Какой простор! Книга вторая: Бытие - Сергей Александрович Борзенко

Внезапно Юра сказал:

— Вот бы кому быть общественным обвинителем на твоем суде, Ваня!

К счастью, Андрей Борисович или не расслышал, или не понял, к чему сказал это сын.

Вкатилась полная и, как всегда, шумная Зинаида Лукинична и пригласила всех пить чай в гостиную. Оттуда уже доносился звон посуды, расставляемой Ниной.

Вошли в комнату, в которой четыре года назад, на именинах Юры Калганова, Лука поссорился с Колькой Коробкиным. Ваня не забыл злую Колькину выходку против его сестры, и то, как за Шурочку заступился Лука, и то, как возмущенный Андрей Борисович выгнал Коробкина вон из дому.

Лука говорил:

— Значит, Аля Томенко уехала в деревню и обучает ребят? Хвалю. В ней всегда было что-то смелое, она всегда рвалась идти в народ, просвещать, учить. А Коробкин, что делает наш Колька? Неужели все еще продает башмаки в магазине своего отца?

— Он знает о вашем приезде, Лука, и обещал прийти к нам. — Нина посмотрела на ручные часики. — Коля человек аккуратный, через двадцать минут он будет здесь.

— Когда-то мы поссорились в этой комнате и с тех пор ни разу не написали друг другу, — с грустью заметил Лука. — Оба упрямы как черти.

— Ну и глупо, — вставил Юра. — Мы еще не настолько взрослые, чтобы ссориться на всю жизнь.

— Ссориться вообще глупо. Но тогда он довел меня до белого каления. Я и сейчас помню его подленькую фразу, — и Лука, подражая Коробкину, пробасил: — «Скажите, мисс Аксенова, это правда, что вы имеете честь проживать во дворе ассенизационного обоза? Там ведь, наверно, дурно пахнет». Вот что сказал подлец Колька, да еще зажал пальцами свой нос. Все помню… Ну ладно, значит, Нина и Юра в этом году кончают семилетку. А потом куда?

— Я хотел бы, чтобы мои дети пошли по моей дорожке, стали бы инженерами. Самое большое человеческое счастье — это делать вещи, полезные людям, — проговорил Андрей Борисович.

— В особенности строить паровозы, — сказала Нина, разливая по чашкам золотистый чай. — Я до сих пор не могу без волнения смотреть на локомотив. В нем так много живой силы. Если хотите, он — умный. В детстве я тайком от мамы бегала на железную дорогу смотреть на поезда, а они проносились мимо как вихрь. А вечером освещенные окна вагонов сливались в одну сплошную золотую линию. Поезд пролетал передо мной, словно жар-птица.

— А гудок паровоза? Ведь это голос неукротимой жизни! — восторженно сказал Ваня. Ему понравилось это сравнение. Хорошо бы записать, да неудобно: товарищи подумают — корчит из себя литератора.

— В этом году наш завод приступит к серийному изготовлению паровозов, а в конце будущего года начнем выпускать тракторы для деревни. Уже заложили фундамент тракторного цеха. Мирная жизнь входит в нормальную колею. — Говоря это, Андрей Борисович взял в руки узорчатую розетку и потянулся к вазочке с вареньем.

Андрей Борисович всегда жил не настоящим, а будущим, и это роднило его с Лукой.

— Я одобряю Ваню, он правильно распорядился своей судьбой. Окончит фабзавуч, станет квалифицированным слесарем, начнет работать в депо, вступит в партию, будет учиться, — продолжал Андрей Борисович.

— Но он поэт. Зачем ему убивать свой талант в трамвайном депо? — возмутилась Нина.

Лука возразил:

— Поэт в чистом виде немыслим. Он обязательно должен иметь вторую профессию, делать что-то практическое в жизни, то, что питало бы его талант.

— Писать стихи еще не значит быть настоящим поэтом. В наше время кто только не строчит вирши, — стараясь по привычке поддразнить брата, сказала Шурочка. А сама тайком поглядывала на Луку, догадываясь, что он раньше срока вырвался из лазарета и поспешил в Чарусу из-за нее.

Андрей Борисович сказал:

— Лука, вы еще ни словом не обмолвились о себе. А нам интересно знать, как вы учитесь. Мы даже не знаем названия вашего училища. Как знать, может, наши мальчики тоже хотят стать красными офицерами.

— Да я с удовольствием расскажу. Учусь в Первой советской объединенной военной школе имени ВЦИК Советов. Это первое военное училище в Советской России. Организовали его по приказу Ленина. Вначале училище называлось Первой московской революционной пулеметной школой. Народ у нас просто замечательный. Ну, понятно, есть отсталые по развитию. Рядом со мной на парте сидит командир полка. На уроке алгебры ткнул меня в бок да как рявкнет на преподавателя: «Контра проклятая, работает за паек, морочит нам головы. Где ж это видано, чтобы буквы складывать?» А другой мой сосед — длинноволосый. Комиссар вызывает его, спрашивает: «Ты что, сын попа?» А тот показывает ему два ордена Красного Знамени. «У тебя, — говорит, — один орден, а у меня два». — Лука засмеялся. — Забавный у нас комиссар, однажды остановил меня в коридоре. «Ты, — говорит, — не из буржуев?» «Нет», — отвечаю. «Что-то больно рожа у тебя интеллигентная, ну гляди, вычистим в один момент…» Квартируем мы в Кремле, на нас возложена охрана правительства. Два раза мне посчастливилось стоять часовым на посту № 27 — у квартиры Владимира Ильича Ленина.

— Расскажите, расскажите, это так интересно, — попросила Зинаида Лукинична и даже отставила чашку с чаем.

— В первый раз, проходя мимо меня, Ленин остановился, подал руку и спросил, сколько мне лет. Я ответил. «Совсем еще мальчик», — Владимир Ильич улыбнулся и спросил об отце. Я сказал, что мой отец бывший командир полка, сейчас учится в Свердловке, назвал фамилию. Ленин спросил: «Отец коммунист?» «Конечно», — ответил я. «А вы?» — «А я комсомолец, в феврале в школе создана комсомольская организация». Ленин по-военному приложил ладонь к шапке и ушел к себе.

Рассказывая, Лука заново переживал свою встречу с вождем и говорил отрывисто, как тогда, с Лениным. Вторая встреча запомнилась ему еще больше.

Из квартиры Ленина вышла женщина и, стуча каблуками, торопливо пошла по коридору. Но, не дойдя до выхода, поспешно вернулась. Надежду Константиновну Крупскую Лука знал в лицо, а это была незнакомая. Лука потребовал предъявить пропуск. Женщина ответила, что именно затем и вернулась, чтобы взять забытый в квартире пропуск.

— Я вас впервые вижу и в квартиру пропустить не могу, — сказал Лука, готовый поднять тревогу.

— Как же мне теперь быть? — растерялась женщина. — Пропуск-то ведь там, на столе.

— Впустить вас в квартиру я могу только с разрешения Ленина.

Женщина не стала спорить, ушла и вскоре вернулась с Владимиром Ильичем. Идя по гулкому коридору, они заразительно хохотали.

— Что случилось, товарищ? — спросил Ленин, все еще продолжая смеяться. Он сразу узнал юного часового.

— Да вот, без документа хотят войти к вам на квартиру.

— Это ей будет наука, как забывать пропуск, — сказал Владимир Ильич. — На первый