«КРОВАВЫЕ ИГРЫ» - ЧЕЛСИ ЯРБРО

Есть люди, которые вечно всем недовольны. Этта Оливия Клеменс, очевидно, из таковых. Она всегда утверждала, что я плохо с ней обращаюсь, а когда ее родичи пострадали, стала обвинять меня в том, что я их погубил. Бы непременно услышите это и от нее и, надеюсь, с первых же фраз ощутите, что хулу ей в уста вкладывает не врожденная лживость натуры, а совершенно искренняя уверенность, что во мне одном кроется истинная причина всех ее бед. Разнузданность плоти раздражает рассудок, и таким людям многое видится искаженным, причиняя им же самим нешуточные страдания,- постарайтесь в своих оценках это учесть. Подобно целомудрию, милосердие является в римском понятии добродетелью, а к чему же, как не к добродетелям, должен указывать нам дорогу сенат?

Аргументы говорят за себя, но все ли они освещают? Прошу вас, воздержитесь от резких суждений, пока не выслушаете ее. Могут вскрыться смягчающие обстоятельства, о которых не знаем ни я, ни вы.

…Следует помнить, что Этта Оливия Клеменс – мятущаяся натура, считающая, что на долю ее выпадают одни несчастья. Склонность болезненно реагировать на все, что вокруг происходит, весьма свойственна ей. Таков же был и ее батюшка,пустивший по ветру состояние уважаемого и древнего рода. Впрочем, уверяю вас, что на этом досадное сходство кончается. Лети, конечно, наследуют многие качества своих родичей, но далеко не всегда.

Я признаю, что наш брак неудачен, как и то, что во всем случившемся, возможно, имеется и доля моей вины.

…Я искренне верю, уважаемые сенаторы, что суд ваш будет скорым и справедливым. Хочется, чтобы это постыдное и грязное дело наконец завершилось, и как можно быстрее. Зачем продлевать страдания моей злосчастной супруги? Зачем подвергать ее дополнительным унижениям? Ведь ничего этим у же не поправишь.

Я еще раз призываю высокий суд к терпению и снисходительности. Не ополчайтесь против заблудшего существа. Если она примется поносить вас, напоминайте себе, что в ней говорит разочарование, а не отсутствие уважения к римским законам. Если она станет хулить меня, пусть выскажет все, что накопилось у нее на душе. Ей станет легче, а к тем ранам, что она мне нанесла, уже невозможно что-либо прибавить.

Корнелий Юст Силий».

ГЛАВА 21

Сен-Жермен покидал виллу Ракоци в сопровождении десятка солдат, а возвращался с эскортом из сорока преторианцев. Приближение столь внушительного отряда взволновало рабов. Они высыпали к воротам и возликовали, увидев хозяина.

Лавровый венок по-прежнему украшал голову победителя крокодилов, но короткие черные кудри его были теперь чистыми и блестящими. Из-под плаща, накинутого ему на плечи в цирке, выглядывали черного шелка туника и красные скифские полусапожки. Бледный, осунувшийся, невероятно усталый, он все же нашел в себе силы улыбнуться сопровождавшему его офицеру.

– Благодарю, добрый трибун.

Трибун вытянулся в струну, то же самое сделали его подчиненные.

– Слава достойному! – рявкнул он. Отряд, салютуя, звякнул клинками.

– Я отдам необходимые распоряжения и тут же вернусь,- сказал Сен-Жермен и двинулся в сторону

сада.

Дверь северного флигеля отворилась, на крыльцо вышел Роджериан.

– Доброго дня тебе, господин,- произнес он невозмутимо.

Сен-Жермен, одобрительно усмехнувшись, кивнул.

– Как видишь, я не один. Есть у нас чем угостить моих провожатых?

Роджериан смутился.

– Трудно сказать. Мы жили тут кое-как. Думаю, кухня пустует. Однако,- продолжил он, обретая достоинство,- не сомневаюсь, что через час повара что-нибудь приготовят.

– Через час? – поднял бровь Сен-Жермен, представляя, в какой ужас придет кухонная прислуга.- Если они справятся с этим в столь краткий срок, то заслужат мою вечную благодарность.- Он поднялся на крыльцо и сразу почувствовал себя лучше, ибо полости в фундаменте флигеля были заполнены слоем защитной земли.

– Арена,- буркнул Роджериан.- Я волновался, когда началась эта охота

– Я тоже,- откликнулся Сен-Жермен. Постояв пару минут на вытягивающем из него усталость крыльце, он вернулся к преторианцам.

– Доблестные воители, благодарю вас за доброе ко мне отношение и полагаю, что перед обратной дорогой никто из вас не откажется отобедать и выпить вина Скоро накроют столы, а пока вам, возможно, будет интересно осмотреть моих лошадей и пройтись по зверинцу. Роджериан, скажешь Рейдесу, что эти люди – мои друзья и не должны ни в чем знать отказа. Пусть учтет, что они разбираются в лошадях, и выведет лучших.

Роджериан кивнул и пригласил солдат следовать за собой, а Сен-Жермен обратился к их командиру.

– Добрый трибун,- сказал он мягко,- Разреши мне проститься с тобой и не сочти это за неучтивость. Я, во-первых, смертельно устал, а во-вторых, мне надо пройти на кухню, чтобы лично за всем присмотреть. В мое отсутствие слуги, похоже, несколько разболтались.

– Рабы есть рабы,- глубокомысленно заметил трибун, не уловив сарказма в голосе чужеземца Он был доволен, что его миссия завершится пирушкой.

На кухне поднялась суматоха.

– Если найдете парочку поросят,- успокоительно говорил поварам Сен-Жермен,- нафаршируйте их луком с изюмом. Это уже восемнадцать порций. Свинина готовится быстро. Что можно придумать еще?

Главный повар почесал в затылке.

– Могу предложить гусей на вертелах. С хлебом и фруктами этого хватит. То, что годится возницам, сойдет и для солдат.- Он вдруг заметил, что хозяин нахмурился, и быстро добавил: – Это ведь не патриции, а преторианцы. Они неприхотливы в еде. Пока наша гвардия будет расправляться с основными закусками, я сочиню что-нибудь на десерт.

Добродушный толстяк истолковал хозяйскую мрачность превратно. Откуда ему было знать, что неосторожное упоминание о возницах всколыхнет в его господине скорбь по Кошроду и Тиштри, а следом и по Аумтехотепу, с которым он не расставался много веков. Сен-Жермен заставил себя улыбнуться.

– Непростительно с моей стороны ставить перед тобой такую задачу. Я ждал, что их угостят холодной кашей с вареньем, но ты превзошел мои ожидания, и я весьма благодарен тебе.

Широкое лицо повара просияло.

– Господин, я рад служить тебе всем, чем могу.- Он был слишком деликатен и горд, чтобы напомнить хозяину, что тот никогда не пробовал его блюд.

Убедившись, что с преторианцами все будет в порядке, Сен-Жермен пересек сад и вошел в свой флигель, уже не пытаясь бороться с одолевавшей его усталостью. Поплотнее закутавшись в красный солдатский плащ, он рухнул на узкий топчан, основой которому служил ящик с землей, и провалился в сон.