Тайный брат (сборник) - Геннадий Прашкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не все в их словах было правдой, но барак нам нравился.
Ревел в болотце за окном мощный хор жаб, по серым стенам прихотливо сползали капельки конденсата. Из небесного тропического жара с ревом, как тот же хор жаб, заходил на посадку голубой ИЛ-14. Друзья-солдатики никогда не оставляли нас. Судя по именам, они часто менялись, но количественный состав всегда оставался примерно равным. Они помогали нам в ремонте, они с удовольствием дегустировали кессоновку, они полностью взяли на себя кухню – всегда там что-то жарилось и варилось. Скука, служебная курильская скука сводила солдатиков с ума, они мечтали о жизни активной, заполненной, и они ее получили. Кстати, один из солдатиков оказался большим любителем техники, он обожал механические и кибернетические системы, он сам так сказал, и Серёга тут же предложил ему построить машину, достаточно точно фиксирующую интеллектуальную мощь.
«Человека?» – спросил солдатик.
«И женщины тоже», – уточнил Серёга.
«Это правильно, – заявил другой солдатик, поразительно похожий на первого. – Мы проверим интеллектуальную мощь Кислюка».
«А это кто?»
Солдатики переглянулись.
Серегин вопрос их здорово смутил.
Они и мысли не допускали, что существуют в природе люди, ничего и никогда не слышавшие о Кислюке.
«Это же наш сержант».
Впрочем, в добром местоимении «наш» особой сердечности не прозвучало.
А когда однажды в барак заявился сам Кислюк, солдатики привычно стушевались.
Они забились в самый пыльный и темный угол и только иногда посверкивали оттуда глазами, смягченными дозой кессоновки. Усатый коренастый Кислюк, осмотревшись и посопев, принял из рук Серёги полный стакан. Не закусив, даже не занюхав, он утер усы широкой ладонью и только после этого хмуро осмотрел меня, выпестышей, Серёгу, забившихся в угол солдатиков и большую машину для фиксации интеллектуальной мощи человека и женщины. Серёга и его помощники построили машину из велосипедного колеса, ржавых шестерен, подобранных на свалке, обрывка капроновой сети, поплавков, обломков стабилизатора, скорее всего бомбового, кожаных блоков, аккумулятора, цветных проводов, вполне работающего вольтметра и старого облупленного автомобильного рожка. В машину был еще встроен карманный магнитофон Серёги, снабженный наушниками. Ну и кто-то бутыль из-под виски «Сантори» внутрь сунул, она там хрустально отсвечивала.
Кислюк вторично утер усы: «Это что?»
Ему объяснили, и Кислюк приказал: «Включайте!»
Но вот странно. Стрелка вольтметра, мгновенно отзывающаяся на любое наше прикосновение к специальным выводам, на этот раз даже не шевельнулась. Кислюк непонимающе хмыкнул и кивнул одному из солдатиков – самому тихому и незаметному, призванному на службу с самой тихой и незаметной окраины самого тихого и незаметного села самой тихой и незаметной области, затерявшейся где-то на крайнем севере нашей родины. Солдатик почти незаметно прикоснулся к выводам проводов и стрелку вольтметра зашкалило.
Взоры всех обратились на Кислюка.
Сержант хмыкнул и снова коснулся машины.
Стрелка даже не шевельнулась, и сержант хрипло сказал: «Заклинило».
«Нет, – мудро покачал головой Серёга. – Это ты нисколько не мыслишь, сержант».
«Но я же существую».
«Ну, мало ли».
Кислюк задумался. Он, собственно, не настаивал на какой-то там своей особой разумности. Он считал себя существом коллективным. Этого достаточно. Армия умна, значит, и он умен. Сам по себе сержант имел право не мыслить, при этом существовать. Это в порядке вещей, ничего страшного. Настоящий сержант, пояснил он Серёге, прост как дыхание. Коллектив позволяет ему все свои силы отдавать исключительно работе. Выходить на уровень самостоятельного мышления сержанту совсем не обязательно. Высказав такую простую мысль, успокоившийся сержант Кислюк победительно заглотил еще один стаканчик кессоновки.
Тихо на Нанкин-род,в тумане горят фонари.Холодно. Дождь идет,до костей пробирая рикш…
Все ждали, что, хватив еще стаканчик, сержант уйдет, но Кислюка здорово заинтересовал Серёга. Раньше Кислюк не встречал таких интересных людей. Большой лоб, голубые глаза, казенные, пузырчатые, закатанные до колен штаны, распущенная рубаха, но колокольчик в петлице! Колокольчик в петлице, глядь! Это было так непонятно, так вызывающе, что, выслав для устрашения половину солдатиков вон, сержант еще прочнее утвердился на нарах: «В армии служил?»
