Грешница - Сергей Шхиян

Когда самое трудное осталось позади, я немного успокоилась. Мои конвоиры уже проснулись, и со двора слышались веселые мужские голоса. Я выглянула в окошко, но оно выходило на стену конюшни и ничего рассмотреть оказалось невозможно. Впрочем, все понятно было и так, судя по крикам и смеху, кирасиры умывались возле колодца.

На покойного Иоакима Прокоповича я старалась не смотреть.

Отчего он умер, было непонятно, может быть, просто, не выдержало сердце от восторга первого обладания женщиной. Жалела только, что этот восторг не убил его раньше того, как он измучил меня до полусмерти.

Голоса во дворе смолкли, и я догадалась, что мои конвоиры кончили умывание и отправились завтракать. Это значило, что скоро нам с Иоакимом Прокоповичем принесут еду и тогда все раскроется.

Я осмотрела комнату. На первый взгляд ничего не говорило о бурной ночи, только что мертвец лежал в очень короткой рубашке, из-под которой виднелась его неприлично большая часть тела. Натянуть на него подштанники я бы никак не смогла и, догадалась, просто прикрыла тело одеялом.

Наконец у нас с Иоакимом Прокоповичем все было «в порядке», осталось только придумать правдоподобное объяснение, как я провела эту ночь, и почему не заметила смерти своего тюремщика. Выход оказался один, соврать, что ничего не слышала и спала сидя на стуле возле окна.

Я поставила в угол комнаты топорной работы стул, села ожидать скорой развязки и на меня навалилась сонливая усталость. Время шло, по моим расчетам нам давно должны были принести завтрак, но так никто и не пришел.

Самой стучать в дверь и звать на помощь я не осмелилась, так и села на стул возле окна, пока незаметно для себя не задремала.

— Эй, красавица, просыпайся, царство небесное проспишь, — окликнул меня незнакомый голос, и чья-то требовательная рука потеребила плечо.

Я открыла глаза и испугано вскочила на ноги. Передо мной стоял незнакомый пожилой человек в простой холщовой рубахе и форменной шапке станционного смотрителя. Кроме него в комнате оказался молодой человек в гвардейском мундире. Он стоял ко мне спиной и рассматривал «спящего» Ломакина.

— Что случилось? — испугано спросила я. — Уже пора ехать?

— Не столько пора, сколько поздно, — невесело пошутил старик. — Что с это твоим знакомцем сталось?

— С кем? — спросила я, сделав вид, что не поняла, о ком он спрашивает.

Молодой человек оглянулся и с интересом на меня посмотрел. Внешне он был очень симпатичный, стройный и с усами.

А она прехорошенькая, — подумал он, с интересом рассматривая меня, — только уж очень бледная. Видать эта скотина заставил ее всю ночь проспать на стуле. Интересно, за что на нее взъелся государь?

— Сударыня, — обратился он ко мне, — я флигель-адъютант граф Татищев. Вы не знаете, что случилось с вашим, — он запнулся, не сразу подобрав подходящего слова, — с вашим спутником?

— С этим господином? — уточнила я, указав на кровать. — Он спит.

— Вечным сном, — пробормотал себе под нос станционный смотритель.

— И давно он так, — Татищев, усмехнулся одними губами, — спит?

Сразу видно, ничего она не знает, просто напугана и устала, — подумал он. — Что же случилось с надворным, может быть, перепил?

— Я не знаю, этот господин рано лег, потом ночью вставал, — начала я и тут с ужасом увидела корыто с мыльной водой и пустое ведро. — Я уже спала, не знаю, — пробормотала я. — Кажется, он что-то стирал…

Говорили что она мужичка, а по виду не скажешь, — думал Татищев, — барышня очень даже ничего, в другом случае я бы за ней приволокнулся. И речь правильная. Неужели это плебей при ней осмелился мыться!

— Между прочим, — со значением сказал он, — ваш спутник мертв!

— Как мертв? — удивленно переспросила я и медленно опустилась на свой стул. — Вы шутите? Он еще недавно храпел!

— Хрипел, — опять поправил станционный смотритель.

Вся жизнь одни сплошные хлопоты, — с грустью подумал флигель-адъютант, — думал, выйдет приятная прогулка, а тут такая незадача! Теперь и не знаю, что делать, здесь его приказать похоронить или отвезти в Петербург. Интересно, есть у этого Ломакина семья?

— Скончался ваш новый знакомый, — ответил он мне, — скорее всего от удара. Поэтому нам на какое-то время придется здесь задержаться.

— Какой ужас! — воскликнула я, и грациозно всплеснула руками, что Татищев невольно отметил. — Он казался таким здоровым!

