Подпольная империя - Дмитрий Ромов

него, а через Шухрата. Не все мы оказываемся теми, кем кажемся на первый взгляд. Я вот тебя сначала за мента принял.

— А может, я и есть мент? — бросает он.

— А я и есть комсорг швейной фабрики. Но не только, да?

Воцаряется тишина. В свете фар навстречу нам несётся чёрное дорожное полотно и редкие сухие кусты.

— Давай, к Нематулле, — резко говорит стрелок и кладёт руку на плечо водителю.

— Подожди, братан, — откликается мой сосед справа. — Мы же решили уже!

— Решили? — сердито отзывается Миша. — А теперь перерешили. Давай, к Нематулле, я сказал. Пусть сам разбирается, что это за пацан, который всех знает. Или ты хочешь перед Шухратом или Фархадом ответ держать?

— Да кто о нём узнает-то? Нет человека, нет проблемы! — не сдаётся мой сосед.

— Ты дурак что ли? — злится стрелок.

— А если он гонит? Вдруг наврал всё со страху?

— Ну, пусть Нематулла и решает тогда. Тебе-то что? Это уже не наше дело будет.

Дать бы тебе по тыкве, дорогой сосед справа. Это я могу, кстати.

Через несколько минут машина сворачивает на грунтовую дорогу. Все окна открыты, ветер шумит и треплет волосы, но прохлады нет. Это, как сидеть в сауне с вентилятором. Преувеличиваю, конечно, но в принципе, не очень далеко от истины.

Уазик трясётся на колдобинах, выбивая из нас дух. Все молчат. Я шевелю ногой. Вроде ничего страшного. Наступаю на неё. Побаливает, но нормально… Да, думаю, ходить смогу.

— Михаил, — говорю я, — можно остановиться? Мне отлить надо.

Он долго не отвечает, но потом говорит водителю:

— Останови.

Машина останавливается. Так, теперь нужно быть предельно внимательным. Первым выходит Миша и, вынув пистолет, открывает правую заднюю дверь. Из неё выходит мой сосед справа, а тот, что слева остаётся сидеть на месте. Это неплохо, с двоими справиться проще.

Но стрелок матёрый чел. Он держит меня на прицеле, находясь на расстоянии, и выводит к капоту машины так, чтобы я оказался в свете фар. Сосед тоже держит в руках пистолет. В свете их короткого спора давать повод застрелить себя при попытке к бегству мне не хочется. Поэтому, справив нужду я возвращаюсь к двери. С ногой действительно всё почти в порядке.

Здесь стоит водитель с фляжкой и льёт воду мне на руки. Ну да, всё правильно. Хочется пить, но я не уверен в качестве воды, поэтому предпочитаю терпеть. Можно его крутануть и спрятаться, как за живым щитом, но шанс словить пулю достаточно велик, а учитывая, что я нахожусь хрен знает где и идти всё-таки придётся вдоль дороги, понимаю, что лучше не рисковать. Придётся играть свою игру до конца.

— Не советую, — тихо цедит стрелок.

— Что? — прикидываюсь я дурачком.

— Не советую пытаться, — повторяет он. — Шансов ноль.

Я молча забираюсь в душную машину. Следом за мной появляется мой конвоир. Миша тоже садится на своё место, и мы едем дальше.

Примерно минут через сорок впереди показывается небольшое село, всего несколько домов. Тусклые огоньки в окнах, рассмотреть почти ничего нельзя. Мы сбавляем скорость и медленно подъезжаем к воротам крайнего дома с высоким забором.

— Сидите, — бросает Миша и, открыв дверь, выходит из машины.

Я чувствую себя не очень спокойно. То, что мы в глуши, всё усложняет. Даже, если воспользоваться его отсутствием и попытаться вырубить своих охранников, что в машине будет совсем непросто, если вообще возможно, то что потом? Бежать в пустыню пешком? Мне вообще-то и сумка моя нужна.

Можно попытаться завладеть тачкой. Но нет, не успею. На шум могут набежать ещё бойцы, и тогда капец, всему делу венец…

Открываются ворота, и мы заезжаем во двор, освещённый тусклым фонарём и не очень яркой луной. Там я вижу Мишу стрелка и ещё двух людей с автоматами. Охренеть. Куда это мы попали? Эта мафия, пожалуй, не хлопковая, а опиумная…

Ворота за нами закрываются, и мы выходим из машины. Я оказываюсь в центре круга из шести вооружённых людей.

— Где Айгюль? — спрашивает Миша одного из автоматчиков.

— Сейчас придёт, — отвечает тот.

Что? Айгуль? Я не ослышался? Сердце тоскливо сжимается. Разумеется, это не Айгуль, не моя Айгуль…

Примерно через минуту, как к нам приближается высокая стройная девушка. Я не могу толком рассмотреть её лицо. На голове у неё платок, а одета она в какую-то военную форму. Приблизившись ко мне, она кивает одному из автоматчиков и тот включает фонарь и светит мне в лицо.

Я жмурюсь и отворачиваюсь, но она протягивает руку и, взяв меня за подбородок, поворачивает к себе. Хорошенько рассмотрев моё лицо, она отпускает меня. Фонарь гаснет, а в глазах продолжают прыгать красные пятна.

Постояв и помолчав, она бросает короткое:

— В яму.

И меня тут же хватают под руки.

22. Мы университетов не кончали

Яма, как яма… В темноте особо и не разобрать. Я спускаюсь по стремянке, убеждаемый выразительными взглядами автоматных стволов. Как только касаюсь ногами земляного пола, стремянка уезжает наверх, и мне остаётся лишь романтический вид на тёмный круг высоко над головой. Он обильно усыпан бриллиантами звёзд.

“Мы отдохнем! Мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах”. Это из Чеховского “Дяди Вани” … Как-то вспомнилось…

Во всём нужно искать положительную сторону, учила меня моя собственная мама сто лет назад. Интересно, решусь я когда-нибудь встретиться с ней или нет?.. Для начала неплохо было бы выбраться отсюда, а потом уже планы строить…

Так вот, положительная сторона моего ночлега заключается в том, что в яме нежарко и жить, в принципе, можно. Тьфу-тьфу-тьфу, надеюсь не жить, а провести одну ночь, не больше…

Глаза привыкают к темноте, но увидеть хоть что-нибудь мне не удаётся. Слишком темно. Я вытягиваю перед собой руки и медленно бреду вперёд. Останавливаюсь, уткнувшись в сухую шершавую стену. Поворачиваюсь и снова иду, на этот раз, считая шаги. Один, два, три… семь…

Понятно. Теперь обхожу своё узилище по периметру. Касаюсь стены и медленно передвигаюсь. Сбиваю брякающее ведро. Кажется, оно пустое. Запаха нечистот нет. Пахнет только землёй. Приходит мысль о “Погребённых заживо” Эдгара По. Настоящая литературная каша в голове. Ещё “Кавказский пленник” и Балабановская “Война”. В общем, есть о чём поразмыслить…

Обойдя несколько раз своё пристанище и убедившись, что оно более-менее круглое, вернее, цилиндрическое, я