Не возражаешь?

– Ничуть.

– Значит, ты хочешь знать, сынок, что может угрожать человеку в дикой Африке за пятьдесят тысячелетий до Рождества Христова?

– Хотелось бы…

– Болезни,– сказал батя.

– Это исключим. У меня, скажем так, форсированная иммунная система.

– Это как? – заинтересовался батя.

– Мне имплантировали дополнительные железы,– соврал я. А про себя подумал, что если всё пройдет благополучно, я потребую, чтобы батю и маму «провели» через гонконгскую клинику. Хорошо бы и деда, но наши «безопасники» вряд ли дадут согласие.

– Еще – насекомые,– продолжал батя.– Особенно – ядовитые насекомые.

– С ядами тоже всё обстоит неплохо,– сказал я.– Еще?

– Крупные хищники. Львы, леопарды, гиены…

– А люди?

– Люди? Насколько мы можем предполагать на основании имеющихся данных, в это время на планете обитало два вида разумных существ: так называемые кроманьонцы, чей скелет мало отличается от нашего, и неандертальцы, относящиеся к другому подвиду…

– Низколобые, примитивные… От которых мы произошли.

– Стоп! – Батя поднял руку.– Не знаешь – помалкивай.

– Да, сэр!

– Никто ни от кого не происходил. По крайней мере, никаких сколько-нибудь серьезных доказательств трансформации одного вида хомо в другой, равно как и происхождения человека от обезьяны или наличия у них общего предка в настоящее время нет.

– А питекантроп? – проявил я эрудицию.

– Питекантроп – совершенно самостоятельный вид. Равно как и синанроп, а если копнуть в прошлое, то и австралопитек, хомо эректус и прочие. Утверждать, что тот же неандерталец произошел от питекантропа, все равно что заявлять, что лошадь произошла от осла. Хотя с формальной точки зрения неандерталец, конечно, «умнее» синантропа. И кстати, скорее всего, он был «умнее» и кроманьонца. У этих, как ты выразился, «примитивов», был не только более крупный, но к тому же более развитый мозг.

– И как, интересно, это было выяснено, насчет «более развитого»?

– По отпечаткам на черепных коробках. По обрядам захоронения и качеству обработки орудий.

– Это камней, что ли?

– Кремня, обсидиана, кости… Если ты полагаешь, что сделать каменный топор легко – попробуй.

– Да я верю,– сказал я.– Здоровые такие парни, умные… Но почему они вымерли, а наши с тобой предки выжили?

– А Бог их знает,– ответил батя.– У них, кстати, и кости были другой структуры, существенно крепче наших. Все теории происхождения кроманьонцев от неандертальцев основаны на нескольких найденных на местах неандертальских стоянок черепах, в которых присутствуют черты обоих подвидов хомо сапиенс. Но, на мой взгляд, эти черепа свидетельствуют лишь о том, что кроманьонцы и неандертальцы были способны производить жизнеспособное потомство. И не факт, что это потомство, в свою очередь, было способно к воспроизводству.

– То есть?

– Лошади и ослы тоже способны давать потомство. Но это потомство бесплодно. Кстати, наш с тобой вид, появившийся примерно сто тысяч лет назад, больше половины срока своего существования был значительно менее распространен, чем человек неандертальский. Кроманьонец стал явно доминировать примерно сорок тысяч лет назад, а до этого перебивался на вторых ролях, когда неандертальцы начали внезапно и стремительно исчезать с лица Земли. Возможно, их сгубила эпидемия. Или наши предки, объединившись, принялись последовательно уничтожать конкурентов.

– Но их же было меньше,– заметил я.

– В масштабах планеты – меньше. Но существует мнение, что человек неандертальский не был способен объединяться в большие сообщества. У него, в целом, был более развитый мозг, но менее развиты лобные доли, которые, как предполагается, отвечают за социальную коммуникацию. В общем, сын, когда гипотез много, значит, о предмете толком ничего не известно. Но для тебя это не важно. Тебе следует знать, что оба вида находились примерно на одном уровне, если можно так выразиться, технического развития. Каменный век, так сказать.