Задание Империи - Олег Измеров

— Отнюдь… Пожалуй, его даже следовало бы ввести.

— Москва — город ценителей красоты со времен Третьякова.

— Хорошо, что хоть вы не спрашиваете, снималась ли я у Протазанова. Это было бы слишком банально.

— Протазанов, кстати, прекрасный режиссер.

— Иногда он мне кажется слишком мелодраматичным… Особенно в постановках классики. А в кино я никогда не снималась, мое увлечение — наука. Большинство думает, что ученые-женщины, это такие сухие дамы в круглых очках, и они произносят с важным видом: «Масса Солнца составляет…»

— «…четырнадцать квадриллионов тонн»

— Вы еще и астрономией увлекаетесь?

— Нет. Я даже не помню, какая масса Солнца на самом деле. Просто на ум пришло.

«Сплошное дежа вю, однако. Причем уже не Протазанов, а Александров. Да еще и в будущем.»

— Вот ваш заказ пожалуйте! — розовощекая передовица-официантка быстро расставила тарелки и бокалы. — Вино открыть?

— Да, конечно.

Официантка ловким движением вытащила пробку. Жидкость цвета заката заплескалась в тонком стекле дятьковского производства.

— За этот вечер, за вас, Лена…

— За этот прекрасный летний вечер… — она неторопливо поднесла бокал к губам, — неплохой букет. Настоящая Массандра.

— Сейчас там неплохо. Правда, море, наверное, еще не согрелось.

— Вы там были?

— Да. В Ливадии, в Ялте, Алуште, Гурзуфе… Ездил в Бахчисарай смотреть знаменитый ханский дворец и Фонтан Слез. Как там у Пушкина — «И я твой мрамор вопрошал…»

— А в Москве были?

— Был в Москве, в Ле… летом был в Москве… и зимой тоже… В Петербурге был… летом.

— В Петербурге бывали? Я же оттуда родом. Это потом в Москву переехала. Как вам Петербург?

— Прекрасно, все старинные здания просто великолепны… Исакий, Зимний дворец, Летний Сад, Петропавловка… все сохранено. В Петергофе побывал, в Гатчине, в Пушкине… в пушкинском лицее, это где Царское Село. Столько красоты, столько музеев…

— Да, а Москва лишь недавно стала преобразовываться. Грандиозные планы, везде реконструкция и передвижка зданий. Церковь выступила против сноса Сухаревой башни. Но поскольку она мешает движению транспорта, ее передвигают в скверик. А на Воробьевых горах строят гигантский Соборный Дом.

— Собор новый?

— Нет, Соборный Дом — это для народного собрания. Он будет самым высоким зданием в мире. На его вершине поставят, как на Александровской колонне, огромную фигуру ангела с крестом.

«Так. И тут строят Дворец Советов. Правда, уже на новом месте.»

— Прошу прощения, можно пригласить вашу даму?

У столика остановился какой-то толстячок, в маске с накладными усами и картонном цилиндре, оклеенном блестящим станиолем. Судя по голосу и тону, было ему под сорок и он привык к славе ловеласа, несмотря на не слишком спортивную фигуру. Небольшой джаз после откланявшихся степистов начинал вступление к «Блондинке».

— Дама уже приглашена, — ответила Лена.

— Да, прошу вас, — ответил Виктор, подавая ей руку.

— Жаль… жаль… — пробормотал толстячок. — Прошу прощения… — начал он, обращаясь уже к другому столику.

— Вы любите танцевать, но фокстрот у вас уже вышел из моды, — шепнула Лена на ухо Виктору, когда они кружились со всеми перед эстрадой, периодически обрывая кидаемые с боков ленты бумажного серпантина. — Угадала? Вы боитесь сильно прижиматься.

— Не боюсь, просто вас супруг не будет ревновать?

— Мой пару лет назад сбежал к богатой дуре.

— Простите. Я не хотел напоминать.

— Ничего. Я считаю, это лучше, чем однажды понять, что ты для него всего лишь вещь. Даже как-то сразу легче стало. Но вы не стеснительны, вы просто не привыкли фокстрот. И темп у вас медленнее. Быстрые танцы у вас парами не танцуют?

— Ну смотря кто… Но на праздниках обычно нет.

— Квикстеп, шимми, чарльстон, румбу?

— Это бальные танцы.

— Бальные? Как мазурка или па-де-катр? А линди-хоп, джиттер-баг, джайв? Их тоже?

— Это, скорее спортивные.

— Танцы у вас спорт?

— Ну, не все… Спортивные танцы. Есть даже спортивные танцы на льду.

— У нас тоже. И кто чемпионы? Норвежцы или голландцы?

— Наши.

— Ваши — это кто?

