Библиотека современной фантастики. Том 3. Рэй Брэдбери - Рэй Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А почему бы и нет? — раздались голоса.
— Да они изжарят вас, потравят, как кислотой, вы сами себя не узнаете! Вас раздавят, сотрут в порошок, каждый из вас обратится в мужа — и только, в существо, которое работает и приносит домой деньги, чтоб они могли тут сидеть и пожирать свой мерзкий шоколад. Неужели вы надеетесь их обуздать?
— Конечно, черт подери!
Издалека долетел голос — высокий, пронзительный женский голос:
— Поглядите на того, посередке — правда, красавчик?
— А марсиане в общем-то ничего. Право слово, мужчины как мужчины, — томно протянул другой голос.
— Эй вы! Ау! Марсиане! Э-эй!
Эттил с воплем кинулся бежать…
Он сидел в парке, его трясло. Он перебирал в памяти все, что видел. Поднимал глаза к темному ночному небу — как далеко он от дома, как одинок и заброшен! Даже и сейчас, сидя в тишине под деревьями, он издали видел: марсианские воины ходят по улицам с земными женщинами, скрываются в маленьких храмах развлечений, — там, в призрачном полумраке, они следят за белыми видениями, скользящими по серым экранам, и прислушиваются к странным и страшным звукам, а рядом сидят маленькие женщины в кудряшках и жуют вязкие комки резины, а под ногами валяются еще комки, уже окаменевшие, и на них навеки остались отпечатки острых женских зубов. Пещера теней — кинематограф.
— Привет!
Он в ужасе вскинул голову.
Рядом на скамью опустилась женщина, она лениво жевала резинку.
— Не убегай, — сказала она. — Я не кусаюсь.
— Ох! — вырвалось у Эттила.
— Сходим в кино? — предложила женщина.
— Нет.
— Пойдем — сказала она. — Все пошли.
— Нет, — повторил Эттил. — Разве вы тут, на Земле, только этим и занимаетесь?
— А чего тебе еще? — она подозрительно посмотрела на него округлившимися голубыми глазами. — Что же мне, по-твоему, сидеть дома носом в книжку? Ха-ха! Выдумает тоже!
Эттил смотрел на нее, раскрыв рот, потом спросил:
— А все-таки чем вы еще занимаетесь?
— Катаемся в автомобилях. У тебя автомобиль есть? Непременно заведи себе новый большой “Подлер–шесть” с откидным верхом. Шикарная машина! Уж будь уверен, у кого есть “Подлер–шесть”, тот любую девчонку подцепит! — и она подмигнула Эттилу. — У тебя-то денег куча, раз ты с Марса, я уж знаю. Была бы охота, можешь завести себе “Подлер–шесть” — и кати, куда вздумается, я уж знаю.
— Куда, в кино?
— А чем плохо?
— Нет-нет, ничего…
— Знаете что, мистер? Вы рассуждаете, как коммунист! — сказала женщина. — Да, сэр, и такие разговорчики никто терпеть не станет, уж будьте уверены. Наше общество очень даже мило устроено. Мы люди покладистые, позволили марсианам нас завоевать, даже пальцем не шевельнули — верно?
— Вот этого я никак не пойму, — сказал Эттил. — Почему вы нас так приняли?
— По доброте душевной, мистер, вот почему! Так и запомните, по доброте душевной! — и она пошла искать себе другого кавалера.
Эттил собрался с духом — надо написать жене; разложив бумагу на коленях, он старательно вывел: “Дорогая Тилла!” Но тут его снова прервали. Над самым ухом кто-то застучал в бубен, пришлось поднять голову — перед ним стояла тщедушная старушонка с детски круглым, но увядшим и сморщенным личиком.
— Брат мой! — закричала она, глядя на Эттила горящими глазами. — Обрел ли ты спасение?
Эттил вскочил, уронил перо.
— Что? Опасность?
— Ужасная опасность! — завопила старуха, затрясла бубном и возвела очи горе. — Ты нуждаешься в спасения, брат мой, ты на краю гибели!
— Кажется, вы правы, — дрожа согласился Эттил.
— Мы уже многих нынче спасли. Я сама принесла спасение троим марсианам. Мило, не правда ли? — она широко улыбнулась.
— Пожалуй, что так.
Она впилась в Эттила пронзительным взглядом. Наклонилась к нему и таинственно зашептала:
— Брат мой, был ли ты окрещен?
— Не знаю, — ответил он тоже шепотом.
— Не знаешь?! — крикнула она и высоко вскинула бубен.
— Это вроде расстрела, да? — спросил Эттил.
— Брат мой, ты погряз во зле и грехе, — сказала старушонка. — Не тебя осуждаю, ты вырос во мраке невежества. Я уж вижу, ваши марсианские школы ужасны — вас совсем не учат истине. Вас развращают ложью. Брат, если хочешь быть счастливым, дай совершить над тобой обряд крещения.
— И тогда я буду счастлив даже здесь, в этом мире? — спросил Эттил.
— Не требуй сразу многого, — возразила она. — Здесь довольствуйся малым, ибо есть другой, лучший мир, и там всех нас ждет награда.
— Тот мир я знаю, — сказал Эттил.
— Там покой, — продолжала она.
— Да.
— И тишина.
— Да.
— Там реки текут молоком и медом.
— Да, пожалуй, — согласился Эттил.
— И все смеются и ликуют.
— Я это, как сейчас, вижу, — сказал Эттил.
— Тот мир лучше нашего, — сказала она.
— Куда лучше, — подтвердил он. — Да, Марс — великая планета.
Старушонка так и вскинулась и затрясла бубном у него под самым носом.
— Вы что, мистер, насмехаетесь надо мной?
— Да нет же! — Эттил смутился и растерялся. — Я думал, вы это про…
— Уж, конечно, не про ваш мерзкий Марс! Вот такие, как вы, и будут вечно кипеть в котле и покроются язвами, вам уготованы адские муки…
— Да, признаться, Земля — место мало приятное. Вы очень верно ее описываете.
— Опять вы надо мной насмехаетесь, мистер! — разъярилась старушонка.
— Нет-нет, прошу прощенья. Это я по невежеству.
— Ладно, — сказала она. — Ты язычник, а язычники все невоспитанные. Вот тебе бумага. Приходи завтра вечером по этому адресу и будешь окрещен и обретешь счастье. Мы громко распеваем, без устали шагаем, и если хочешь услышать наши трубы и барабаны, ты придешь, непременно придешь — да?
— Постараюсь, — неуверенно сказал Эттил.
И она зашагала прочь, колотя на ходу в бубен и распевая во все горло: “Счастье мое вечно со мной!”
Изумленный Эттил снова взялся за письмо.
“Дорогая Тилла! Подумай только, я наивно воображал, будто земляне встретят нас пушками и бомбами. Ничего подобного! Я жестоко ошибался. Тут нет никакого Рика, Мика, Джика, Беннона, никаких таких молодцов, которые в одиночку спасают всю планету. Вовсе нет.
Тут только и есть что белобрысые розовые роботы с телами из резины; они вполне реальные и все-таки чуточку неправдоподобные, живые, и все-таки говорят и действуют как автоматы, и весь свой век проводят в пещерах. У них немыслимые, необъятные derrières[8]. Глаза неподвижные, застывшие — ведь они только и делают, что смотрят кино. И никакой мускулатуры, развиты лишь мышцы челюстей — ведь они непрестанно жуют резинку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});