Серёга с преувеличенным огорчением потряс головой. Вот, дескать, как-то не случилось у него. Мечтал, мечтал, а не получилось.
«Поможем», – сказал сержант.
Не стоит, обеспокоился Серёга, он военную кафедру посещает.
«Этого мало, – вошел в положение Серёги сержант. – Что ты там изучаешь?»
Серёга по-военному отрубил: «Языки!» И даже я удивился. Как это языки? Он же на геофаке. Ну, геология, рельеф, цирк, климат, местные брачные обычаи. Это все ладно, но языки зачем?
«А вот смотри. – Серёга порылся в своем рюкзаке и извлек из рюкзака толстую книгу, которую тут же показал сержанту. – Это военная английская книга. Я ее от корки до корки прочел. И еще читать буду».
«Ну?» – не поверил Кислюк.
«Буду!» – Серёга даже кивнул.
Он снова был хозяином положения.
Вот, пояснил, дочитает он военную книгу, а потом в местном военкомате еще одну возьмет. Говорил теперь Серёга чуть снисходительно, но четко. Он явно хотел, чтобы каждое слово дошло до сердца сержанта. А сержант, подержав английскую военную книгу в огромных лопатообразных ладонях, вдруг, даже, наверное, для себя неожиданно, раскрыл ее.
«На-сти, – прочел он по складам. – Это что?»
Серёга по-военному четко отрубил: «Дерьмо!»
«Ну? – страшно удивился Кислюк. – А во-кал?»
«И это дерьмо!»
«А кон-фин?»
«Дерьмо!»
«А кип? А драг? А кланг-ге?»
«Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!» – Серёга только руку не прикладывал к головному убору. Он был сама вежливость и четкость.
«Однообразный язык», – заключил Кислюк.
«Нет, не говорите так, сержант. – Серёга чувствовал на себе восхищенные взгляды солдатиков и выпестышей и держался ровно, с достоинством. – Каким бы ни был язык, пусть в нем хоть тридцать слов, все равно на нем говорят с богом».
«С самим богом?» – малость отпустил тормоза Кислюк.
Доказать или опровергнуть подобное утверждение всегда трудно, но этого и не понадобилось. Преодолев страх, вернулись остальные изгнанные сержантом солдатики. Им было скучно вне барака. От скуки, из чувства протеста они соорудили в самом конце взлетной полосы скромную земляную могилку, крест над которой, сработанный из двух метел, украсили фанерной дощечкой: «Тут похоронен сержант Кислюк, героически погибший за Родину, потому что не любил рядовых, говнюк!»
Новейшая форма эмоциональной информации.
Но этим дело не кончилось, потому что в дверь постучали.
Собственно, ждать уже было некого, кто мог прийти, давно пришел, ну, может, какой-нибудь совсем уж запуганный сержантом солдатик, но Серёга гостеприимно рявкнул: «Антре!» И дверь со скрипом растворилась.
Мы оторопели. На пороге стояли две тоненькие стюардессы. Наверное, с приземлившегося самолета. Они стояли на пороге как два солнечных голубых луча. Они походили на ангелиц. Белокурая ангелица и русая ангелица. На стройных ногах красовались голубые туфельки, на груди топырились голубые жакеты, короткие голубые юбочки не скрывали ничего такого, что так сильно подчеркивает ангельскую суть. В темном углу один из солдатиков потрясенно шепнул: «Теперь я знаю, чем мужчина отличается от женщины!» – и упал в обморок. Наверное, он имел в виду нашу грубость, нашу самонадеянность, наши опухшие голоса, но другой солдатик так же потрясенно пискнул:
– Покажи!
Не отрывая восхищенного взгляда от ангелиц, Серёга одним толчком спихнул сержанта Кислюка с нар: «Хай, дарлинг гейстс! Камин! Ка-амин! Лет ми интродьюс май олд френдз, дарлинг гейстс!»
Дарлинг гейстс захлопали мохнатыми ресницами.
С испугом и с восторгом вглядывались они в дымящееся чрево барака.
Они видели полутьму, пыль, пласты сигаретного дыма, опасно провисшие потолки. Они видели сверкающие в полутьме глаза солдатиков, онемевших выпестышей и сидящего на полу сержанта Кислюка. Он, кстати, нисколько не был в обиде на Серёгу. С пола он видел ноги стюардесс гораздо лучше и выше, чем мы.
– Советские воины-технари, члены ведущего авиаотряда, – ткнул Серёга пальцем в солдатиков. – Сержант Кислюк, отличник боевой и политической подготовки. Выпестыши Коля и Миша, члены Курильского геологического отряда номер восемь.
Стюардессы серебряно рассмеялись, а русая чудесная ангелица, тряхнув красивой косой, лежащей на ее спине как гребень игуаны, волшебно взмахнула ресницами:
