Феникс (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич

   - До Рифейских гор далеко? - спросил штаб-ротмистр окрепшим голосом.

   - Верст 300 с гаком, - подумав, ответил Георгий. - А вы, значит, так и будите отступать аж до Рифейских гор?

   - А что делать? - нахмурился офицер. - Теснит Змей проклятый, продыху не дает. Мы уже потеряли двенадцать легионов, а битва еще только началась...

   - А как же союзники?

   - А что союзники... Они тоже несут огромные потери. Транспорт с их провиантом подбили, а нашу пищу они есть не могут - мрут как мухи. Полковника ихнего убило, а без него они как воины копья ломаного не стоят. Спасибо наши кирасиры вовремя подошли, а то бы в живых-то никого не осталось... Каких орлов положили! Из всего кирасирского полка почитай с десяток молодцов осталось...

   Затряслась земля - это промчалась конница. Кони тяжелые, рослые, да и воины подстать - высокие, торсы закованы в стальную броню, перья на побитых шлемах гордо развевались на ветру. Последней пронеслась лошадь без всадника, точно призрак, белая грива колыхалось, длинная, как знамя, глаза сверкали звездами первой величины.

   Э-эх, ребятушки! - штаб-ротмистр притронулся к своей фуражке, отдавая честь, потом смахнул с глаз набежавшую слезу.

   Молча они смотрели, как 12-й уланский, драгуны и 8-й гусарский уходили на север, где небо еще было светлым. На юге же все было поглощено мглой, озаряемой временами далекими вспышками не то молний, не то разрывами. Оттуда, из этого темного фронта, доносились отдаленные раскаты. Словно некие великаны ворочали и кидали гигантские каменные валуны, и те сталкивались друг с другом.

   - Кстати, об ИХ продовольствии... - сказал Георгий. - Вот возьмите, это нектар и сгущенная родниковая вода.

   Штаб-ротмистр истово благодарил, снял фуражку и набил ее доверху пластмассовыми стаканчиками. Первым делом, проткнув пальцем фольгу, стал торопливо хлебать воду, как из горлышка бутылки. Излишек воды стекал у него по уголкам рта, по небритому подбородку. Мощный его кадык ходил вверх-вниз, как поршень. Ох! - наконец, передохнул воин, утолив жажду.

   Прошел отряд арбалетчиков, за ними, семеня короткими ножками, поспешали гномы-бомбисты в смешных своих колпаках и белых гетрах. За гномами тащились эльфы, длинные мечи, висевшие у них на поясах, бороздили пыльную дорогу.

   - Вон, гляди, как раз ихнего полковника везут, - воин вытер рукавом подбородок и указал грязным пальцем на колонну.

   Мимо проплыла повозка на магической подвеске. Лицо полковника напоминало лакированную маску из темно-коричневого дерева. В районе глазниц виднелись тонкие длинные раскосые полоски: веки без ресниц смежились, навсегда укрыв мудрые глаза джентри. Черный мундир его покрылся слоем серой дорожной пыли. Один конец аксельбанта был оторван, серебряный шнурок свесился с носилок и болтался в воздухе. Сухонькие муравьиные лапки джентри были сложены на груди по христианскому обычаю. Четверо рослых эльфа в мундирах с золотыми шевронами и с зажженными фонарями в руках составляли почетный эскорт покойному.

   - Хороший был че... эльф, - сказал штаб-ротмистр, крестясь. - Не человек, но душу имел. Солдаты его любили. Строгий был, но справедливый. И труса не праздновал. Когда пятая колонна противника прорвала их редут, он лично возглавил атаку и погиб, как герой. Ядро насквозь прошибло его хитиновый панцирь, но он еще два часа после этого продолжал командовать войсками. Умирая, так сказал мне: ребята, говорит, человеки, на вас вся надёжа...

   - Я знал его, - тихо молвил Георгий, провожая взглядом повозку, потом вновь повернулся к офицеру. - У меня к вам вопрос... У этого полковника в адъютантах служил мой брат - Андрей. Может, слыхали о нем? Меня тревожит его судьба: жив ли он, мертв?

   - Кажись, пропал без вести, ответил штаб-ротмистр, кряхтя и разминая больную ногу. - Но наверное сказать не могу. Архивы-то сгорели, вместе с полковыми бумагами. Там такое чертово пекло было... Ну, ничего, - пробормотал воин, со стоном вставая на ноги, - все одно мы Поганому хребет-то переломаем, дай срок. Нам бы только Давыда сыскать, тогда и Воинство Небесное не понадобится.

   - Какого еще Давыда?

   - Да, сказывают, только он знает, как одолеть Голиафа. Видать, шибко толковый мужик... нам бы его в командующие.

   - Ротмистр, вы разве не знаете, что битва Давида и Голиафа - это аллегория? Давид - это Ум и Воля. В нашем случае - воля к победе, и эти качества нигде, кроме в себе самом, отыскать невозможно.

   - Аллегория, говоришь, - хмыкнул офицер, почесывая влажные от пота волосы. - Ну тогда еще не все потеряно. Ума и воли нам не занимать. Вот только дойдем до Рифейских гор, укрепимся там - приказ есть приказ - и зададим жару Змею Поганому. Значит, верст 300, говоришь? А по моей карте должно быть около пятидесяти. Что за притча!

   - Врут ваши карты, выбросите их, - посоветовал Георгий, испытывая неловкость перед воином.

   - То-то я смотрю... должно уж предгорье начаться, ежели по карте-то, а вокруг все поле и поле... Я бы этим картографам руки оборвал. Третьего дня, согласно маршруту, должны были выйти на виа милитари - старую римскую дорогу... Мы сунулись эскадроном, а там болота да топи. Я Вертлявого своего потерял. Это коняга мой, замечательный жеребец был... Тут как раз наши артиллеристы подошли. Стали мостить гати, но все одно обозы наши завязли, пушки на дно пошли... Ну ничего, - еще раз проговорил офицер и желваки на его скулах напряглись. - Мы еще отомстим. В конце концов, наша возьмет. Бонапарта бивали, Гитлера-собаку побили, Бог даст и Третьего Антихриста разобьем. Тем более, что ты говоришь - Давид завсегда с нами. Ну, бывай! А насчет брата скажу одно - верь. Пропал без вести, это еще не значит - убит. Верь!..

   Рев дизеля заглушил слова воина. Лязгая гусеницами, мимо прополз тяжелый танк Т-52. С десяток телег поездом волочилось сзади, привязанные тросом к его корпусу. Железный зверь рычал мотором, изрыгая в горячий воздух сизые струи выхлопных газов.

   Штаб-ротмистр помахал кому-то рукой. Из потрепанной шеренги выскочил бойкий паренек в звании портупей-юнкера, подбежал, четко козырнул.

   - Слушаю, вашбродь!