Война не Мир - Юля Панькова

― Ты так оставишь меня одного, ― как-то вызвав меня на свидание без друзей, сказал он, ― не надо! Как же море, купальники?

Я побултыхалась немного у него внутри и слиняла. Что журналисту дороже моря? Журналисту дороже, чтобы стрелка совпала с севером.

Я набралась некой решимости. Я даже была готова, если надо подложить под компас магнит. Я была уже почти так же велика, как мой бойфренд. Рената и художник чувствовали что-то и волновались.

Я перебирала в памяти совпадения, которые преследовали меня с тех пор, как появилась Рената и началась война. Я вспоминала все сведения о мире, которые людям удалось сохранить или выдумать задним числом и оставить потомкам в виде пыльных книг и легенд. Я верила, что все наши выдумки ― дым от угасшего когда-то костра, и значит, несут долю правды. Я старалась и думала, думала, даже когда не было сил. Это как задавшись идеей, ты перелопачиваешь библиотеки и Интернет, чтобы добыть доказующие факты, и потом сличаешь их с тем, что уже знаешь. Я вспоминала про дом со скребущими кошками, где инопланетяне отбывали добровольное наказание, нарушив какой-то порядок. И программу архиватор пинк некс, и шпиона, который повесился, потому что все мне рассказал, и бородатого мужика. Тогда я вообразила, что, как всякая отсталая популяция, мы обезьяним идеи из космоса, наши крылатые выражения имеют инопланетное происхождение, а осознавать правду просто приносит нам боль. Я тогда поверила, что нам пудрят мозги…

К высадке на Рено все было готово. Мой милый почему-то вдруг решил ускорить процесс. Остановку продолжавшегося порабощения он должен был взять на себя, но ни Землю, ни Рено спасать мы не будем. Он знал, как разрушить трубы, но чтобы промыть все промытые мозги обратно и потом повернуть их в сторону общей дружбы, нам бы пришлось еще долго копить силы. Мы сделаем все постепенно, сказал он. Главное, обрести стабильность и море. Рената и художник неожиданно согласились. Это был уже договор. Наверное, наше море уже где-то плескалось. Мне оставалось только спасти часть наших и увести их с собой. Мы должны были ждать в условленном месте, охраняя ослабших существ от негативного воздействия дикого космоса. Справившись с трубами, мой бойфренд должен был уйти от преследования и отвлекающими маневрами повести нас в светлое будущее, где мы все станем свободны и приобретем много купальников. Каким-то образом ему удавалось сохранить в тайне эту дорогу. Вот это мне нравилось меньше всего. Космос не лежит в сети ДжСМ.

Как бы нам не напороться на чьи-то иллюзии…

Он заверил, что все пройдет гладко. Я уже проделывала поиск и притягивание миллион раз, тренируясь находить Ренату или художника, притаившихся между звездами. Однако мы все нервничали. Я боялась хаосообразующих факторов больше всех. Рената и художник могли бы мне помочь, но они, в силу своих чистых мозгов, поддавались напору чужих идей. Из-за этого могли произойти сбои, как помехи на радиостанции. Мое сознание оставалось тугим и непробиваемым, от него отскакивали самые чудные внушения. Во время испытаний на возможные риски мой ангел пытался заставить меня купиться на рыжую окраску партнера. Бывают такие оранжевые молекулы. Согласно его исследованиям, оранжевый перламутр вызывает в молекуле жизнерадостный импульс, учащает частоту колебаний и побуждает к интиму. Оказалось, что мне это по барабану. Ангел был счастлив, когда из стаи оранжевых оболочек я выбралась одна. Рената прилепила к себе четверых. Думаю, в операции «оранжевый перламутр» мой милый просто использовал служебное положение и хотел отомстить мне за орхидею от менеджера из банка. Кстати, среди тех, кого удастся спасти, я надеялась встретить и менеджера, и еще многих. Анализируя свои чувства, я поняла, что всех жалко. Досадно, что я не знала всю планету в лицо.

Самым непобедимым страхом перед стартом была мысль о том, что придя на Рено, я увижу что-то такое, о чем мне не захочется знать. Что это было, я даже боялась себя спросить. Наверное, все та же банальная тяга земных понять, откуда мы пришли, куда премся и кому это выгодно. Что бы то ни было, я обещала себе все исправить, даже если то, что я увижу не понравится мне смертельно. Даже если исправление этого бага будет стоить мне возвращения к своим. Пусть даже я лишусь моря.

Я стартанула.

Здесь кому-нибудь доводилось внедриться наподобие реактивного самолета в чужое пространство, охраняемое радарами вековых соглашений? Это примерно также душещипательно, как войти в чужой монастырь. Художник, когда он еще был человеком, помню, говорил мне на диктофон, что адаптироваться на освоенных кем-то плантациях труднее всего. Бомбы расставлены всюду. Любое культурное отклонение и тебя пеленгуют ― в изолятор, в стройбат, мне было страшно.

Я притянула к себе планету Рено и увидела чужой город. Он был немного похож на Замоскворечье, когда ты смотришь с моста. Над городом наклонялся огромный экран, сложенный из квадратиков, типа солнечной батареи. На экране что-то мелькало. Я вдруг вспомнила Землю, на которой все еще бушует война, и тянется черно-зеленый дым.

Рената объясняла мне про этот экран. Во время тренировочной ориентировки на местности, она говорила, что на этом столичном экране, висящем над городом, почти круглые сутки крутят музыкально-смысловую рекламу. Реклама попадает к каждому в дом, и экран при этом черен, как радио. Но с самого раннего утра, пока сны населения доверчивы и тонки, как мечты, главный экран неизменно, уже на протяжении многих веков, транслирует первую и главную молекулу всей планеты ― правителя Рено, народного вдохновителя, отца всех идей, иллюзий, мира и войн, расходящихся далеко по галактике. Как обычно бывает с лидерами, все его узнавали, но никто не видел живьем. Мне было до коликов интересно, как он выглядит ― правитель, внушающий идеи половине космоса, из-за которого все началось и продолжается. Было бы любопытно взглянуть врагу хотя бы в оцифрованное в лицо. С чисто бессмысленной жалостью ко всем живым, я порадовалась, что мы с Ренатой не додумались убить императора, и вот теперь я могу его увидеть.

Приблизив экран поближе, я распахнула свои несуществующие глаза. По квадратикам солнечной батареи харизматичной улыбкой растекалось мое лицо. На главном правительственном экране чужой планеты была я, какой жила на Земле, только на плечах у меня сидел красивый военный китель. Я говорила что-то с экрана, сияя планетарной мудростью и обещанием, что все будет. От понимания, которое приходило ко мне, я вздрогнула и проговорила русское слово «мама». Когда я шептала «мама», мое лицо на экране стало немного растерянным, и губы едва уловимо смазались, словно камеры не успевали за мимикой. Но после я снова уверенно обратила взор на страну, глядя мимо себя, словно в тонкую вечность.

Слов трансляции я не слышала. Вместо них я вдруг различила пение. Оно было похоже на глюк с участием звезд мировой эстрады. Пели трое. Затихая, голоса не обрывались, но словно утекали вдаль на большой, но нарушившей бег карусели. Немного не слаженно они выводили печальный сингл Нейла Янга Round&Round, «it won’t be long»… «это не навсегда»… Я не могла заставить себя оглянуться и поверить, что больше никогда не увижу поющих. Я только что узнала, что вернулась в то самое место, с которого я началась. Я больше не могла не знать. Было раннее утро, когда сны доверчивы и тонки, как мечты.

Потом я услышала как бы шум далекого моря. Я слышу его до сих пор.