Асьенда - Изабель Каньяс

И все же в своем бегстве, в своем страхе Беатрис нашла капеллу. Беатрис нашла меня. После всего того, что она перенесла, находясь в моем обществе, после всего, что увидела… Любой благоразумный человек связал бы мое присутствие с опасностью, а затем как можно скорее избавился бы от меня.

Но она так не поступила.

Даже скрестив руки на груди, будто наперед защищаясь от тех слов, что мне не хватало духу произнести, она стояла здесь, в капелле, босая и промокшая, потому что доверяла мне. Ее ночная сорочка вымокла и липла к рукам, животу и бедрам. Вопреки здравому смыслу, я позволил взгляду задержаться на ней чуть дольше, чем следовало.

Горло охватило жаром.

Я не заслуживал того доверия, что оказывала мне Беатрис.

– Вы простудитесь насмерть. – И это мой собственный голос? Он отдавался далеким и чужим эхом. Конечно, голос был моим, но произнесенные слова будто принадлежали слабоумному.

– Мне все равно. – Беатрис шагнула к скамье и грохнулась на нее с решимостью ребенка. – Я не вернусь.

С этим я спорить не мог.

Я развернулся и пошел в сторону комнат.

– Куда вы идете? – В высоком голосе Беатрис послышался страх, и я оглянулся. Руками она держалась за скамью перед собой, но все ее тело было так напряжено, будто она готовилась сейчас же вскочить и последовать за мной. Сердце пронзило еще одной стрелой сострадания, еще сильнее задевшей те нежные чувства, что уже там хранились.

Я мог объяснить свое решение. С легкостью. Беатрис была заблудшей душой, нуждающейся в помощи, и я ее оказывал; ведь это мое призвание. Я мог бы повторять это как литанию, как молитву, как медитацию во имя святой лжи, но правды эти слова не изменят. Я поддавался искушению. Каждое решение, которое удерживало меня рядом с Беатрис и давало возможность быть так близко, что я мог касаться ее руки или вдыхать запах ее волос, было грехом.

Но я все равно желал этого.

– Вам нужны одеяла, – произнес я. – Я сейчас вернусь.

Я принес охапку одеял, некоторые из которых еще хранили тепло моего тела. Когда я подошел к Беатрис, она дрожала. Я сделал шаг к скамье и положил одеяла, затем выбрал самое мягкое и накинул ей на плечи.

– Спасибо, – пробормотала она и натянула одеяло посильнее. Кончики наших пальцев соприкоснулись. Беатрис перевела взгляд с моих глаз на губы.

В груди тут же заискрилась теплота, охватывающая легкие, лишающая их воздуха. Нужно было прийти в себя. Я сел по другую сторону одеял, сцепив руки перед собой, и задал вопрос, стараясь, чтобы голос звучал твердо:

– Что произошло?

– Я кое-что видела. – Ее слова прозвучали пусто, на бескровном лице промелькнула тень боли. – Я пыталась сделать, как вы говорили, и прогнать голоса. Я пыталась не слушать. Но я начала это видеть. Я начала чувствовать как никогда прежде.

Беатрис сжимала одеяло дрожащими руками.

Я знал наверняка, что сказала бы Тити. Уведи семью из дома. Поскорее. Она бы наставила на меня свой узловатый палец. А теперь очисти дом от гнили.

Я пытался. Я открыл эту ужасную темницу внутри самого себя и выпустил на волю щупальце тьмы. Я держал его в узде и натягивал поводья при помощи заклинаний, хотя тьма дергалась и вырывалась.

Я всем управлял. Каждая молитва, что была мной прочитана, использовалась исключительно по назначению. Я не сделал ни единого вдоха и ни единого шага, которые не просчитал бы заранее.

И все же я потерпел такую сокрушительную неудачу, что едва не погиб.

Мою тетю убили.

Гниль в доме распространялась как чума. Кого она погубит следующим? Палому? Беатрис?

Я не мог рисковать ими. Я не мог снова их подвести.

Но как быть теперь, когда из столицы вернулся Родольфо? Если он так же мнителен и нетерпим, как донья Каталина, и речи быть не может, что я смогу убедить его, будто пускание крови его супруги посреди зеленой гостиной и беседа с невидимыми духами – пойдет на благо его семьи.

Если только дом не мучит его так же, как Беатрис…

– Он… он тоже это чувствует? – тихо спросил я.

– Родольфо? – На лице Беатрис появилось отвращение. Даже этого мгновения хватило, чтобы снова придать ей живости, и я был за это благодарен. Как и за кое-что другое, тут же подавленное мной и с силой запертое в груди. – Нет, не чувствует. Я сомневаюсь, что он вообще на это способен.

Беатрис поерзала на своем месте и накрыла колени еще одним одеялом. Она некоторое время молчала и наконец произнесла:

– Палома сказала, он делал ужасные вещи.

Я опустил взгляд к ее рукам и стал наблюдать, как последовательно она рвет кончик кисточки. Должно быть, Палома рассказала ей о Мариане. Я закрыл глаза и осенил себя крестным знамением. Я подвел и Мариану.

– Знаю, – пробормотал я.

– Тогда вы должны знать, что для чувств он слишком злой, – заявила Беатрис.

– Не думаю, что это так работает. – Даже мой отец чувствовал, что течет по стенам его дома. Возможно, по этой причине – по одной из многих – он пристрастился к пульке: чтобы притупить чувства и не видеть теней, выползающих из углов. – Такой дом… Родольфо должен его чувствовать.

– Знаете, что он сказал? – Беатрис развернулась ко мне, плотнее натягивая одеяло на плечи. Большая часть ее волос была все еще собрана в длинную косу, лежащую на спине, но некоторые пряди выбились и растрепались у лица. – Пожаловался, что в доме слишком тепло. Представляете?

Я не представлял.

– Может, он сошел с ума.

– А может, я, – выдавила Беатрис, и ее оживленное лицо потускнело. Она прислонилась к спинке скамьи, ее плечи поникли. – Мне снятся кошмары. Я вижу то, чего больше никто не видит. Я слышу то, чего больше никто не слышит.

– Возможно, вы ведунья, донья Беатрис.

Ее смех – громкий, неожиданный стук кастаньет – зазвенел и отразился от свода часовни. Она бросила лукавый взгляд на распятие и перекрестилась.

– Боже упаси, падре, – произнесла она, не переводя дыхания, и поднесла большой палец к губам.

Улыбка тронула уголок рта, что совсем мне не подобало. Да простит Господь нас, богохульных.

Я сдвинулся в сторону, подальше от Беатрис, и похлопал по оставшимся одеялам.

– Отдохните. Я разбужу вас перед рассветом и провожу до дома, когда там станет терпимо. – Я хотел сказать «безопасно», но не знал, станет ли в доме когда-либо безопасно. Беатрис словно услышала мои мысли или увидела их отражение на моем лице.

– Вам тоже нужно отдохнуть. Ваша голова…

– Заживет, даст бог, – сказал