— Наши — это наши. СССР, Россия. Конечно, иногда проигрывали, но в целом…

— С ума сойти! Как бы хотелось посмотреть! Знаете, я зимой хожу на каток. Но для фигурного там специальные коньки нужны.

— Вы даже представить себе не можете, как это красиво…

12. Минута славы

После пары медленных танцев, которые у Виктора получились гораздо лучше, они присели обратно за столик.

— Вы правы, неплохой мускат, — согласилась Лена, — и очень легкий. Совершенно не чувствуется.

— Тогда за ваше умение танцевать.

— Нет, лучше за ваших танцоров на льду. Как вы сказали…. Фигуристов?

— За наши спортивные достижения.

— И у нас обязательно будут достижения. Составлю записку, чтобы в России открывали школы танцев на льду. Чтобы учили с самого детства.

— А сейчас, — громким голосом возвестил конферансье с эстрады, крупный лысоватый мужчина, — у нас конкурс! Приз — бутылка французского шампанского!

— Не обращайте внимания, — сказала Лена, — на крупный приз они обычно выдают такое задание, чтобы никто не выполнил.

— Конкурс такой, — продолжал конферансье, — кто вспомнит и споет лучшую песню про Бежицу или Брянск! Смелее, господа, смелее!

— Вот видите, — заметила Лена, — я же говорила. Таких песен не сочинили.

— Я знаю! — поднялся Виктор. Конферансье был несколько удивлен, но, в принципе, не все ли равно, чем развлекать публику?

— Вот и первый участник конкурса! Господа, сам знаменитый писатель Еремин! Прошу на сцену! Только условие — не частушки!

— Не частушки! — ответил Виктор, пробираясь между столиками. Собственно, шел он не ради шампанского. Это был шанс прославить родной город.

— Что желаете исполнить?

«Блин, а ведь „Шумел сурово брянский лес“ тут не пойдет. И вообще все партизанское. А других-то не помню. Точнее, слышал что-то современное, но не помню. А если… Почему бы и нет?»

Он подошел к оркестру.

— Значит, мелодия несложная, там-па-па-да-дам, там-па-па-да-дам…

— Вот так? — пианист заиграл что-то очень близко к оригиналу.

— Примерно… — Виктор повернулся к публике. — Дамы и господа! Голоса у меня нет, поэтому очень прошу подпевать повтор. Начали!

Не слышны в саду даже шорохи,

Все здесь замерло до утра,

Если б знали вы, как мне дороги

Наши брянские вечера…

«Какая разница», думал Виктор, «все равно этой песни еще не знают, и вдруг ее в этой России не узнают никогда, мало ли каких случайностей, да и не все доживут до конца пятидесятых — почему бы не дать ее сейчас? Тем более, вначале там были не „подмосковные“, а „ленинградские“, так что и наш город имеет право».

— Если б знали вы, как мне дороги… — подхватили столики, за ними — стоявшая подле публика. Виктор видел, как к эстраде из глубины парка спешили люди, словно мелодия была для них паролем, сигналом сбора.

Со второго куплета сзади, из дверцы, стали появляться приглашенные для выступлений артисты, они становились рядом с Виктором и подтягивали слова своими сильными, красивыми голосами, а к концу третьего ему казалось, что поет весь парк.

— Браво! Бис! Бис! — раздалось со всех сторон, когда кончились последние строки; Лена тоже, кажется, кричала «Браво!», и песню тут же повторили, и еще раз — на третий раз уже вели профессиональные певцы, запомнив текст.

— Браво! Браво! — воскликнул конферансье, — господа и дамы, потрясающий успех! Кто еще желает попробовать силы?

— Не надо! — зашумел народ. — Приз! Приз!

— С нас ящик шампанского, — шепнул Виктору конферансье, вручая бутылку прямо в никелированном ведерке со льдом, — заходите за ним в любое время, особенно если есть еще таких песен.

— Ну вот и разогрели публику, — произнес Виктор, осторожно откупоривая запотевшее «Клико», чтобы не брызнуть.

— Боже мой, — сказала Лена, — какие вы там счастливые люди.

— Ты так считаешь?

— Такие песни могут написать, могут петь только очень счастливые. Что живут в мире свободных людей, любят свободно и всей душой, без меркантильности. Когда впереди — простор, новые дороги, а в конце — безмятежная обеспеченная старость. Это все чувствуется. Песня из далекой прекрасной страны, где нет нищих, больных, обиженных, озлобленных, где все братья, как мечтало человечество тысячи лет.

— Вы преувеличиваете. Жизнь гораздо сложнее.

— Может быть. Но такую музыку и слова нельзя просто придумать… если сам это не чувствуешь.

«На всякий случай надо перевести тему.»