Оборотень (СИ) - Йонг Шарлотта

Глава XXVI

СКЛЕП

Скучные зимние дни уже стали удлиняться, когда однажды дверь залы шумно распахнулась и маленький Филипп вбежал, забывая поклониться, со словами:

– Вот толстый пакет из-за границы. Гарри должен был много заплатить за него.

– Я почти перестала надеяться, – сказала бедная мать. – Говорите мне сразу самое худшее.

– Не тревожьтесь, миледи, – отвечал муж, – слава Богу, эго его почерк.

Все почувствовали облегчение; на одно мгновение воцарилось молчание; потом подозвали мальчика, чтобы дать разрезать ему шелковый шнурок и сломать печати.

Неописуемая радость! Тут было три письма; одно для м-ра Филиппа Арчфильда, другое для мисс Анны Якобины Вудфорд и третье для самого сэра Филиппа.

Старик взглянул на письмо, увидел слова «лучше» и «возвращение домой» и не мог читать: слезы радости мешали ему теперь, как раньше мешали слезы печали; он был вынужден передать письмо своему старому другу для прочтения вслух. Маленький Филипп носился с полученным посланием, как с сокровищем, хотя не мог его разобрать; он стоял между коленями деда и слушал, что читал д-р Вудфорд.

«Дорогой и многоуважаемый сэр, прошу вашего прощения, что оставлял вас долго без известий; так как мое выздоровление было под сомнением «то я думал, что лучше не тревожить вас передачей всех пережитых колебаний и страданий, которым напрасно подвергали меня хирурги в продолжение долгого времени. Действительно, часто у меня не хватало сил ни думать, ни говорить; наконец, несмотря на множество затруднений и почти в бессознательном состоянии, мой уважаемый друг Греам перевез меня в Вену, где мне наконец вынули пулю и где я пользовался самым внимательным уходом и заботливостью матери моего друга, близкой родственницы оплакиваемого виконта Донди. Рана моя зажила окончательно, и хотя я еще в постели, но друзья уверяют меня, что я на пути к полному выздоровлению, за что воздаю благодарность Всемогущему Творцу с еще большим усердием, чем я делал раньше, пока не знал, что значат страдание и болезнь. Как только я в состоянии буду двинуться дальше, что. по уверению моих друзей, произойдет недели через две или три, – я предполагаю направиться домой. Не могу выразить, как пламенно я желаю увидеть вас всех и как я скучаю по дому. Раньше у меня не было времени задумываться об этом, но теперь я лежу, представляю себе все ваши лица: отца, матери, сестры и той, которую я надеюсь назвать своею; рядом с нею я рисую маленькое личико моего Филиппа. Я обдумал многое из своей прежней жизни и понял все свои ошибки и искренне прошу вас простить меня, особенно же за мое отсутствие в продолжение последних лет. Надеюсь вернуться. чтобы доставить вам большее утешение, чем во время моей бурной и безрассудной молодости. Хотя теперь я не способен к дальнейшей службе, но хочу посоветоваться с вами, уважаемый сэр, прежде чем решить, удобно ли мне теперь оставить ее.

Никакие слова не могут выразить, как я признателен вам и как я благословляю вас за ваше согласие и за любовь к моей невесте. Задача всей моей жизни будет состоять в том, чтобы сделаться достойным ее и вас. Больше ничего не может вам сказать любящий и преданный сын ваш Чарльз Арчфильд».

Анна упивалась этими словами, но пока старики читали письмо Филиппа, она поспешно удалилась в свою комнату, чтобы там насладиться своим. Оно было коротко и полно самого нежного чувства.

«Моя дорогая Анна, единственная моя любовь в жизни, ваше письмо дает мне силу переносить мое настоящее положение. Доктора не догадываются, почему мне стало сразу гораздо лучше и почему я улыбался, несмотря на все мучения, которым они подвергали меня! Мы обменялись с вами первым и, я надеюсь, последним письмом, потому что я сам скоро последую за моим письмом и моя бесценная будет принадлежать мне.

Весь твой Ч. А.».

