Беглая - Лика Семенова

Предельно важно не напороть горячки. Ситуация была сложной и требовала достаточного осмысления. Я не мог ошибиться.

Климнера молчала. Бросила на изображение лишь один единственный взгляд и тут же снова зашлась рыданиями, опустив голову.

Я посмотрел на нее:

— Ну? Ты узнаешь свою госпожу?

Мерзавка снова молчала. Затихла, лишь сопела и судорожно вздыхала, отчего ее необъятная грудь подскакивала.

Я терял остатки терпения:

— Ну же!

Климнера вновь посмотрела на изображение, потом на меня. Растеряно покачала головой:

— Я не знаю, повелитель.

Затылок ошпарило, и мерзкая колкая волна пробежала по позвоночнику:

— Что это значит?

Она снова зарыдала. Глаза стали совершенно красными, отчего еще голубее казалась чистая стеклянная радужка.

— Я не могу ответить с уверенностью, повелитель. Прошло много времени.

Я поднялся из кресла, подозвал фактурата и едва не ткнул служанку в изображение:

— Смотри лучше. Внимательно смотри!

Климнера вытаращилась, но смотрела, будто куда-то насквозь. Наконец, как-то совсем неестественно утихла, замерла, словно ее заморозили. Пошевелила губами:

— Я не уверена, повелитель…

Голос был безжизненным, слабым, едва слышным. Хотелось встряхнуть мерзавку, привести в чувства. Что с ней? Впрочем, Кайи не успел предупредить меня о возможных последствиях процедуры. Казалось, этот процесс попросту истощил ее, выкачал энергию. Но от этого было не легче.

Я стиснул зубы:

— Почему не уверена? В чем именно не уверена?

Климнера подняла голову, даже выпрямилась. Словно вдруг пришла в себя, став прежней.

— Я боюсь солгать вам, повелитель. Ведь это непростительно. Я не должна лгать вам. — Она твердила, как сломанный фактурат. Словно программа, заложенная в Чертогах и давшая сбой из-за манипуляций Кайи, вдруг самоизлечилась и снова запустилась.

Внутри разгонялся безумный мотор, в ушах шумела кровь. Я тряхнул женщину за плечи, и драгоценности, которыми она была обвешана, чужие драгоценности, скорбно звякнули. Я отстранился:

— Спрашиваю еще раз: это она?

Лицо Климнеры не дрогнуло. Она открыто посмотрела на меня:

— Эта девушка похожа на мою бывшую госпожу, повелитель. Такую, какой я ее запомнила. Но не слишком. Я не стану утверждать, что это она.

— Не станешь?

Виски будто пронзили сотни крошечных игл. В глазах на миг потемнело.

— Так это не она? Не Амирелея Амтуна?

Мерзавка решительно покачала головой:

— Не она, повелитель. Это не Амирелея Амтуна.

Казалось, ноги не выдержат моего веса. Я опустился в кресло, какое-то время тер переносицу, ощущая, как нестерпимо ломит надбровье. Не может быть…. Йахен! Не может быть!

Я плеснул в лицо воды из кувшина, утерся ладонью. Смотрел на самозванку. Казалось, все, произошедшее ранее, привиделось. Не было ни самоосознания, ни растерянности, ни слез. Передо мной стояла та ложная Амирелея Амтуна, которую мне представили. Недавние переживания выдавало лишь зареванное лицо, но и эта предательская краснота уже сползала уродливыми лоскутными пятнами.

Что ж… Может, к сгенерированному изображению и впрямь могли возникнуть рациональные вопросы… Мерзавка права — прошло время. Но как лжепринцесса заговорит, когда они обе посмотрят друг на друга? Глаза в глаза?

Я вызвал служанку и велел немедленно привести Мию. Та должна была гулять в саду. Осталось недолго. Совсем недолго…

Но минуты растягивались в бесконечное нечто. Найти мою женщину на женской половине не составляло труда, тем не менее, она не появлялась. Наконец, я увидел Разум. Одну. Тень почтительно поклонилась:

— Повелитель, у меня неприятные вести.

