Уинстон Спенсер Черчилль. Защитник королевства. Вершина политической карьеры. 1940–1965 - Уильям Манчестер

С июля погибло более пятисот летчиков-истребителей Королевских ВВС, отражавших дневные налеты Геринга, но их жертвы не пропали зря. К концу октября практически прекратились дневные бомбардировки, а в начале ноября Геринг полностью отказался от дневных налетов: с июля его потери во время дневных налетов почти в десять раз превысили потери во время ночных налетов. Ночное небо над Великобританией сулило безопасность немецким экипажам. Переход Геринга к ночным бомбардировкам и беспорядочное разбрасывание зажигательных средств по всему Лондону означали, что немцы отказались от бомбардировки военных объектов. Бомбы, которые регулярно сбрасывали на Берлин в дневное время, доказывали, что британцы тоже отказались от бомбардировки военных объектов.

В ноябре Черчилли начали проводить все выходные в Чекерсе. Это была последняя военная осень, когда семья собиралась вместе. Семнадцатилетняя Мэри проводила каникулы в Норфолке, у старых друзей семьи, Монтегю; блиц и угроза вторжения продлили ее каникулы. Она хотела вернуться в Лондон, но родители были категорически против, и она не посмела ослушаться. В сентябре ее отправили в Чекерс. Памела, ожидавшая появление первого ребенка, жила там с середины сентября. Доктор настоял на необходимости сопровождать ее. Он оставался в Чекерсе две недели, вспоминала Памела, чтобы провести «несколько спокойных дней» в разгар блица. Клементина считала, что Уинстон не в восторге от присутствия доктора, и выразила недовольство Памеле, на что та ответила: «Я никак не могу ускорить появление ребенка». Черчилль надеялся, что родится мальчик, которого назовут Уинстон, и его не обрадовало, что его кузина, герцогиня Мальборо, которая родила мальчика за несколько дней до родов Памелы, назвала его Уинстоном. «Памела и Рэндольф хотят назвать сына Уинстоном», – сказал Черчилль герцогине. «Откуда вы знаете, что у них родится мальчик?» – спросила герцогиня. «Если не сейчас, то позже. Я прошу вас дать сыну другое имя». Герцогиня назвала сына Чарльзом. Сын Памелы, Уинстон Спенсер Черчилль, «маленький» Уинстон, родился в Чекерсе в кровати под балдахином 10 октября 1940 года. Памела, очнувшись от наркоза, услышала бормотание: «Это мальчик, это мальчик». Старый Уинстон, вспоминала Памела, был рядом, для него это много значило[482].

Рэндольф провел выходные в Чекерсе с Памелой и своими родителями. Брат Черчилля, Джек, на шесть лет младше Уинстона, скромный и непритязательный, жил в это время в Чекерсе. Его лондонский дом разбомбили, и он жил где только мог, в том числе в «номере 10». Жена Джека, Гведелин (Гуни) Черчилль, долгое время была одной из самых преданных подруг Клементины, но в конце 1940 года, заболев раком, уехала на родину. Ее отсутствие по выходным лишило Клементину одной из связей с внешним миром, который она, в силу необходимости, покинула. Иногда по выходным в Чекерс приезжали Уинстон и старшая дочь Черчиллей, Диана. Дети Дианы, четырехлетний Джулиан и двухлетний Эдвин, давали Черчиллю возможность вести себя как обычный дедушка, то есть большой ребенок, хотя и в жилете, обсыпанном сигарным пеплом. Он намного лучше Клементины, вспоминала Памела, знал, как рассмешить ребенка. Для Мэри Чекерс в течение недели был огромным мрачным домом, который оживал в выходные дни с приездом брата, сестер, родителей и их гостей[483].

Колвилл, как личный секретарь, часто бывал в Чекерсе. Его привлекала горячность Мэри, хотя он отмечал, что часто она бывала несколько излишне возбужденной, а временами раздражительной. Иногда он вместе с Клементиной и Мэри прогуливался по территории, и зачастую эти прогулки превращались в состязания по бегу между двумя молодыми людьми. Оставив Клементину, Мэри с Колвиллом мчались по лесным дорожкам, мимо древних дубов, и взбегали на вершины невысоких холмов. Она обычно побеждала: возможно, Колвилл был галантным кавалером, а может, из-за пагубной привычки к курению, он страдал одышкой, и последние метры давались ему с трудом. В присутствии отца Мэри вела себя тихо. Всем детям с раннего детства внушалось почтительное отношение к отцу. Но как-то во время семейного завтрака Мэри не сдержалась. Черчилль, удивленный и встревоженный скоростью, с которой немцам удалось разгромить Францию, заявил, что все произошло так быстро, словно немцы просто обошли Францию, чтобы бросить все силы против Великобритании. Молча выслушав отца, Мэри звенящим от напряжения голосом перефразировала слова, сказанные Черчиллем несколькими месяцами ранее в адрес молодых летчиков-истребителей Королевских ВВС: «Никогда прежде столь немногие не предавали так много столь многих»[484].

