Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна

Глава семнадцатая

«СЛУЧАЙНЫЙ СЛУЧАЙ»

— Слышь. Макака, а тот студент против царя идет… — таинственно шепчет Ленька.

— Почему? Как — против царя? — морща лоб, спрашивает Динка.

— Погоди… Я только погляжу, нет ли кого… — беспокоится Ленька и, вскочив, обходит вокруг камень, смотрит на обрыв.

Динка тоже встает и, прижав к груди шарик, следит за товарищем.

— Лень, кого ты смотришь?

Но Ленька не отвечает и, втянув для верности на утес доску, возвращается.

— Вот ты слушай, какой со мной случайный случай вышел, — усаживаясь около своей пещеры, говорит он.

— Случай? Страшный? — заинтересовывается Динка.

— Да нет, чудной, а не страшный… Да ты садись, я тихо буду говорить! — тянет ее за руку Ленька.

— Тихо? Тогда говори прямо в ухо, — присаживаясь рядом, предлагает девочка.

— Ничего, я и без уха… Ты только не перебивай… Хожу это я на пристани, около рабочей столовой. А тут самый привоз, баржи разгружаются, и мешков навалено видимо-невидимо. И конешно, покупатели ходят, торгуют на корню, чтоб подешевле, значит… И нанимает меня одна барынька МЕШОК поднести. Тяжелющий мешок яблоков она купила.

— Тяжелющий мешок! Вот дура! — сердится Динка.

— Ну, ты погоди… Ведь заработать-то мне надо? Думаю, сволоку как-нибудь. Стал тянуть этот мешок с воза себе на спину — вдруг слышу, кто-то как закричит на мою барынь-ку: «Мальчишку, грит, на такую тяжесть нанимаете, покалечить хотите!» — и швырк мешок с моей спины обратно на воз! Гляжу, а это тот студент…

— Вот хорошо! — смеется Динка. — А барынька что?

— А что ей? Она другого взяла, а я озлился.

— Подожди, Лень. А он узнал, что это ты?

— Сразу-то не узнал, а потом и меня и тебя вспомнил. «А-а, говорит, старый знакомый!» А я голодный как собака. Какое тут знакомство! «Зачем, говорю, вы так сделали? Теперь я когда еще работу найду!» А он пошарил в кармане да и говорит: «Денег у меня нет, а хлеб есть. Приходи ко мне, будем чай пить… Читать умеешь? Вот тебе адрес, где я живу…» — и достает карандаш. «Не надо, говорю, я так запомню…» Ну, сказал дом, улицу…

— И пил ты у него чай? — перебивает Динка.

— Чай-то пил… Так до чаю еще, погоди, что было…

— Случайный случай до чаю был?

— Ну да… Ты слушай, а то перебиваешь все время…

— А в чем этот студент был? В той шинели, что тогда? Я его хорошо помню такой высокий, согнутый и борода узенькая, а глаза добрые. Он хороший. Лень, только очень бедный, да?

— А откуда ему богатства взять? Он себя не жалеет… Ему тюрьма, — хмуро сказал Ленька.

— Как — тюрьма? За что тюрьма? — всполошилась Динка.

— Так ведь вот не слушаешь, а все то вперед, то назад заскакиваешь. Я, коль так, и рассказывать не буду! — рассердился Ленька.

— Нет, говори… Раз начал, то говори!

— Опять же с того места надо. Ну, сказал он мне, где живет, и пошел. А я гляжу вслед, и что-то чудно мне кажется. Денег у него нет, а он шасть в рабочую столовую… Ну, думаю, либо попрошайка какой, либо кто из дружков его накормит. А тут время на обед, рабочих много идет: и с ремонтных мастерских, и пристанские, и грузчики тут… Народу — не протолкнешься, и такой меня интерес взял… Ну, и сунулся в за ним в эту столовую. Гляжу, а он в самую толкучку залез и все чего-то между людьми шныряет. Ну, думаю, кого-нето обокрасть хочет. А народ все бедный, рабочий. Стал за его спиной и гляжу… А он пошарит, пошарит в своей кошелке и отойдет… Гляжу, у одного рабочего всякий струмент в ящике, а студент этот шасть к нему… Вроде что-то положил. А рабочий нагнулся, хотел хлеб вынуть, а там бумажка. Взял он ее, развернул, и вроде оторопь его взяла… Смял, смял и швырк соседу под ноги, а сам — ходу… А я думаю: что за бумажка такая? Вроде видел я где-то такие… А уж ее ногами затискали, не видать… Ну, все же нагнулся я и вроде ненароком схватил ее… А студента того уж и след простыл…

— Он убежал. Лень?

