Белые волки Перуна - Сергей Шведов

Торг с полоцкими купцами доверили Хабару. В этом деле новгородскому боярину не было равных, даже Вельямид с ним не брался тягаться, а уж Ладомиру гоношиться и вовсе ни к чему. Здесь же, в Полоцке, и расквитались окончательно по заключённому в Плети ряду, да так удачно, что обошлись почти без лая.

Боярин Позвизд, наместник полоцкий, цокал восхищённо языком. Одарили, чтобы восхищение не переросло в чёрную зависть - и тем, что положено по праву, и немножко сверх того, из дружеского расположения.

Ладомир по простоте душевной, может быть, и упустил из виду столь важный момент, но Хабар с Вельямидом надоумили - с сильным всегда лучше делиться по доброму, дабы не нажить в будущем беды. Боярин Позвизд, конечно, не велика птица, но в случае утеснённых обстоятельств клюнуть может пребольно. А так: и Вельямид вновь первый в Полоцке боярин, и Ладомир в глазах наместника воевода не из последних.

Семидницу пировали в Полоцке, дразня местную старшину своей удачей, а после сели на вёсла и пошли в Киев. Хабар и здесь не упустил своего - прихватил на полоцком торгу товар, который в Киеве обернётся прибытком. Пересвет даже позеленел от такой Хабаровой расторопности, но другие мечники его не поддержали, поскольку им была обещана доля с тех прибылей. А зря не поддержали. На волоках солоно пришлось всем. Даже Ладомир смотрел теперь на Хабара со злобой. Но с новгородского боярина всё как с гуся вода. То, как чуть, жалуется на спину, а на волоках ломил так, что молодому не угнаться. Ох, жилист, боярин Хабар, ох, жилист!

Как в Днепр утицей плюхнулись, так сразу всем стало легче. Да и грести теперь вниз по течению, а не вверх. Изругавшиеся до черноты мечники повеселели и гребли резво под частые удары кормового била.

К киевской пристани порхнули белой лебедицей, под шуточки и прибауточки привыкшего к веслу Пересвета. Этого почему-то особенно тянуло в Киев, он потому и злобился на Хабара, что излишек товара ему поспешать мешал. Уж не к Блудовой ли Славне так стремится ясный сокол? Ладомиру это на ум пришло только на киевской пристани, а догадайся он о думах Пересвета в Плеши - не взял бы с собой в Киев. Одно дело - прижать ненароком жёнку в уголке, когда муж вдалеке и совсем другое - рушить чужой домашний уклад. То ли от этих мыслей, то ли от усталости, но входил Ладомир в киевские ворота без особой радости в сердце. А Киев изменился за минувший год. По прикидкам Ладомира, народу на улицах прибавилось чуть не втрое - шагу нельзя ступить, чтобы не встретить чужое плечо. Пока шли до усадьбы боярина Ставра, облаяли с десяток ротозеев. Боярин Ставр дорогих гостей встретил у крыльца, а старшая Ставрова жена расцеловала Хабара и Ладомира, как это и положено обычаем.

Про Изяслава Ладомир сразу же сказал женщине, что тот жив, здоров и всем родным того же желает. За добрые вести ему за столом достались лучшие куски. Первую братину боярин Ставр пустил по кругу за князя Владимира. Раньше-то, помнится, пили сначала за хозяина, потом за гостей, и уж потом, среди прочих, поминали и князя. Выпить, конечно, выпили, и бояре, и дружинники, но боярин Хабар, как ревнитель традиций, тут же предложил здравницу в честь боярина Ставра.

Ставр был не то чтобы уныл, но и не слишком весел. Поход Владимира за червенскими городами оказался удачен, однако боярину в том походе не повезло - потерял восемь добрых мечников, хотя вроде и ратиться особо не пришлось. Польский князь Мечислав, убоявшись киевского войска, не прислал подмоги своим порубежным воеводам. Для Киева и для Владимира слава и честь великие, что червенские города вернули, но боярам и мечникам не досталось добычи в этой войне. Хабар на Ставровы слова сочувственно кивнул:

- А мы удачно сходили в ятвяжские земли, и твою долю боярин Изяслав, как добрый сын, передал со мной.

- Неужели сам ходил? - блеснул глазами Ставр.

- Нет. Оставался в Плеши воеводой. Зацепили боярина Изяслава железом по зиме, а к лету он хоть и оклемался, но мы не стали брать его с собой без большой нужды.

Может, и огорчился бы Ставр ранению сына, но поскольку всё обошлось, так что же горевать по этому поводу. А если судить по постному лицу Хабара, то поход действительно оказался удачным. Вот ведь коршун новгородский. Думал Ставр, что только-только удержатся они в Плеши, ан нет - Хабар сумел организовать набег в чужие земли.

- Собрали две сотни мечников, - похвастался Хабар. - И мои ходили, и Изяславовы, и Вельямидовы, ну и под рукой воеводы Ладомира уже добрая сотня дружинников.

- Сел-таки в Плеши Белый Волк Перуна, - Ставр понизил голос, чтобы не тревожить Ладомировы уши. - А меня сомнение брало - кривичи народишко злой и дерзкий.

- Если не сронит голову по младости лет, - сказал Хабар, - то большим воеводой будет, помяни моё слово.

Отгуляв на пиру боярина Ставра, отправились на следующий день в гости к князю Владимиру. Год прошёл с тех пор, как Ладомир пировал в последний раз в палатах великокняжьих, но многое изменилось с тех пор. Близ Владимира сидели не большие бояре, по старшинству и по породе, а совсем молодые - Ратша и Шварт. Первый в киевской старшине, боярин Блуд, приткнулся в дальнем углу, что можно ещё было объяснить его виною перед новым Великим князем. Но то, что боярина Хабара вкупе со Ставром задвинули от Владимира, говорило не в пользу новых обычаев. Теперь всё, похоже, решалось не прежним уставом, а княжьей прихотью. Не каждого боярина Владимир пускал к столу, а только тех, кто резв в походе и в совете умом трезв. Да что там молодые ближники, если уже и дружинники норовили сесть выше бояр. А иные ругали тех бояр, не ведая стыда. Дожила киевская старшина - в своём доме не хозяева.

Боярин Хабар предложенное место за княжьим столом принял как бесчестье, а потому и на лай дружинника отозвался с пылом новгородским - чуть ли не за грудки схватил охальника, даром что тот детина ражий и на целую голову боярина выше.

Ладомира удивила развязность княжьего мечника, как удивило и молчание старшины по этому поводу, а потому, недолго думая, он выплеснул недопитое вино из своего кубка прямо в распаренную рожу княжьего любимца. Гвалт поднялся невообразимый. Рванувшегося было в драку ражего молодца удержали товарищи, а Ладомир, повернувшись к буяну в пол-лица, бросил небрежно, но так, чтобы слышали все:

- По уши в землю вобью, ублюдок.

Это уже был не просто лай, а полное поношение - всё же не холоп стоял перед Белым Волком, а ближний к Великому князю дружинник. Срамные слова задевали и Владимирову честь, а потому и поднялся с своего места Великий князь, построжав лицом:

- Да будет ведомо боярину Ладомиру, что в моей дружине ублюдков не держат. А потому уплати мечнику Корчаге три гривны серебром за обиду, боярин.