Я порывисто поднялся:

— Что? Что еще за вести?

Разум склонилась еще ниже:

— Не понимаю, чем это можно объяснить, но вашу женщину, Мию, не могут найти. Обыскали всю женскую половину — безрезультатно. Необходимо ваше распоряжение, чтобы обыскали весь дом.

Я ухватил Тень за волосы, вынуждая поднять голову:

— Что ты несешь? Где она?

Разум безропотно поднялась:

— Я виновата, что приношу эту новость… Но она пропала, повелитель. Исчезла.

47

Лицо Исатихальи стало серым. Как пепел. Я помнила, как бледнела Гихалья. Ее зеленоватая кожа будто выцветала, темнела. И пигмент исчезал. На лице старухи эта метаморфоза происходила гораздо ярче. От темной болотной зелени до почти совершенно серой монохромности. Точно она на глазах каменела или костенела.

— Кто он? Говори, девка!

Я не чувствовала в этом низком голосе угрозы. Лишь боль, отчаяние… Твою мать, да что же это?!

— Ты можешь объяснить мне, в чем дело? Можешь не говорить загадками? — Я демонстративно отодвинула, почти отшвырнула тарелку, и подалась вперед. — Говоришь, поможешь, так помогай! Чего морочишь?

Старуха молчала какое-то время, смотрела куда-то себе на колени. Наконец, тяжело вздохнула, протянула широкую лапищу:

— Руку дай… — прозвучало глухо, обреченно. — Хотя, мне и рука твоя не нужна. Чую. Все чую без рук. Я уже касалась тебя…

Я не торопилась исполнять ее просьбу:

— Зачем?

Старая ганорка, казалось, теряла терпение:

— Говорю, руку дай, несчастная!

Несмотря на всю мою скептичность, это прозвучало приказом. Я, словно не в себе, провезла руку по столешнице. Прямо к старухе. Молчала. Лишь внимательно вглядывалась в ее уродливое лицо.

Та облизала губы. Смотрела на протянутую руку, словно боялась коснуться. Наконец, глубоко и шумно вздохнула, даже прикрыла глаза. Накрыла мою ладонь своей шершавой необъятной лапищей. Молчала. Лишь подрагивала короткая щетка ресниц. Наконец, она отстранилась.

Я выпрямилась:

— Ну? И чего?

Ганорка лишь покачала головой:

— Дитя у тебя под сердцем. Его дитя. Все, как я и сказала.

Я отдернула руку, спрятала на коленях:

— Из ума выжила?

Старуха лишь опустила уголки огромного рта:

— Если бы…

Она, вдруг, поднялась, оставив меня в совершенной растерянности, вышла за замызганную цветастую занавеску, собранную на тесемке. Но тотчас вернулась, сжимая в толстых пальцах какое-то барахло. Швырнула передо мной, и по столу рассыпался мелкий хлам. Бусины, перья, обрывки веревок, зерна, какие-то высохшие листья и прочая шелуха, о происхождении которой я уже не хотела задумываться. Ганорка взялась за свою ворожбу… Я знала, что вмешиваться и препятствовать бесполезно. Лишь смотрела.

Старуха что-то бубнила над хламом, поводила растопыренной пятерней. Мычала, закрывала глаза и тут же таращила, словно находилась не в себе. Скулила, присвистывала, шипела, стучала пальцами по столу. Наконец, будто пришла в себя. Подалась назад, устало выдохнула:

— Великий Знатель не позволит избавить тебя от плода. У него однозначный ответ.

Я все еще не верила. Смотрела на ганорку, как на полоумную. Покачала головой:

— Нет никакого плода. Ты ошиблась.

Та лишь печально усмехнулась:

— Молодая ты, сама не ведаешь. Ты — не Тень, девонька… Не Тень…

Я покачала головой в подтверждение ее словам:

— Не Тень. Вот и не выдумывай!

Старуха кивнула:

— В том и беда. Тени лишены счастья материнства. Это уже не женщины… воистину, лишь тени женщин… — Старуха сгребла в кучку