— Да не убежал, а ушел. А может, еще где меж рабочими шнырял… Я уж не стал его искать — уж очень бумажка интересная. Вот такие у дяди Коли полиция нашла… Когда обыск делали, я видал. За них и в тюрьму его посадили. Запрещенные бумажки. Прокламацией они называются.

— Прокламацией? Я тоже знаю. Мне Мышка говорила. Ну, рассказывай, Лень!

— Да, теперь самое главное… Вышел я на пустырь, оглянулся и стал читать. Всего, конечно, не разобрал…

— А какими буквами? Печатными?

— Печатными. Как вот в книге. Не рукой писано. И все складно. Так и так, мол, свергайте царя, будете сами хозяева. А то, мол, вы спину гнете, а богачи вашим трудом задаром пользуются… Одним словом, я не все понял… Об одном только догадался, что за это тюрьма. Хорошо, никто не видел. Я и сам испугался. Отнесу, думаю, ему да скажу, чтоб поаккуратней делал… Ну и пошел!

— И сказал? — с интересом спрашивает Динка.

— А как же! Захожу, а он тоже только что пришел. Комнатка у него махонькая, на самом чердаке. Один живет. Стол, да кровать, да две табуретки…

— А шарик где был? — спрашивает Динка.

— Не знаю, где был. Только я как пришел, студент и говорит: «Садись, сейчас чай будем пить! Меня зовут Степан, а тебя как?» — «А меня, говорю, Ленькой». И сразу бах эту бумажку на стол! «Вот, говорю, спугался человек и бросил… Аккуратней, говорю, надо, ведь за это тюрьма». И стал рассказывать, как за эти бумажки дядю Колю арестовали.

— А он что?

— Он — ничего… Бумажку спрятал и молчит, слушает. А потом стал спрашивать, как дело было. Я сказал. Он опять молчит. Налил чаю, нарезал хлеб и давай чего-то между книгами копаться. «Тут, говорит, у меня сахар был». И верно, кусок сахару у него. Только не между книгами, а под столом…

— А шарик? — нетерпеливо перебивает опять Динка.

— Вот тут и шарик он вытащил из-под книг да как вдарит им по сахару! Я даже подскочил. «Разобьете, говорю, такую драгоценную вещь…» Я уж его разглядел тогда… Ну, сели чай пить; стал он спрашивать, где я живу да кто у меня есть. И про тебя спросил. Ну, я сказал… И про дядю Колю опять сказал. «Он, говорю, может, и сейчас еще в тюрьме…» — «А фамилию, спрашивает, знаешь?» — «Знаю, говорю: Пономаренко его фамилия». А он опять спрашивает: «Так кто он тебе был?» А я говорю: «Не знаю кто, чужой человек, а жалел меня, и я его век не забуду…» Ну, так поговорили, попили чаю по три чашки, съели его хлеб… Стал я уходить. «Спасибо, говорю, до свиданья…» А он все думает о чем-то, потом взял шарик и сует мне в руки. «Возьми, говорит, для своей подружки!»

— Для меня? — радуется Динка.

— Для тебя, конечно. Я даже покраснел весь — так обрадовался; только как взять — ведь он сахар им бьет! «Бери, бери, говорит, я сахар и чернильницей разобью, это мне неважно чем: был бы сахар», — и засмеялся. А я осмелел и опять про ту бумажку вспомнил: «Вы бы, говорю, ее к бублику привязали. Голодный человек бублик сроду не выбросит, а бумажку выбросит». Тут он давай смеяться: «А ну как этот самый рабочий мой бублик вместе с бумажкою съест!» «Не съест, говорю, он домой детям понесет, а там вместе с товарищами и почитает». Ну, посмеялись так, а он и говорит: «Приходи запросто ко мне; что у меня есть, тем и поделюсь. Ты, я вижу, славный парнишка! Спасибо тебе, что бумажку подобрал и принес… И о бубликах я подумаю…» — Ленька замолчал и глубоко вздохнул.

— А где же случайный случай? — разочарованно спросила Динка.

— Как — где? Я же тебе рассказал. Вот это он и есть! — засмеялся Ленька.

Глава восемнадцатая

ПЕРВЫЕ ЗАБОТЫ

Мама опять приезжает вовремя, и все в доме идет по-прежнему. По-прежнему Алина выносит на террасу круглые часы, по-прежнему выскакивают к калитке дети. Вечерами мама читает вслух книгу Диккенса «Большие ожидания». Эту книгу подарил Мышке Гога за то, что она сумела посадить в калошу такого литературнообразованного человека, как он. После чтения мама играет на пианино, а Анюта и Алина тихо кружатся по комнате. Анюта стала таким же частым гостем, как Марьяшка: мать ее теперь сидит дома и охотно отпускает девочку к подругам.