Тайна сибирской платформы - Валерий Осипов

…Осенью 1955 года Таборовы жили в Нюрбе. Однажды Михаила вызвал к себе начальник экспедиции Бондаренко. В кабинете у него уже сидели главный геолог Амакинки Ростислав Константинович Юркевич и опытный таежник старший коллектор Иннокентий Прокопьев.

— Получили с Иреляха радиограмму от Хабардина, — сказал Бондаренко и протянул Таборову условный текст радиограммы.

— «Закурили Трубку Мира. Табак отличный», — прочитал вслух Михаил.

— Судя по радиограмме, — сказал Юркевич, — найдено коренное месторождение с очень богатым содержанием алмазов. Необходимо немедленно, не дожидаясь следующей весны, начинать рядом с трубкой строительство поселка. Мы долго подбирали кандидатуры для выполнения этого ответственного задания и остановились на вас с Прокопьевым.

Михаил и Иннокентий, польщенные словами главного геолога, переглянулись и улыбнулись.

— Главная задача состоит в том, — сказал Бондаренко, — чтобы до наступления зимы забросить на трубку людей, снаряжение, запасы продовольствия. Так что будете, товарищи, прорубать окно из тайги на Большую землю, будете закладывать, может быть, первый якутский алмазный город.

…Через неделю группа строителей во главе с Таборовым и Прокопьевым доставила на тридцати лошадях первую партию грузов к «Трубке Мира». На трубке никого не было: отряд Хабардина уже давно ушел вниз по Иреляху. Иннокентий и Михаил нашли зарубку, сделанную Хабардиным на лиственнице, разгрузили около нее лошадей, присели перекурить.

— Надо бы нам как-нибудь обозначить этот лог Хабардина, — сказал Прокопьев, оглядывая окутанную сырым туманом лощину.

— Давай прямо так и назовем: «Лог Хабардина», — предложил Таборов.

Сказано — сделано! Прокопьев выстругал дощечку, заострил оба конца — получилось нечто вроде стрелки-указателя. На дощечке Кеша написал чернильным карандашом: «Лог Хабардина. Собственность Амакинской экспедиции».

С этой стрелки весной геодезисты и перенесли на все карты Якутии название той долины, в которой была расположена «Трубка Мира».

Место для будущего поселка выбирали два дня. Наконец остановились на предпойменной террасе Иреляха, расположенной в полутора километрах от трубки. Застучали топоры. Через несколько дней два первых дома — Иннокентия Прокопьева и Михаила Таборова, были готовы. Начали возводить склады, столовую, пекарню, мастерские.

На «Трубку Мира» продолжал прибывать народ. Но ехали пока только одни мужчины. Ставили дома, заводили унылые холостяцкие хозяйства. Однажды, сидя в одном таком доме и глядя на голые стены, на пустые консервные банки, валявшиеся по углам, Михаил с тоской сказал:

— Эх, неуютно живем, ребята! В такой дом и входить-то не хочется, не то чтобы жить. Надо женщин вызывать.

— Не поедут, — возразил кто-то. — Куда же на зиму с барахлом, с ребятишками в тайгу подаваться? Весны ждать надо.

— Моя поедет, — уверенно произнес Михаил. — А твоя, Кеша? У тебя же трое наследников!

— И моя поедет, — ответил Прокопьев. — Что, она хуже других, что ли? А детишки, что ж поделаешь. Кому-то все равно надо начинать обживать место.

В тот же день Михаил дал в Нюрбу радиограмму: «Оля, приезжай. Надо обживать место».

Вскоре Оля Таборова и Тамара Прокопьева приехали на трубку. Они были первыми женщинами, зимовавшими в Мирном, а трое наследников Иннокентия Прокопьева — первыми детьми в поселке.

— Устраиваться так устраиваться, — говорила Оля, ликвидируя последствия холостяцкой жизни в доме Таборова. — Не один же год здесь жить будем.

За Таборовой и Прокопьевой потянулись в Мирный жены и других строителей. В тайге закачалось на веревках стираное белье, чаще стал струиться дымок над крышами зимовий.

Но вот ударили первые морозы. Термометры показывали минус пятьдесят два. Женщины и дети не выходили из домов, но мужчины по-прежнему продолжали готовиться к весеннему наступлению на «Трубку Мира». В пятидесятиградусные морозы они строили жилые помещения, склады, будущие лаборатории и обогатительные фабрики.

Между тем морозы крепчали. В конце декабря столбик ртути опустился до цифры шестьдесят. Густой, шелестящий туман повис над тайгой. Самолеты не ходили. Положение с каждым днем становилось все серьезнее — в поселке кончались продукты. В некоторых семьях заболели от больших холодов дети. На партийном собрании, которое состоялось в здании будущей столовой, стоял только один вопрос: «Борьба с морозом».