— Увы, мы не властны над своим животом, о нем думают в другом месте, — пошутил Татищев, поднимая глаза к потолку, а сам подумал. — Интересно, было у нее что-нибудь с Ломакиным? Вчера они провели целый день в карете, здесь одна кровать… Этот мерзавец спал в одной рубахе… Нет, не похоже, девчонка слишком наивная, я бы сразу заметил.

— Да, все в руках Божьих, — подтвердила я, — но когда здоровый человек так внезапно умирает это всегда неожиданность. А может быть, он чем-нибудь болел? Он так странно себя вел, за все время не сказал мне и двух слов.

Ну, слава богу, раз они даже не разговаривали, значит, у них ничего не было, — с облегчением подумал флигель-адъютант, — да и куда Ломакину соблазнить такую красотку, он обычное чиновничье мурло.

— Я думаю, вы, сударыня, не будете против, перейти в другое помещение? Мне нужно отдать необходимые распоряжения и осмотреть тело. Вам при этом присутствовать будет неприятно.

— Конечно, с радостью, я очень боюсь покойников. Если бы я узнала, что это господин мертв, сошла бы с ума от страха!

— Вот и чудесно, господин смотритель проводит вас на свою половину. Прошу вас никуда оттуда не выходить, вы пока считаетесь под арестом!

Я послушно пошла к дверям, радуясь тому, что успела простирнуть простыню. Я не сомневалась, что Татищев с его подозрительностью ее непременно осмотрит.

— За что ж тебя упекли, милая, — простецки спросил станционный смотритель, когда мы вышли из моего временного узилища.

— Кабы мне самой знать, — жалостно, сказала я, — вчера приехали, схватили, посадили в карету и теперь везут непонятно куда.

— А ты, кто есть, дочка? — сочувственно спросил он.

— Как кто? Не знаю кто, просто мужнина жена. Раньше была солдаткой, овдовели и вышла за благородного. А звать меня Алевтина.

— Так почему из-за тебя такой переполох? Я, когда вы вчера прискакали, подумал, не иначе как фельдмаршала к царю на расправу везут. А тут оказывается простая баба.

— Это не меня, а их, спросить нужно, — ответила я и покосилась на столпившихся перед станцией уже готовых выступить в поход кавалеристов. Мне на них смотреть было неловко, они же рассматривали безо всякого стеснения.

— Их дело солдатское, — объяснил старик, — что прикажут, то исполняют. — За что ж тебя заарестовали? Может муж твой государев ослушник?

— Ну, что ты, дяденька, — перешла я на простую речь, — какой ослушник! Он простой лекарь.

— Лекарь, говоришь? А ты вроде, сказала, что из благородных?

— А ты знаешь, какой он благородный! — воскликнула я.

— Так ты в таком смысле, а я то подумал, что и, правда, благородный на простой солдатке женился. А с тем что, дочка, — он кивнул на дверь, из которой мы вышли, — может это ты его чем тюкнула? Ты расскажи не таись, сразу на душе легче станет. Он, может, начал к тебе приставать, а ты его, раз, и по голове!

— Ты, что такое говоришь, дяденька, как можно. Они, который покойник, такой важный, что со мной и словом не хотел обмолвиться. Привел в комнату, ткнул к стулу и, говорит, сиди. Вот я и сидела.

Старик, выполнив поручение флигель-адъютанта, выведать у меня причину смерти надворного советника, облегченно вздохнул и повел меня на свою половину. Там была деревенская обстановка, большая русская печь, много разного возраста детишек и уже с утра усталая жена. Она, не интересуясь моим ни прошлым, ни настоящим, сразу же усадила за стол и накормила горячими оладьями. После завтрака я отпросилась поспать после бессонной ночи. Хозяйка отвела меня за печь, указала место и приказала детям не шуметь.

Я проспала почти до полудня, и встала почти здоровой. Несмотря на запрет, спокойно вышла из дома по свои делам, и никто на это не обратил внимания. Обедала я по-семейному с семьей смотрителя. Крестьянский быт был мне привычен и не вызывал неприязни. Дети у них оказались хорошие, и я с удовольствием поиграла со старшими девочками в куклы. Обо мне пока никто, по-прежнему, не вспоминал.

Смотритель Семен Иванович, рассказал мне по секрету, что дело с покойным надворным советником у Татищева совсем не клеится. Ему пришлось обращаться за помощью к местным властям, и как всегда начались долгие споры и мелкие поборы. Флигель-адъютант рассердился, попытался столичным авторитетом надавить на здешних чиновников, те дали ему дружный отпор, затеяли волынку, и дело застопорилось. За услуги и содействие они хотели получать живые денег, а платить из своего кармана граф не хотел ни в коем случае.