Ей недолго пришлось наслаждаться письмом и покрывать его поцелуями. Филипп скоро был уже около нее, размахивая своим посланием, которое он знал уже наизусть; он бегал по всему дому, сообщая хорошие вести старым слугам, которые в радости собрались гурьбой в зале, чтобы узнать, действительно ли получены известия о возвращении м-ра Арчфильда; счастливый отец сказал внуку, чтобы он поднес каждому из них по стакану вина за здоровье молодого хозяина.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мысль о выздоровлении Чарльза приводила Анну в совершенный восторг и порождала другую радость: жизнь его упрочивала безопасность его сына. У Седли Арчфильда не будет теперь причин для повторения своих покушений и уже из-за одного этого следовало как можно более распространять хорошую весть.

Д-р Вудфорд согласился съездить в Порчестер для передачи новости, а сэр Филипп на радости предложил Анне сопровождать его, чтобы повидаться с ее друзьями.

Следует ли говорить, что во время поездки Анну занимали женские опасения: покажется ли она своему жениху в двадцать три года такой же привлекательной, как в семнадцать лет?

Анна хорошо знала, что винчестерские красавицы смотрят на нее, как на средних лет гувернантку. Хотя зеркало убеждало ее, что у нее были такие же мягкие бархатные глаза, густые волосы и нежно-розовые щеки, но некому было уверить ее, что она не утратила своего прежнего цветущего вида и что она только выиграла в общем изяществе и благородстве своей фигуры, так что завистливые барышни говорили, что она задает «придворный тон».

«Я узнаю по его глазам, – говорила она себе, если он будет разочарован, тогда я верну ему его слово; но как будет страдать мое сердце при этом и как мне будет тяжело уступить Филя другой мачехе. – Однако давно она не чувствовала такого спокойствия как теперь, когда ехала на резво бегущей лошадке на свежем мартовском воздухе; начиналась оттепель, и растаявшие капли ярко блестели на солнце, а море расстилалось в легком тумане. Старый замок, знакомый ей с детства, предстал перед нею во всем своем величии, когда они повернули к пасторату и она увидела тот знакомый уголок, где всегда росли крокусы, открывавшие теперь свои золотистые чашечки навстречу солнечным лучам, напоминая ей те дни, когда она была такая же радостная. Она смотрела на эти цветы, и ей казалось, что она снова может быть счастлива.

В гостиной м-рис Феллоус она встретила неожиданную гостью – м-рис Окшот.

Так как семейство Арчфильдов всегда отличалось домоседством, то Анна не видела эту леди в продолжение нескольких лет, и была обрадована встречей с ней. Следы оспы смягчились на ее лице, и материнство придавало ему более выразительности; то, что было угловатого в девушке, до некоторой степени смягчилось в замужней женщине, хотя она была одета просто, но вид ее не поражал уродливою пуританскою строгостью, и хотя она и не была красива, но наружность ее внушала уважение.

Она ждала мужа, который только что пошел с м-ром Феллоусом переговорить с офицером, командующим партией солдат, занимавших замок.

– Я убеждена, – говорила она, – что-нибудь да выяснится; может быть, тайна и кроется под этими сводами.

Сердце Анны так сильно забилось, что она почувствовала, будто задыхается.

Д-р Вулфорд спросил, что подразумевали леди.

– Если духи, сэр, и другие невидимые силы, о которых нехорошо говорить, являются то здесь, то там, очевидно этому есть какая-нибудь причина.

– Я не понимаю вашей мысли!

– Вы, мужчины, и духовные в особенности, всегда последними узнаете об этих явлениях. Бедный старый майор не верит ни единому слову, но вы верите, мистрис Вудфорд, я вижу это по вашему лицу. Вы сами видели что-нибудь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Не здесь, не теперь, – пробормотала Анна. – А вы видели, мадам Феллоус?

– Я слышала, что девушки говорят о каких-то нелепых страхах, – сказала Наоми; – отчасти тут играет роль их собственная фантазия, но, может быть, они слышали что-нибудь от караульных. Этих ветрениц ведь не удержишь; они все бегают за солдатами.

Вероятно. Наоми надеялась этим намеком направить разговор на более безопасную тему о домашних неприятностях, но мистрис Окшот совсем не желала отвлекаться от интересующего ее предмета и воскликнула.