Первые коммунисты Мирного решили: просить руководство экспедиции выслать к трубке машинно-тракторный караван с продовольствием, а своими силами повести от поселка навстречу каравану просеку, чтобы облегчить движение транспорта.

В первых числах января с центральной базы Амакинки вышла в знаменитый «ледовый поход» колонна машин и тракторов. Колонна двигалась напрямик через тайгу. Впереди шли люди с топорами и пилами. Они прорубали просеку и расчищали снег. За ними черепашьим шагом двигались тракторы и машины. Водители не вылезали из кабин по двадцать четыре часа — мотор мог заглохнуть, и тогда замерзшая вода разнесла бы радиатор в куски. Спали прямо за баранкой, не снимая ноги с педали газа.

Иногда над колонной проносились свирепейшие метели. Машины не останавливались: с зажженными фарами шоферы продолжали пробиваться через снежные вихри. Все знали: в Мирном сидят на голодном пайке женщины и дети.

А от поселка навстречу колонне рубили просеку Михаил Таборов, Иннокентий Прокопьев и их товарищи. Это была жестокая схватка с разбушевавшейся стихией. У многих от мороза почернели лица, но просека продолжала двигаться в тайгу. Когда в Мирном осталось продуктов на два дня, колонна, вышедшая с центральной базы, и строители поселка встретились.

Замысел руководства экспедиции — провести предшествующие детальной разведке трубки работы не как обычно, летом, а зимой, сэкономив на этом целый год, был выполнен. С приходом первых теплых дней геологи сразу же начали разведку трубки. На ее поверхности заголубели отвалы шурфов, поднялись над тайгой стальные фермы бурильных установок.

Была решена и транспортная проблема. Кроме самолетов, в Мирный стали ходить тракторы с железными санями. Сани эти были универсальные: зимой их хорошо было тащить по снегу, а летом они не менее ходко шли за трактором по болотам и трясинам.

В далеком таежном Мирном жизнь стала постепенно налаживаться. В магазине был теперь разнообразный выбор продуктов, в столовой, как в заправском ресторане, меню состояло из многих блюд.

Поэтому так рьяно и угощали меня Ольга Петровна и Михаил Иванович Таборовы. Старожилам Мирного, перенесшим трудную зимнюю блокаду 1955–1956 годов, им было все равно, какого рода-племени человек сидел в их доме за столом. Для них, проведших большую часть своей семейной жизни под брезентовой кровлей походной палатки, главное был не гость, а возможность принять гостя, они накрывали стол не столько для меня, сколько для себя. Я быстро осознал свою незначительность по сравнению с небольшим белым квадратом, уставленным многочисленными тарелками, банками и склянками, и воздал должное кулинарным талантам Ольги Петровны. Сами же Таборовы ничего не ели. Они с умилением наблюдали, как я расправляюсь с их припасами. Мы получали, так сказать, взаимное удовлетворение.

Съев на «бис» три розетки клюквенного варенья, я поднялся из-за стола и, поблагодарив хозяев за радушный прием, погрузился в недра любезно предложенного мне Михаилом Ивановичем мехового спального мешка.

На следующее утро я отправился знакомиться с Мирным. Днем поселка я еще не видел и сначала даже не узнал того места, где мы проходили с Таборовым прошлой ночью. Слева дома спускались в Лог Хабардина, а справа вклинивались прямо в тайгу, постепенно переходя в белый палаточный род. Дома были добротные, рубленые, а кое-где на крышах виднелись даже резные деревянные петушки.

Всякое знакомство с новым городом или селом начинается, естественно, с прогулки по центральной улице. Я решил не делать исключения из правила и отправился в вояж по главному проспекту Мирного.

Меня, правда, несколько смущала как-то чересчур широко распространенная по всему поселку грязь. Но я быстро подавил в себе этот приступ малодушия и решительно сделал первый самостоятельный шаг по центральной улице поселка.

Как выяснилось в дальнейшем — это был очень легкомысленный шаг. Оказалось, что главной заповедью хождения по центральной улице Мирного было уже нарушенное мной однажды правило: «Не зная броду — не суйся в воду».

— Как же вы рискнули, молодой человек, ходить по нашей главной улице без проводника? — ужасался несколько часов спустя начальник геологоразведочной партии Николай Александрович Коренев. — Ведь у нас же на этой улице за неделю до вашего приезда трактор увяз по самую трубу. Так и не достали — ушел под землю. Лошадь три дня сидела, вчера только подъемным краном вытащили. Там же редкий на всю Якутию, толщиной в несколько метров, мерзлотный плывун.