Рэндольф, ему не было еще тридцати, не отличался ни красноречивым молчанием, ни озорным юмором, которые были свойственны его сестре. В нем, вспоминал Колвилл, «сочетались самые непривлекательные черты характера: претенциозность, сварливость и глупость; но все же время от времени он высказывал меткие замечания и иногда мог быть весьма милым». Он много пил, вспоминал Колвилл, но выпивка не поднимала ему настроение. Однажды во время обеда он долго разглагольствовал о том, что Болдуин лишил империю величия. Мировое господство, сказал Рэндольф, высший идеал, и он уважает немцев за стремление к мировому господству. Аргументы Рэндольфа, написал Колвилл в дневнике, «заставили содрогнуться». Колвилл считал его одним из наиболее «неприятных» людей, которых он когда-либо встречал: «Шумный, самонадеянный нытик и откровенно неприятная личность… ничего от Черчилля, который обожает его». Отношение Рэндольфа к отцу настолько рассердило Клементину, что она пригрозила сыну, что запретит ему бывать в «номере 10», чтобы он не довел отца до сердечного приступа. Но, несмотря ни на что, Черчилль бесконечно любил Рэндольфа. В Чекерсе Черчилль чувствовал себя непринужденно среди близких друзей и членов семьи. Он любил поесть и выпить, причем качественный алкоголь, которого не было на Сторис-Гейт. Он понимал, насколько недолговечными могут быть радости семейной жизни в Чекерсе; игра в крикет на траве (он наблюдал за игрой), семейные прогулки и состязания в беге (он избегал физических упражений), бренди и воспоминания перед огромными каминами, даже тирады Рэндольфа. По всей вероятности, сказал Черчилль, немцы «считают, что я не настолько глуп, чтобы приезжать сюда. Я многим рискую. Тремя поколениями при внезапном налете»[485].

Его семья, хотя той осенью они часто собирались вместе, разваливалась. Брак Сары с актером, комиком и музыкантом Виком Оливером распался. Его выступления в «Палладиуме» всегда собирали полные залы. Но, являясь австрийским евреем, он решил бежать из Англии, пока не станет слишком поздно. Америка казалась австрийскому эмигранту и известному комическому актеру более безопасным местом. Саре, если бы он уехал в Соединенные Штаты, пришлось сопровождать мужа, но она не испытывала никакого желания покидать Англию и родителей. Вик остался в Лондоне, но летом 1941 года их брак распался, и Сара поступила на службу в Женскую вспомогательную службу военно-воздушных сил. Клементина целиком поддерживала решение Сары остаться в Англии, поскольку считала, что никто из «детей Черчилля» не должен покидать страну в трудный час. Когда Клементина узнала, что одну из ее племянниц отправляют в Канаду, ее лишили паспорта. Черчилль неодобрительно относился к эмиграции, называя ее «паническим бегством из страны»[486].

В любом случае эвакуация детей за границу закончилась 17 сентября, когда пассажирский пароход City of Benares, направлявшийся в Канаду, был торпедирован. Погибло семьдесят три из девяноста находившихся на борту детей и более двухсот взрослых, сопровождавших детей. Многие заняли места в спасательных шлюпках. Дети начали петь Roll out the Barrel, но, когда они дошли до слов We’ll have a barrel of fun, пароход затонул. Затем море вступило в свои права, разбивая спасательные лодки. Спустя четыре дня Черчилль приказал Комитету обороны прекратить эвакуацию детей за границу[487].

С тех пор как почти два десятилетия назад Ирландская республиканская армия готовила на него покушение, Черчилль любил, чтобы оружие всегда было под рукой. Начиная с падения Франции он носил револьвер, но имел привычку положить его где-нибудь и забыть, где положил; в этих случаях он заставлял инспектора Томпсона дать ему один из своих револьверов. Схватив его револьвер и размахивая им, он восклицал: «Видишь, Томпсон, им никогда не взять меня живым». На самом деле он хорошо стрелял из винтовки и просто убийственно из своего «Кольта» 45-го калибра. В Чекерсе они с Томпсоном регулярно тренировались в стрельбе в открытом тире, где Черчилль делал примерно по сто выстрелов из винтовки Mannlicher, револьвера Webley & Scott 32-го калибра и любимого «Кольта» 45-го калибра. Он был, вспоминал Томпсон, настолько метким стрелком, что у того, кто находился в радиусе поражения его оружия, просто не было шансов. Колвилл пишет об одном из таких тренировочных занятий: «Черчилль стрелял из винтовки Манлихера в цель с расстояния в 100, 200 и 300 ярдов. Затем стрелял из своего револьвера, не прекращая курить сигару, с похвальной точностью. Несмотря на возраст, тучность и отсутствие практики, он хорошо проявил себя… Он, похоже, всегда мысленно представляет, что сражается с немцами»[488].